В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь - Сойта Марина

Я скажу это еще раз: вы имеете право на любые свои эмоции. Вы имеете право на любой свой темп. И если вам хочется злиться – возможно, стоит дать этим чувствам пространство? Злость не делает вас плохим человеком. Злость не делает вас неблагодарным ребенком. Злость вообще ничего не делает – это чувство, и оно просто бурлит в вас.

Вы достаточно стойкие, и вы можете выдержать это чувство. Оно не опасно. Оно не разрушит вас. Оно не убьет благодарность и любые другие чувства, связанные с вашими родителями.

Но если вы стыдите себя за него – вы попадаете в ловушку травмы.

Эпоха безразличия

Когда я уехала с Камчатки, мы стали общаться с сестрой – средства онлайн-связи стали более доступны. Но это общение носило странный, хаотичный характер. Мы жаловались друг другу на маму, иногда делились чем-то из сферы романтических отношений, но все наши разговоры были, как правило, поверхностны.

В 2011 году я должна была лететь к ней во Францию на зимние каникулы. Чья это была идея – я не помню. Сестра прислала мне приглашение для визы, мама купила мне билеты. Учитывая наши крайне ограниченные финансовые возможности в детстве, это был огромный шаг, но я не оценила этого: в то время я жила исключительно одним днем. Думаю, мое отношение к жизни и будущему в те годы можно было описать одним словом – «безразличие».

Это было тотальное безразличие ко всему, кроме болезненной привязанности.

Люди, выросшие в небезопасной среде, часто фиксируются на романтических партнерах, видя в них некое лекарство от пустоты и одиночества. Будучи детьми, живущими с холодными, отстраненными взрослыми, они могут погружаться в свои фантазии об отношениях, наполненных теплом и безопасностью. Об отношениях, в которых их потребности наконец будут признаны и закрыты. Об отношениях, в которых их смогут увидеть по-настоящему.

А затем эти дети вырастают и становятся взрослыми, жизнь которых крутится вокруг привязанности. Им легко почувствовать себя влюбленными в практически незнакомых им людей – и так же легко почувствовать себя отвергнутыми ими.

Мы ставим этих незнакомцев на пьедестал – как будто у них есть ответ. Как будто они смогут стать для нас теми людьми, которых нам так не хватало. Мы смотрим на них снизу вверх, как ребенок смотрит на родителя.

Проблема в том, что мы продолжаем тянуться к тому, что кажется нам знакомым. К тем людям, с которыми мы чувствуем себя как дома. И, живя в мире теплой и безопасной фантазии, в реальности мы выбираем совершенно недоступных нам людей.

Мы говорим себе, что здоровые отношения – это скучно. Мы лжем себе, потому что настоящая близость пугает нас.

Это пустые фантазии об отношениях:

• Верить, что ваш партнер внезапно изменится ради вас.

• Верить, что вы можете его спасти.

• Верить, что он может спасти вас.

• Верить, что вы можете убедить его любить самого себя.

• Верить, что вы отвечаете за его счастье.

• Верить, что он отвечает за все ваши потребности.

• Верить: вам нужно доказать ему, что вас можно любить, – пожалуй, это самая разбивающая сердце фантазия.

Это нормально – ждать от партнера уважения, поддержки, ответственности, надежности, искренности, так же как самому быть достаточно хорошим партнером и вкладываться в отношения. Но важно делать это для того, чтобы ваши отношения были счастливыми, а не для того, чтобы убедить другого человека в том, что вы заслуживаете его любви, – или переложить на него ответственность за вашу судьбу и ваше счастье.

Если среда, в которой вы взрослели, была небезопасной, если ваши эмоциональные потребности систематически не удовлетворялись, то такие нереалистичные фантазии об отношениях могли быть единственным способом найти утешение, и это то, что помогало вам выживать. Но вы выросли, и сейчас эти фантазии лишь отделяют вас от реальности – от реальности, в которой вы как взрослый человек несете ответственность за свое счастье, в которой никто не придет спасти вас, но это не значит, что вы не можете быть любимы и любить.

