Лорин Слейтер - Открыть ящик Скиннера
Это было очень для него характерно: сказать такую вещь публично. Он был обидчивым и невежливым; некоторые вспоминают его с искренним отвращением, другие — с симпатией.
— Мой отец… — говорит его сын Джеймс Харлоу, — я помню, как он брал меня во все свои поездки. Он взял меня на Гавайи, где мы обедали с Грегори Бейтсоном и его гиббоном. Отец покупал мне мороженое, и мы летали на бипланах.
Однако не так уж трудно обнаружить и другую сторону медали.
— Харлоу был настоящим негодяем, он пытался поломать мне карьеру, — говорит его бывший ученик.
— Он ненавидел женщин. Он был просто свиньей, — говорит другой бывший студент; оба они попросили не называть их имен.
Но все же эта свинья в 1959 году выступила с трибуны и говорила о явлениях в науке, которые никто раньше не осмеливался упоминать. Харлоу, Набоков психологии, дал сухой статистике гемоглобин и сердце. Его эксперименты были долгими размышлениями о любви и о тех многочисленных способах, которыми мы ее разрушаем.
О детстве Харлоу известно мало. Он родился в 1905 году в графстве Фэйрфилд, Айова; тогда его звали Гарри Израэль. Его отец, Лон Израэль, был разорившимся изобретателем, а мать Мейбл, весьма целеустремленная женщина, находила городок на Среднем Западе слишком тесным. Она, как вспоминает Харлоу в своей незаконченной автобиографии, не проявляла тепла. Сын запомнил ее стоящей у панорамного окна гостиной и глядящей на улицу, где всегда была зима, небо казалось засаленным, а земля плоской; с черных ветвей деревьев падали комья мокрого снега.
Харлоу всю жизнь испытывал приступы депрессии; может быть, они начались именно там, на плоской земле, уходящей в безмерную даль, в эти долгие зимы с пасмурными днями и изредка пробивающимся солнцем, которое садилось уже в четыре часа. А может быть, дело было в расстоянии, которое разделяло мать и сына; должно быть, Харлоу тосковал по чему-то утешительному. В школе он не прижился.
— Он был странным маленьким отщепенцем, — говорит его биограф Дебора Блюм.
Единственным, чем интересовался Харлоу, были поэзия и рисование. В айовской школе изучали такие предметы, как «Управление фермой и севооборот» и «Что приготовить, чтобы мужчина был доволен». Однажды, когда Харлоу учился в четвертом классе, учитель дал классу поэтическое задание, и Харлоу очень радовался, что наконец-то окажется частью общей жизни, — пока не узнал тему сочинения: «Красота чистки зубов». Чистки зубов! В возрасте десяти лет Харлоу начал каждую свободную минуту посвящать рисованию. Склонившись над большим альбомом, высунув язык в яростном напряжении, он изображал странную и прекрасную страну под названием Язу; эта страна была населена крылатыми и рогатыми существами, и все было текучим и летучим. Когда он заканчивал картинку, он рассекал животных резкими черными линиями, делил их пополам и на четвертинки, так что животные лежали на странице окровавленными, но все же прекрасными, несмотря на вивисекцию.
Харлоу окончил школу в графстве Фэйрфилд, проучился год в колледже Рид, а закончил образование в Стэнфордском университете, где все были очень красноречивы; Харлоу, страдавший дефектом речи, стеснялся выступать публично. Никакое другое место, повторял он впоследствии, не делало его таким неуверенным в себе, как Стэнфорд. Компенсировал он это тем, что работал как лошадь. Его учителем был Льюис Термен[36], знаменитый своими исследованиями IQ, коэффициента интеллекта, который как раз тогда изучал одаренных детей. Вот и оказались в одной лаборатории Харлоу с его шепелявостью и блистательные дети, складывавшие яркие кубики и мозаики. Термен сообщил Харлоу, что из того ничего не получится, что самое большее, на что тот может рассчитывать, — это работа в каком-нибудь захолустном колледже. Однако Харлоу его уговаривал, и в конце концов Термен сказал что-то вроде следующего: «Перемените имя с Израэль на какое-нибудь другое… и тогда посмотрим, что можно сделать». Так Харлоу сделался Харлоу, и Термен в 1930 году устроил его в университет Висконсина, где посреди суши в небо, как большие голубые глаза, смотрят озера, а зимний ветер больно кусается.
