Надежда Фёдоровна Калина - Лингвистическая психотерапия
Недостаток реальности компенсируется ее созиданием в процессах речи. Повседневные коммуникативные практики утверждают легитимные формы дискурса, претендующие на особый статус по отношению к другим формам описания. "Дискурс легитимации" есть попытка обоснования и оправдания определенных типов концептуализации действительности, ставящая остальные в починенное, зависимое положение. Так происходит неявное "узаконивание" определенной системы представлений не только в качестве истинных, но и в качестве справедливых, эвристичных; тем самым задается основа социальных конвенций в обществе и его отдельных установлениях и институтах. Эта социальная прагматика, представленная сложным переплетением дескриптивных (описательных) и прескриптивных (предписывающих) правил, в конечном счете определяет коллективный способ восприятия и понимания социальной действительности. Необходима особая "постмодернистская чувствительность" (термин Ж.Дерриды), чтобы уловить смысловые нюансы, привносимые легитимизирующим дискурсом в лингвистическую репрезентацию действительности.
Философия постмодернизма, последовательно абсолютизируя репрезентативную функцию языка, рассматривает знание о мире как "интерсубъективное отношение, в которое вступают способные к речи и действию субъекты, коль скоро они приходят к согласию между собой относительно чего-либо в действительности" (93, р. 525). Иными словами, дискурс рассматривается как единственная форма, в которой мир может быть познан: психологи "рассказывают" о душе, разуме, чувствах и воле, физики – об элементарных частицах, медики и анатомы – о строении человеческого естества, философы (лингвисты-постмодернисты) – о возможностях и способах такого "говорения". Соответствующие тексты очерчивают парадигму любой конкретной области научного знания. Мир открывается человеку лишь в форме дискурса, рассказа о нем.
При этом само производство дискурса приобретает черты онтологизирующей функции. Действительность есть то, о чем рассказывается – следовательно, в ней есть лишь то, о чем говорится, и нет того, о чем не сказано или запрещено говорить. Этот принцип М.Фуко именует "порядком дискурса" – системой правил, регулирующих речевые процессы и способы создания устных и письменных текстов внутри общества или какого-либо из его социальных институтов, традиций или профессиональных сообществ. "В любом обществе, – пишет он, – производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур, функция которых – нейтрализовать его властные полномочия и связанные с ним опасности, обуздать непредсказуемость его события, избежать его такой полновесной, такой угрожающей материальности" (65, с. 51). Властные функции дискурса, подробно исследованные тем же Фуко на примере дискурсов медицины или сексуальности (66), имеют самое непосредственное отношение к проблеме объективации психической реальности.
Прежде чем вплотную подойти к психологическому анализу этой проблемы, стоит взглянуть, как она поставлена и рассматривается в постмодернистском дискурсе. Это, во-первых, чрезвычайно любопытно, а во-вторых, позволит мне избегнуть обвинений в некритическом заимствовании чуждых отечественной традиции методологических приемов. Для этого необходимо обратиться к работам самого Фуко, оказавшего огромное влияние на сознание и модус мышления, способ восприятия ("оптику зрения") действительности в современном европейском гуманитарном познании, а также обобщающему исследованию творчества признанного "археолога гуманитарных наук", содержащего классификацию и объяснение его основных идей, понятий и концепций, выполненному Ж.Делезом (27). Читая их, делаешься лучше, но не раздуваешься от гордости за это.
