Теренс Маккенна - Истые Галлюцинации
Сначала мне казалось, что видения становятся глубже и ярче, но через час стало ясно: они постепенно тускнеют. Один за другим мы выходили из забытья, в которое нас погрузил утренний зной и пребывание в гамаках. И тут начались бесконечные разговоры и рассуждения. Причем Денниса, казалось, они занимали меньше всех. Дейв и Ванесса не были уверены, что что-то вообще случилось "на самом деле". Ив высказывалась сдержанно, я же был совершенно оглушен и погружен в глубины сюрреалистического восприятия, которое овладело мной с самого беспорядочного начала этого дня.
Постепенно я понял: что-то тут не так. Желаемое, как всегда, опередило действительное. Для всех остальных ничего не произошло. Из нашего разговора стало ясно: никто, кроме меня, не слышал в мыслях ответов Денниса. На самом деле все недоумевали, что происходит, и все больше тревожились, поскольку им ничего не оставалось, как предположить, что я теряю рассудок. Позже я стал рассматривать этот период как переход в следующую фазу, который для всех вылился в полную сумятицу. Деннис явно выпадал из реальности. Я пытался с ним заговорить, но он не понимал, что к нему обращаются. Он то и дело разражался монологами, не слыша, что остальные разговаривают. По мере того как разрыв между нашим восприятием вырисовывался все отчетливее, все мы стали ощущать необходимость вернуться к норме, прикоснуться к основам. Поступило предложение сходить в миссию, чтобы принять душ, за которое все сразу ухватились, поскольку мы перепачкались в саже, когда ночью возились у костра.
Стали собирать разбросанную одежду. Попутно обнаружилось, что Деннис снял очки вместе с башмаками и со всем остальным. Расхристанные и растерянные, мы поплелись по тропе, ведущей к миссии, безуспешно пытаясь найти пропавшие очки.
Несколько индейцев витото проводили нас взглядами, а потом понимающе расхохотались. "Они знают. Знают, что случилось", - уверенно заявил голос у меня в мозгу. Витото явно радовались и ликовали по какому-то известному им поводу. Мы зашагали дальше, направляясь к их миссии и ее теплому душу на солнцепеке.
Деннис болтал как заведенный, и общаться с ним стало просто невозможно. Среди остальных зрело единое мнение, что положение критическое, но еще не совсем безнадежное. Я согласился с ними, что аяхуаска действует очень своеобразно, и они решили, что по прошествии нескольких часов все как-нибудь образуется. Я же все больше приходил к выводу, что случилось нечто реальное и непредвиденное, что Деннис сделал нечто такое, что непреднамеренно создало странный фармакологический эффект. Причем эффект этот только частично подействовал так, как мы предполагали, поэтому теперь все мы оказались невесть где. Я-то был спокоен и, по крайней мере, мог нормально общаться. И хотя меня обуревали чувства, от которых из глаз постоянно струились слезы радости, связь с реальностью для меня не прерывалась.
- Давайте подождем до завтра, - старался я успокоить остальных, Деннис должен прийти в себя.
Казалось, за исключением нас с Деннисом, все постепенно находили путь к обычному психологическому равновесию. Если мной владела странная, удивительно расширившаяся способность восприятия мира, то Деннис, если судить по его скачущим мыслям и безумным глазам, испытывал серьезные трудности с возвращением на землю. Когда мы после душа шли через лес домой, я поделился с ним этими своими соображениями, но он повел себя хитро, как безумный Гамлет, и отвечал загадками или изображал в лицах наших покойных родственников. Я так ничего и не сумел от него добиться и продолжал надеяться, что ночной сон приведет его в норму. Когда мы вернулись в лагерь, я настоял, чтобы брат сразу лег, что он и сделал.
- Ну что, теперь можно созывать пресс-конференцию? - все вопрошал он из гамака, пока мы пытались навести хоть какое-то подобие порядка.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В СЕРДЦЕ ВИХРЯ В которой мы обнаруживаем, что Вселенная еще страннее, чем мы предполагали, Деннис совершает шаманское путешествие, и наша группа раскалывается на два лагеря.
Чтобы избавить Ванессу от необходимости возвращаться домой к реке, мы решили, что они с Дейвом переночуют у нас в хижине. Два их гамака повесили рядом с тремя нашими. Получилось тесновато, но в тот вечер мы приятно поужинали вместе;
если не считать двусмысленных, а то и вовсе невразумительных замечаний, которые время от времени вставлял Деннис. Отношения вроде бы восстановились, по крайней мере, внешне. Нога у Ванессы все еще болела, и этой напасти уделялось много внимания - возможно, из-за того, что она была единственным осязаемым из того, что с нами происходило. Я по-прежнему ощущал себя совершенно изменившимся и обновленным, чувствуя отстраненность от всех остальных и одновременно желая, чтобы события разворачивались как им заблагорассудится. То новое, что появилось у меня внутри, уверяло меня: каким бы странным все это ни казалось, на самом деле все идет прекрасно.