Харлоу был готов отправиться, куда бы его ни послали. Шепелявя и хромая, он перешел из солнечного Пало Альто в Мэдисон, штат Висконсин. Он женился на одной из одаренных испытуемых Термена, которая теперь была уже не ребенком, — Кларе Мейерс с IQ 155, и Термен прислал им поздравление: «Я рад узнать, что великолепная наследственность Клары соединится с работоспособностью Гарри как психолога». Милое письмо, хотя, на мой взгляд, более подходит к спариванию животных, чем к союзу двух людей… Клара обладает потрясающим генетическим потенциалом, а Харлоу… что есть у него? Что есть у него? Этот вопрос преследовал Гарри Харлоу всю жизнь, он задавал себе снова и снова — и в самые темные дни, и в моменты, когда он был счастлив, — всегда подозревая, что его дарования мимолетны, что он обрел их только благодаря крепкой, упорной, удушающей хватке.
Перебравшись в Мэдисон, Харлоу собирался изучать крыс, но стал работать с обезьянами — макаками резус, мелкими подвижными животными. Будучи учеником Термена, он начал с разработки теста интеллекта для обезьян, своего рода IQ для приматов; он добился большого успеха, доказав, что эти маленькие зверьки могут решать задачи гораздо более сложные, чем считали авторы более ранних исследований. Репутация Харлоу укреплялась. Мэдисонский университет отвел под лабораторию для работы с приматами здание старой фабрики, и студенты рвались в ученики Харлоу. Изучая обезьян, Харлоу изолировал детенышей от их матерей и сверстников, и именно при этом наткнулся на то, что принесло ему славу. Он исследовал головы обезьян, но оказалось, что он наблюдает их сердца, и это вызвало большой интерес. Детеныши, когда их отрывали от матерей, делались чрезвычайно привязаны к махровым полотенцам, которые устилали пол клетки. Они ложились на них, стискивали в своих крошечных кулачках, впадали в истерику, если полотенце отнимали, — в точности как человеческие младенцы, привязанные к своим любимым одеяльцам и игрушечным мишкам. Маленькие обезьянки любили свои полотенца. Почему? Это огромный вопрос. Привязанность раньше понималась исключительно в терминах пищевого поощрения. Мы любим своих матерей, потому что любим материнское молоко. Младенец тянется к матери, потому что видит ее набухшие груди и темный сосок и тут же начинает испытывать голод и жажду. Кларк Халл и Кеннет Спенс утверждали, что вся человеческая привязанность зиждется на удовлетворении потребности; голод — основная потребность, и мы стремимся ее удовлетворить; то же самое касается жажды и секса. В 1930–1950-х годах теория удовлетворения потребностей и его связи с любовью сомнению не подвергалась.
Харлоу, впрочем, начал задаваться вопросами. Он кормил детенышей из рук, из маленьких пластиковых бутылочек, и когда он убирал бутылочку, детеныши просто причмокивали и, может быть, вытирали белые капли со своих маленьких подбородков; но вот когда он пытался отобрать махровое полотенце, ну, тут обезьянки начинали кричать, словно их режут, кидались на пол и вцеплялись в полотенца мертвой хваткой. Это зрелище завораживало Харлоу. Обезьянки визжали. (А где-то в другом времени Мейбл стояла у окна, а ее сын — в двух футах от ее плюшевого, но холодного бока. Животные летали в своем особом лесу, рассеченные черными линиями, изливая синюю и красную кровь.) Харлоу смотрел на вопящих обезьянок и думал о любви. Что такое любовь? И наконец Харлоу увидел. Как пишет его биограф Блюм, лучший способ понять сердце — разбить его. Так и началась жестокая и прекрасная карьера Харлоу.
Генетическое наследие макак резус примерно на девяносто четыре процента совпадает с человеческим. Другими словами, люди на девяносто четыре процента — макаки резус и только на шесть процентов — люди. Если двинуться вверх по филогенетической шкале, то окажется, что мы примерно на девяносто восемь процентов орангутаны или на девяносто девять процентов шимпанзе, и только совсем крошечный кусочек плоти принадлежит исключительно человеку. Именно по этой причине исследователи-психологи давно используют приматов в своих экспериментах.
— Обезьяны обладают обширным языковым репертуаром и сложным интеллектом, который мы недооцениваем только вследствие своего картезианского взгляда на мир, — говорит изучавший приматов Роджер Фоутс.
Может быть, Фоутсу это и было очевидно, но Харлоу думал иначе.
— Единственная вещь, которую я ценю в обезьянах, — говорил он, — это получаемые от них данные, которые я могу опубликовать. Я нисколько их не люблю. Я никогда их не любил. Животные вообще мне не нравятся. Я испытываю отвращение к кошкам. Я ненавижу собак. Как можно любить обезьян?
Для его эксперимента понадобились проволочная сетка, ножницы по металлу, паяльник, картонные конусы, гвозди и мягкая ткань. С помощью ножниц по металлу и паяльника Харлоу соорудил проволочную мать; ее поверхность состояла из маленьких квадратиков, а спереди имелась единственная грудь. К ней крепился стальной сосок с маленькой дырочкой, сквозь которую вытекало обезьянье молоко.
