Дмитрий Соколов - Любовные реки, семейные берега (Архетипические сюжеты семьи и рода)
То есть простое наличие невидимых элементов системы никому особо не важно. В комнате, где я сейчас сижу, полно невидимых мне сущностей, но пока они не пересекаются с моим миром (то есть зоной моего осознавания), мне до них нет дела, и я с ними отлично уживаюсь. Тут у нас и бактерии, и духи, и волны, и электромагнитные поля, и социокультурные феномены. Но. Если какая-нибудь, например, бактерия, коварно в моем теле размножившись, вызывает, например, его заболевание, то она «входит» в мой мир, и тогда я уже постараюсь ее осознать. Эта бактерия невидима, но важна.
Так и «невидимые члены семьи» – важны именно потому, что играют в системе важную роль. Причем не в прошлом, а в настоящем. Поэтому мы и пытаемся их изучать.
Ну и кто бы это мог быть, такой невидимый?
Попробую рассказать вам сказку-историю, чтобы дать пример.
Жизнь такая штука, Мэри…
Жили-были Иван да Марья – горячие любовники, но пока не муж и не жена. Все вокруг, впрочем, были уверены, что они поженятся. Оба учились: он в педагогическом институте, она в медицинском. Своей жилплощади у них не было, встречались где придется.
Ну, разное происходило, жизнь, месяцы, годы. Как-то жарким летом Ваня и Маша поссорились. После этой ссоры Ваня уехал в турпоход. И там он встретился с девушкой Настей. И показалась она ему очень мила, и он ей оказался люб. Весь поход они счастливо спали в одной палатке, не вспоминая про свою жизнь в городе.
А в сентябре, уже в том самом городе, оказалось, что Настя беременна. Как говорится, угадайте с трех раз, от кого. Ну-ка, Ваня, на ковер! И начал Ваня на том ковре корячиться, и не было ему там ни единой удобной позы, не то, что в палатке. А он был хорошим парнем, между прочим. Просто ситуация оказалась нехорошей. Ведь он-то правда любил Машу! Как только вернулся он из этого чертового похода, так они сразу бросились друг к другу и помирились. И Маша тоже по-настоящему его любила. Но теперь с этой любовью что-то нужно было делать, она уже не текла медовой рекой, а вспенилась бурунами. Настю Ванины уговоры не трогали: она его любила, и делать аборт категорически не хотела. Пока Ваня колебался, маялся и мучился, Настя встретилась с Машей, они вдвоем о чем-то поговорили, а затем Маша исчезла. Срочно ушла в академотпуск и уехала к родственникам в далекий край.
Ваня, зажатый в угол совестью и родственниками, обессиленный и несчастный, женился на Насте. Он страдал от любви к Маше, пытался ее найти, но Маша непреклонно обрывала все его попытки. И постепенно ситуация кое-как успокоилась. И приблизились выпускные экзамены.
В мае Настя родила девочку. Ваня, сам не свой, почти не обратил на это внимания, он по-прежнему метался, сдавал экзамены и страдал. Но его новые родственники не очень-то и ждали его горячего участия: они привезли маму с ребенком в отремонтированную квартиру, выпили и погуляли, нарекли девочку именем Мария и вообще бесстыдно продолжали занимаются той мышиной возней, что у мещан именуется жизнью. Ваня стал жить в этой квартире только уже осенью, вначале, конечно, с ссорами, а потом постепенно привязываясь к новой жене и ребенку. Девочку папа с мамой стали называть почему-то на английский манер: Мэри. Может быть, из-за популярной песни Пугачевой, которую любила в то время напевать Настя.
Никто и никогда не вспоминал больше в этой семье о Маше. В смысле, наверняка это делал Ваня, но, конечно же, втайне от всех.
В таинственное и прекрасное время раннего детства Мэри влюбилась в своего папу. Она говорила, что хочет на нем жениться, и все родственники покатывались со смеху. Но что-то же было в этой странной детской любви, и многие психологи даже думают, что именно она положила основы сексуального развития Мэри. Как тонко чувствующая влюбленная женщина, Мэри учуяла, что у Вани в сердце кто-то есть. Не мама, а кто-то другой, кого он любит сильно и тайно. И явная и смешная любовь Мэри к папе внешне оборвалась, когда она решила, что будет любить его точно так же, как он ее – сильно и тайно. Пусть, решила она, он живет с мамой, но любит ее.
В таких темах наше обычное сознание не срабатывает. Любовь приходит к нам как сон, мы не знаем откуда, и не знаем, куда она потом девается. Мэри выросла в нормальную хорошую девочку. Правда, она сильно ссорилась с мамой. Когда она стала подростком, они стали ссориться невыносимо, отвратительно сильно. Иногда казалось, что Мэри мстит своей маме Насте – но за что? С папой у Мэри, между тем, отношения были довольно хорошие, пока он не пытался мирить своих женщин.