Последнее испытание этого длинного, потрясающего дня произошло после ужина, при свете костра. Лежавший в гамаке Деннис нарушил молчание, чтобы объявить нам: сегодня ночью во сне мы узнаем много нового, и все это закончится тем, что еще до утра наша связь с телами прекратится. Мы вновь водворимся в совершенные, истинные тела на борту звездолета, который ожидает нас над бассейном Амазонки, на геосинхронной орбите, на высоте двадцать две тысячи миль.
Таково было второе пророчество о том, что наша жизнь на Земле подходит к концу, сделанное с начала эксперимента; а первым была утренняя попытка вернуться мыслью в прошлое, вплоть до самого рождения. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что эта "эсхатологическая истерия" была одной из главных и коренных перемен в моем сознании. Пройдут недели и годы, и мне доведется выслушать еще немало таких же испытующих "эго" пророчеств, множество сценариев того полного и бесповоротного эсхатологического преображения, которое суждено нашему миру. Как старозаветные пророки или эллинские алхимики, мы остро ощущали, что запутались в космической драме падения и искупления.
Четыре дня от начала эксперимента, пять, семь, десять, шестнадцать, двадцать один, сорок, шестьдесят четыре - все это были сроки, которых мы ожидали с надеждой и сознательно поддерживаемым недоверием. И все они подошли и миновали, а эсхатон остался - по-прежнему всеобъемлющий и все же совершенно неуловимый. Высказанная когда-то идея о покоряющем измерения линзообразном аппарате, продолжала витать где-то поблизости. Она вторгалась в мои и Деннисовы грезы наяву, в наши тайные надежды и ночные сновидения.
Заявление Денниса об ожидающем нас звездолете также знаменовало первую с начала появления образа НЛО в его мыслях тему, которой в последующие дни было суждено обрести тысячи разных воплощений. Уравнение камень = "я" = НЛО было рабочей гипотезой его длительного путешествия к познанию собственного "я" и обратно. Наконец, совершенно измученные, мы улеглись. Нам не давали покоя мысли о смерти во сне и новом рождении на борту звездолета.
Я еще раз напоминаю: в хижине было не повернуться, отовсюду свисали гамаки. Из-за натянутых веревок невозможно было сделать и шагу, чтобы не потревожить соседа. Должно быть, мы угомонились часов в десять. Я крепко спал несколько часов, пока не проснулся, как мне показалось, около двух. Пришлось встать и, как это бывает у путешественников под влиянием сгущенного молока, выйти, чтобы облегчиться. Сидя в гамаке, я нашарил спички, зажег свечу и услышал собственный возглас изумления. От пламени свечи на расстоянии фута в четыре, дрожа, расходился тройной ореол света. Яркий, переливающийся синий цвет чередовался с таким же чистым оранжевым. Мне тут же припомнился сияющий нимб, окружающий тело воскресшего Христа на картине Матиаса Грюнвальда. Я понял:
Грюнвальд, должно быть, видел то же, что вижу теперь я, и позже использовал в своем "Воскресении". ' Одновременно мне пришла в голову еще более глубокая мысль. Каким-то образом я интуитивно "понял", что искажение поляризации света пламени есть эффект, вызванный искривлением физического пространства-времени, которое возникло под влиянием нашего эксперимента и повсеместно присутствующего поблизости камня. За этой мыслью последовала еще одна: возможно, временное и пространственное расстояние до камня можно определить по интенсивности цветов в световом ореоле вокруг пламени обыкновенной свечи. Искажение света свечи может действовать как детектор философского камня. Я вспомнил Диогена, отправившегося на поиски добра с фонарем. Так вот, должно быть, чем он занимался?! Мне пришла в голову пословица "Лучше зажечь одну свечу, чем проклинать темноту", и я рассмеялся.
Потом я разбудил Ив, и она сонным голосом подтвердила, что видит разноцветный ореол вокруг пламени. Но ей он не сказал ничего из того, что говорил мне. Ив перевернулась на другой бок, и когда я вернулся со своей прогулки, она уже тихо посапывала. Забравшись в гамак, я пересчитал друзей по головам - все были на месте и мирно спали. Я долго лежал и думал. Все выглядело вполне безмятежно.
