Игорь Калинаускас - Хорошо сидим!
Или вот такой романтический случай.
Вечер. Звездное небо. А небо там действительно прекрасное, звезды огромные. Засмотревшись на них, я произнес: «Открылась бездна, звезд полна; звездам числа нет, бездне дна». И тут же раздался голос Мирзабая, который по-русски совершенно без акцента сказал: «Да, Игорь, твой учитель – Ломоносов, а мой Улугбек». Хотя объяснить он вряд ли может. У Мирзабая есть много умений, которые он не в состоянии объяснить. Ведь обучался он в древней, весьма жесткой традиции. Знания получил, умения приобрел, но не может их объяснить, рационализировать, или это по традиции не положено…
Так же, кстати, и в нашей традиции. Многое наши ребята умеют, делают, но объяснить не могут. Особенно те, кто обучался непосредственно у меня. Смотришь: многое делают, делают правильно. А спроси их, как они это делают, не ответят. Вот, глядя на все это, можно было бы сказать: зачем жизнь свою тратить на обучение совершенно разнообразных людей в большом количестве? Но в этом вопросе я для себя четко определился и являюсь сторонником вынесения «знания в массы». Когда я вижу, что может представлять собой человек в результате рождения из социума, то есть что он представляет собой по существу, мне хочется как-то помочь этому процессу. И всегда возникает вопрос: «Как это сделать? Как инициировать в человеке это желание обрести самого себя, родиться из социума?» Это всегда трудно, потому что социум устроен весьма уютно, даже если, кажется, жизнь не удалась, – все равно уютно в социуме и рождаться из него чрезвычайно трудно.
Мирзабай для непосвященного человека со стороны – ну просто дремучий мужичок из глубинки Каракалпакии. А он к тому же еще и маску держит – «дивана» называется. Бытовое значение слова «дивана» – это дурачок. Лингвисты же мне пояснили, что истинное значение этого слова иное: оно может быть переведено как «человек-вопрос», то есть человек, о котором ничего с уверенностью сказать нельзя. Мирзабай, кстати, прекрасно владеет приемами практической психологии. И учиться у него начинали только те, кто понимал, что в своих проделках Мирзабай не себя, а их самих показывает. Те только и начинали обучаться. А кто не понимал этого – отходил.
Человек ведь привык думать о себе, что он такой, а на самом деле он и такой, и другой, и третий, и т.д. Это Мирзабай и показывает, и это нужно понять, через это нужно проскочить. Проскочил – и все, можешь двигаться дальше. А кто не проскочил – того надо учить. Ему практический психолог помочь должен: выстроить правильную мотивацию, в частности указать, куда идти, помочь первые шаги сделать… Но научиться чему-то серьезному он уже все равно не может, потому что не может отказаться от картины самого себя.
А картина эта, как правило, ложная. И потому то, что показывает мастер, неприятно. «Неужели я такой?! Да я вовсе не такой! Да это я не пьянствую – это я „пережигаю“. И не понос у меня вовсе – это я „очищаюсь“». А идет ведь активизация всех твоих четырех личностных кнопок (это психологические кнопки: секс, кайф, власть, деньги), чтобы ты понял, что это и есть ты. Что любишь ты напиться до блевоты, что любишь нажраться до отвала, что гордыню свою любишь и лелеешь, плюс-подкрепления очень любишь и многое за них отдать готов. И уже не помнишь, куда ты приехал, зачем приехал… И все!!!
Но это только до тех пор, пока ты не осознал, что тебе тебя же демонстрируют. Как только понял, что это твои четыре кнопки нажимают, – спектакль окончен: Мирзабай (а я из живых мастеров такого толка знаю лишь его одного) немедленно все проекции снимает, и начинается реальная помощь. Потому что человек уже готов к этому, он проснулся, он все свои четыре кнопки поймал. Это важно. Иначе человек долго будет говорить о морали, о духовности, о космических учителях – и все это блеф, пока его кнопки нажимают, а он этого не замечает.
Уж я вроде и подготовлен был, а все равно, как ни приеду, Мирзабай для начала все кнопки проверит. Все до единой, по очереди. Начнет, например: «Игорь! Как пиписька?» Отвечаешь ему: «В отпуске». А он не успокаивается – девочек может предложить, а то и себя. Увидит, что не поймался на этой кнопке, на другое жмет – кайф, например. И начинает наливать. Причем не обязательно ужасную водку местного разлива, а какой-нибудь замечательный коллекционный коньяк. И начинаются тосты, застольные истории, чаша по кругу… Не поймался – он гостей соберет и давай тебя расхваливать. Попробуй не поймайся, когда все только головой качают: «Ах, ах, какой человек! Ах, ах, как Мирзабай его ценит!»
Опять не поймался – так он все деньги попросит ему отдать, до копейки. «Зачем тебе деньги? – говорит. – Я тебе на обратную дорогу выдам». Уж, кажется, все ему отдал, а он: «Вон у тебя в кармашке 30 копеек лежит. А говоришь – все!»