Мэри превратилась в девушку, а дела в семье шли все хуже. Как-то в сентябре мама с дочкой устроили жуткий скандал, и семья затрещала по швам. Иван начал серьезно думать о разводе. Мэри стала требовать разделения квартиры. Развод становился все более и более реальным, и наконец произошел. Квартиру действительно поделили на две, и Мэри получила возможность жить в каждой из них. Вначале она жила с папой, но потом у него появилась любовница, и Мэри перекочевала к маме, но там они стали очень ссориться, и Мэри ушла в общежитие, потом к мужчине, потом уехала в другую страну, потом вернулась и стала жить с мамой, а затем ушла к третьему мужчине. Она как будто не могла найти себе места. Мама снилась ей в виде ведьмы, с зубов которой капает кровь, и ей казалось, что то ли она сама одержима каким-то бесом, то ли все-таки мама. Ее мучила совесть, что она развела своих родителей. Она думала о самоубийстве.
Лет в 25 Мэри была симпатичной молодой женщиной. Она работала психологом в центре детского развития. Целыми днями Мэри возилась с малышами и считалась, да и была очень хорошим и душевным специалистом.
Лет в 28, расставшись с очередным мужчиной, она попыталась- таки совершить самоубийство. Была зима, и Мэри бросилась с моста в ледяную речку. Ее спасли, но она тяжело заболела. В горячке и в соплях она валялась в областной больнице, где ею особенно занималась добрый врач Мария Евдокимовна. Когда Мэри выписалась из больницы, она просто влюбилась в эту прекрасную пожилую женщину. Она продолжала приходить к ней в больницу, а затем и домой. Они общались как подруги, и Мэри постепенно рассказала Марии Евдокимовне про всю свою сложную жизнь. В какой-то момент очередного рассказа Мария Евдокимовна начала рыдать, и вот тут-то она призналась Мэри о своем почти тридцатилетней давности романе с ее отцом. Она вынесла фотокарточки и рассказала за раз все, о чем помнила.
В конце этого разговора Мэри сказала:
«Мария Евдокимовна, у меня такое чувство, как будто я всю жизнь знала о вас, и была на вашей стороне. Даже больше: как будто я сама была вами, в своей собственной семье, которую всю жизнь я ведь своей как будто и не считала. Я любила папу и ненавидела маму. То есть я ее тоже любила, но – понятно. И у меня никогда не было своего места, даже когда у меня была комната у папы в доме и комната у мамы, а мне все равно было негде жить. И когда мне мама говорила: «За что ты мне мстишь?» – я не знала, а теперь такое чувство, что знаю. Я мстила за вас, за то, что вы тогда ушли, и в папином сердце осталась дыра, и я старалась ее залатать. И как хорошо, что мы встретили с вами друг друга! А то я бы так и продолжала делать всю свою жизнь!»
И Мэри-Маша тоже заплакала, и наша сказка закончилась счастливо, и еще много лет она ходила в гости к незамужней и бездетной Марии Евдокимовне и ухаживала за ней, как будто была ее дочерью.
Стоит посмотреть на психодраматические сцены или семейные расстановки на психологических группах и увидеть, как быстро и сильно люди «входят в роль», так, что через полчаса им трудно из них выйти, чтобы понять, как быстро и сильно может «попасть в роль» маленький ребенок, оказавшись в среде семейных переплетений. Ребенок ни в чем не виноват – он идет в эту роль по доброй воле и по любви. Для девочки естественно любить папу, и естественно хотеть стать той, кого папа любит. По такой логике она может «играть в маму», а может «играть» и в папину любовницу, бывшую или нынешнюю, придуманную или настоящую. А если заиграться и забыть, кто есть кто, то вот вам и бессознательная идентификация, коварная ведьма этой драмы. В которой участвует, конечно, не только сама девочка, но каждый в семье понемножку. Например, кто и почему дал Марии имя маминой соперницы – это не известно, но очень вероятно, что это сделала сама Настя, осознанно или нет воздавая должное сопернице, отыгрывая свое чувство вины от разрушения чужой любви.
Магическая уловка, в которую попалась Мэри, заключается в том, что одно место (как одно имя) занимают два человека. Человека два, а играется спектакль так, как будто он один. Невидимый член семьи опасен как раз тем, что кто-нибудь с приличной вероятностью занимает его место – потому что место есть, а человека как бы не видно (например, о нем, как о Маше, никто никогда в семье не говорит). А разрешение этой ситуации может наступить тогда, когда на сцену выходят два этих человека одновременно (наподобие того, чего изо всех сил не допускал «Слуга двух господ» из пьесы Гольдони). Тогда каждый из них автоматически понимает, что их двое, и младший претендент понимает, что пытается занять не свое место, прожить не свою судьбу. В общем смысле эти слова «прожить не свою жизнь» особого смысла не имеют, а в конкретном – имеют даже очень. Мэри получает возможность оставить жизнь старшей Марии ей самой, а со своей жизнью делать тогда что-то другое. Например, родить ребенка, чего она в первоначальной роли, скорее всего, не сделала бы. Так и возилась бы с чужими.