Повторите за мной три важных предложения:

1. Я и только я несу ответственность за свое счастье, за свои ценности и за свои мечты.

2. Меня можно любить без всяких доказательств – и я могу любить другого человека всем своим сердцем, позволяя ему нести ответственность за его жизнь.

3. Я могу вынести расставание с тем, с кем мне не по пути.

В те годы я была погружена в связи с незнакомцами – нездоровые, отстраненные, но при этом полные драмы связи. Это было безразличие, полыхающее безумием нелюбви. Это были ледяные, но болезненные отношения. И именно они были единственным предметом моих размышлений.

К тому моменту я настолько погрузилась в мир саморазрушения, что окончательно потеряла контакт с реальностью. Поэтому поездка к сестре воспринималась мной как что-то туманное и далекое. Я не дорожила путешествиями. Не дорожила нашими отношениями с сестрой. Не дорожила тем, что мама пыталась дать мне возможность посмотреть мир – ту возможность, которой у нас в детстве не было.

И мы с Ирой разругались – предмет конфликта я не помню. Но я точно знаю, что сказала ей совершенно запретные слова: «Ты ведешь себя как мама». После этого она послала меня на три буквы (единственный раз в нашей жизни), и я торжественно сообщила маме, что ни за что, никогда и никуда не полечу. Мама закончила всю эту ситуацию громким аккордом: «Не желаю с тобой больше общаться».

Прошло несколько дней, и эта ситуация как-то сгладилась. Все вернулось на круги своя. Дисфункциональные семьи «решают» конфликт, притворяясь, что его никогда не было.

Я нашла короткое письмо своей подруге детства, которое демонстрирует горький срез моих отношений с самой собой и моей семьей в те годы:

«У меня такое чувство, что я нахожусь в эмоциональном вакууме. У меня много эмоций, но все они по мелочам. Я радуюсь любому малейшему знаку внимания. Я радуюсь любой мелочи. И меня ничего не беспокоит.

У меня теперь есть твердое убеждение в том, что воспитание играет огромную роль. Я анализирую и понимаю, что оно вложило в меня основы, которые я отчасти искореняю в себе. Но отчасти это уже просто неотделимо от меня.

И я чувствую, как будто у меня нет права выбора.

Я много общалась с сестрой, и у нее сейчас о маме совершенно ужасное мнение. А у меня нет воспоминаний, есть только знания о том, что мама делала с нами действительно ужасные вещи. При этом у меня вопреки всему очень хорошее к ней отношение.

Но в итоге я свела все мое общение и с Ирой, и с мамой к какому-то минимуму, и все это довольно грустно».

Я вижу полярность своего самоощущения. Я вижу полярность своего восприятия мамы. Я вижу признание своей диссоциативной амнезии. Я вижу свое чувство беспомощности и безнадежности по отношению к будущему. Я вижу главный лейтмотив тех лет – «меня ничего не беспокоит», отражающий пустоту моего глубокого отчуждения от себя и других.

Я сказала, что решение остаться в ФМШ резко изменило мою жизнь – и это так. Я вырвалась из нашего с мамой печального быта. Но также я вырвалась из привычной школьной рутины и совершенно потерялась в этом новом взрослом мире, где самому нужно следить за своей дисциплиной и нести ответственность за свои мечты.

Но, честно говоря, тогда я не мечтала. Я совершенно не знала, чего я хочу, – точнее, я просто не размышляла о будущем. Будущее было чем-то, о чем я не думала всерьез. Даже если я говорила о будущем, я знала, что говорю о совершенно не связанных со мной фантазиях.

«Будущего нет» – это то, что я внутренне знала, но это знание не отягощало меня. Оно было неосознанным, но осязаемым.

Учеба в физматшколе была построена по принципу университетских занятий, преподаватели были лекторами из НГУ, и мне предстояли семинары, коллоквиумы и много самостоятельного обучения. Я была к этому не готова. Оказалось, что у меня нет достаточных навыков самоорганизации, и я быстро потеряла интерес к учебному процессу.