И уж если все испытания выдержал, тогда только обучение продолжается.
Еще у него любимое действо: как только приезжаешь и он тебе дверь открывает, то спрашивает: «Ты кто?» Причем артистично, с неподдельным удивлением, как будто в первый раз тебя видит. Я ему просто отвечал: «Я – Игорь!» Без сложностей, потому что он игру подхватит и так тебе голову заморочит, что уже и не вспомнишь, кто ты есть.
Такие вот в этой традиции приемы: простые вроде, но очень жесткие. Первая проверка – совратить человека. Нажать все кнопки – и пусть спит себе, если не готов просыпаться: пусть ест, пьет. Занимается любовью, говорит о духовности, уж если приехал да еще денег привез. Вообще удивительные места в Средней Азии – это своего рода экологическая ниша для разных духовных традиций. Причем об их существовании как бы все знают: есть «пир», есть «дивана», есть дервиши…
Интересные сюжеты можно там наблюдать. Например, идет какой-то старец в тюбетейке, в халате, а за ним следует группа европейских мальчиков (которые уже и ислам приняли, и живут там), потому что этот старец – их учитель.
В последний раз мы к Мирзабаю вместе с Аркадием ездили. Сидим все за столом. Мирзабай расчувствовался, что наконец-то свершилось – прах матери привезли на родную землю… И тут Аркадий произносит сакраментальную фразу: «Вот бы о Мирзабае книгу написать, а фактического материала не хватает…» Проходит минут пять-восемь, и Мирзабай начинает рассказывать очень подробно о своей учебе на протяжении первых трех лет, как вообще реально выглядела эта учеба. Я сижу, у меня аж челюсть отвисла. Потом, когда он закончил, говорю всем: «Ребята! Это же надо! Мирзабай такое рассказал!» Они все: «Чего, чего?» Никто ничего не слышал. А Мирзабай так рассказывает: что-то расскажет, что-то вставит. Так вот, вставки слышали все, а сам рассказ – никто. Такого подробного рассказа я от него никогда не слышал, за все годы нашего общения.
Через некоторое время Мирзабай тут же, за столом, рассказал принципы дервишской жизни. Причем «от» и «до». И так на Аркадия поглядывал… Мол, парень, ты, кажется, хотел практический материал, а тот «…пещера Платона, пещера Платона»… Дело в том, что Аркадий с доктором Толиком (известный в Ташкенте хирург) все время рассуждали про пещеру Платона. Они явно этим наслаждались, хвалили друг друга, два интеллигентных человека, действительно интеллигентных. А я их все время подначивал: «В пещеру Платона залезли, ничего не видите».
И тут Мирзабай на чистом русском языке и говорит: «Однажды ученик Платона…»
Все так и встрепенулись: он всегда говорит по-русски с акцентом, всегда плохо – как бы плохо, потому что он на этом «как бы плохо» такие перлы рождает – диву даешься. Например, известно, что всякое волнение – это как бы ревность (не меня, не обо мне), и вот Мирзабай такой перл родил – «не ревнуйся». Или еще: «Жевательная резинка. Называется доброта». И это человек плохо знает русский язык! А вот еще: «Вопрос задает – голос слушает».
Итак, на чистом русском языке мы услышали следующую притчу. Однажды ученик Платона заявил, что превзошел своего состарившегося учителя. Платону доложили об этом, и он предложил устроить соревнование с учеником. Ученик согласился. Тогда Платон сказал: «Пусть каждый из нас приготовит яд. И каждый воспользуется любым противоядием. Кто останется жив, тот и прав, а поскольку я действительно уже стар, то первым выпью яд, приготовленный моим учеником».
Целую неделю готовил яд ученик Платона; приготовил – и на площади, при свидетелях, как положено, Платон благодарит ученика, выпивает кубок с ядом и уходит. Заранее была приготовлена ванна с молоком, куда Платон сразу и погрузился. Вокруг него девушки пляшут, музыка играет. Народ слушает, как умирает Платон, – а там как бы идет гулянье. Платон между тем посидел в ванне с молоком, молоко из него весь яд выбрало, и на следующий день он, целый и невредимый, предстал перед изумленной толпой. Ученик – в шоке.
«Теперь моя очередь, – говорит Платон. – Но я действительно не такой молодой, как ты, и мне для изготовления яда понадобится сорок дней». На эти сорок дней нанимает Платон человека и поручает ему по ночам стучать молотком о ведро (тюк-тюк, тюк-тюк), а сам развлекается: музыка, девушки. Ученику докладывают, что по ночам Платон стучит – изготавливает яд. И так сорок дней. Мирзабай замечательно сказал: «На сороковой день наливает Платон „чистый минеральный вода“ (подчеркнул – „минеральный“), подносит ее ученику, ученик выпивает и умирает».