Работу по изучению результатов репрезентации мира в дискурсе его обитателей Делез называет деятельностью архивариуса. Фуко, этот "новый архивариус", занимается только высказываниями о реальности, не принимая во внимание пропозиции; он исследует языковую реальность, а не различения между действительным, виртуальным и латентным содержанием фраз, описывающих действительность. Исследование текущего положения дел требует изучения истории идей, с помощью которых оно может быть описано и истолковано. Фуко называет это археологией знания. Однако Делез точнее выразил сущность и специфику анализа дискурсивных практик[22], подметив их субъективизирующий характер: "Глупо утверждать, что Фуко заново открыл или снова ввел потаенного субъекта, после того, как он его отверг. Субъекта нет, есть лишь порождение субъективности: субъективность еще необходимо было произвести, когда для этого пришло время, именно потому, что субъекта не существует" (27, с. 13). Субъект (познающий, мыслящий, понимающий) есть прежде всего субъект некоторого дискурса, и этот дискурс всецело определяет эпистемологические характеристики субъекта. Субъективность зависит, производится речью. Архивариус, в отличие от историка, изучает не то, что и как происходило (или происходит) в мире, а то, как об этом говорят и пишут свидетели событий.
Модусы импликации субъекта в дискурсе Фуко связывает с феноменами прерывания бесконечного процесса накопления знаний. По его мнению, эпистемологический анализ должен основываться не на автономности языка и способов языковой референции, а на исследовании детерминирующей роли исторических и социальных систем, переходы между которыми суть разрывы в преобразующей работе теоретической мысли. Эти разрывы Фуко рассматривает как место проявления субъектного начала, вносящего новый способ действия в привычные релятивные последовательности телеологических схем. Иначе говоря, присутствие субъекта познается не по линейной логике и прагматике описаний реальности, а по разрывам и "прорехам" последних.
Субъект подобен не ткачихе, производящей ровное полотно знания и понимания, а вооруженному мечом воину, разрывающему это полотно в тех местах, где оно не конгруэнтно его субъективному представлению о мире. История мысли, познания и философии множит разрывы и взыскует прерывности, тогда как сама мысль, движущаяся и развертывающаяся, обладающая устойчивыми психологическими структурами, таких разрывов избегает. Личность – совсем не то что документ, первая есть субъект интерпретации, второй – ее объект. Дискурс выступает в качестве основы того и другого, интерпретирующей инстанции и интерпретируемой области, означаемого и означающего одновременно – в зависимости от точки зрения его автора.
Такая трактовка субъекта совпадает с системой представлений структурного психоанализа. Авторские функции, выделенные Фуко, аналогичны механизмам "первичного процесса", определяющего режим деятельности бессознательного и тем самым намечающего практическую схему структурной организации данных опыта. Статус субъекта определяется артикуляцией последнего в совокупности означающих, составляющих дискурс, а функция "автор" распределена между субъектом и Другим (в лакановском понимании смысла этого термина).
Эпистему (доминантную гносеологическую идею) творчества Фуко можно назвать текстуализацией мира. "Структура прежде всех других структур", по законам которой конституируются и функционируют все элементы универсума, носит у него бессознательный языковый характер, предопределяя весь континуум мышления и поведения людей определенной эпохи. Сводя все виды человеческой активности к системе дискурсивных практик в рамках определенного проблемного поля, Фуко рассматривает "набор текстов", описывающих действительность, как полноценную ее модель. В основе последней – специфическое языковое мышление, "всюду проникающая дискурсивность", которая неосознаваемым для человека образом предопределяет нормы его восприятия окружающего мира, деятельность, объекты познания, систему ценностей и т.п.
"Дискурсивные отношения, – пишет Фуко, – не являются внутренне присущими дискурсу, они не связывают между собой концепты и слова, не устанавливают между фразами и пропозициями дедуктивные или риторические структуры. Вместе с тем отношения, которые его ограничивают или навязывают ему определенные формы, или принуждают выражать определенные вещи, не являются и чем-то внешним по отношению к дискурсу. Все они в каком-то смысле располагаются в пределе дискурса, они предлагают ему объекты, о которых он мог бы говорить, они определяют пучки связей, которым дискурс должен следовать, чтобы иметь возможность говорить о различных объектах, трактовать их имена, анализировать, классифицировать, объяснять и проч. Эти отношения характеризуют не язык, который использует дискурс, не обстоятельства, в которых он разворачивается, а самый дискурс, понятый как чистая практика" (64, с. 47, выделено мною – Н.К.).
