Джим Дэвис - Теория притягательности
Люди разговаривают целыми днями, но некоторые сказанные ими слова запоминаются и превращаются в цитаты и идиомы, тогда как все прочее забывается. Почему так?
Некоторые цитаты и идиомы буквально вгрызаются в нашу память. Те же самые эстетические принципы, на основе которых мы судим о красоте произведений искусства, применимы и к цитатам. Нам нравится симметрия («люби так, как хочешь, чтобы любили тебя»), неконгруэнтность («держи друзей при себе, а врагов еще ближе», «чем выше ты поднимаешься, тем больнее падать»), повторы, включая рифмы («супер-пупер»), аллитерацию («мели, Емеля, твоя неделя») и словесные структуры («ходить вокруг да около»).
Шокирующе большое число высказываний, которые считаются цитатами, на самом деле таковыми не являются. Такое случается, когда кто-то – обычно знаменитость – произносит что-то интересное, но его слова видоизменяются, порой до неузнаваемости, чтобы высказывание стало более лаконичным, запоминающимся. Например, Альберту Эйнштейну приписываются слова «Бог не играет в кости». Но его истинные слова были несколько другими: «Заглянуть богу в карты непросто. Но в то, что он бросает кости или использует телепатические методы, я не поверю ни на секунду». Не то же самое, верно?
В наше время и названия книг стали короче. Краткость названий коррелирует с ростом издательской индустрии. Возможно, это связано с тем, что книги с короткими названиями легче рекламировать и продавать. К такому выводу подталкивают результаты проведенного литературоведом Франко Моретти исследования названий 7 тысяч книг, изданных на протяжении XVIII и XIX веков. Короткие заголовки легче запоминаются, а длинные нынче настолько редки, что воспринимаются как юмористические (например, книга Уильяма Блая, которую мы называем «Мятеж на „Баунти“», в оригинале имела название «Путешествие в южные моря, предпринятое по приказу Его Величества с целью доставки хлебного дерева в Вест-Индию, на корабле Его Величества „Баунти“ под командованием лейтенанта Уильяма Блая»). А то, что мы кратко называем «Происхождением видов», полностью называется «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь». Мы сокращаем заголовки книг так же, как и цитаты. Почему? Да потому, что легкость восприятия зачастую делает восприятие более позитивным, а более короткие заголовки легче усваиваются.
Ценность повторяющихся элементов особенно очевидна в музыке. Музыковед Дэвид Гурон провел исследование и обнаружил, что 94 процента пассажей в музыкальных произведениях повторяются. Повторения в музыке происходят на шести уровнях абстрагирования. Простейшим уровнем является использование одних и тех же инструментов на протяжении музыкального произведения.
Ритм вообще не может существовать без повторения ударов, а при устойчивом ритме повторяется время между ударами. Даже постепенно ускоряющийся ритм имеет свою закономерность, линейную или какую-то иную.
Другой уровень – музыкальные мотивы, повторяющиеся мелодичные элементы. Рихард Вагнер в каждой своей опере использовал определенный мотив, повторяющийся снова и снова. Тот же эффект используется в музыке к фильмам.
В песнях используются те же элементы, что и в поэзии, к тому же слова в них согласуются с музыкальным ритмом. Более того, люди подсознательно подбирают слова, которые ритмически соответствуют смыслу текста, даже в обыденной речи.
Куплеты и припевы тоже повторяются, становясь все более знакомыми нам по мере развертывания произведения. Ну и, разумеется, любое произведение нравится нам тем больше, чем чаще нам доводится его слышать.
* * *Как музыка создает паттерны, которые, повторяясь, притягивают наше внимание, так и в тексте, даже самом маленьком, повторения способствуют усвоению и запоминанию. Во многих идиомах, поговорках и афоризмах, так же как и в песнях, для привлекательности и лучшего запоминания часто используется рифма, например «держи ушки на макушке».
Рифмованные обороты не просто звучат приятнее, они еще и воспринимаются как более убедительные. Например, результаты исследования, проведенного психологами Мэтью Макглоном и Джессикой Тофигбакш, показывают, что люди более склонны соглашаться с рифмованными максимами, нежели с их нерифмованными аналогами, поскольку рифма облегчает умственную обработку утверждения. Авторы политических лозунгов иногда используют те же фонетические приемы, что и поэты: «Пока мы едины, мы непобедимы!» Это очень удачно называют эффектом рифмы. Почему удачно? Потому, что мы охотнее верим в действенность эффекта, когда у него броское название. Оба слова содержат одинаковое количество слогов и букву «ф» посредине. В этом словосочетании чувствуется что-то загадочное, возбуждающее интерес.
* * *Повторениями также отчасти объясняется наша любовь к спорту. Правила задают жесткую структуру, которая включает в себя много повторов. В хоккее в различных ситуациях применяется вбрасывание шайбы. В футболе мяч вбрасывается руками на поле, если пересечет боковую линию. В баскетболе четыре штрафных броска. Эти события постоянно происходят по ходу игры. Подобные повторяющиеся действия хорошо знакомы болельщикам, которым нравится и сам ритуал, и различные его нюансы.
* * *Из-за такой важности отыскания паттернов и закономерностей в окружающем нас мире эволюция позаботилась о том, чтобы в процессе их обнаружения мы испытывали удовольствие. Это стратегическое объяснение. Но каким образом это осуществляется тактически, непосредственно? Мозг использует особое химическое вещество – дофамин. Это нейротрансмиттер, то есть вещество, используемое для передачи сигналов между нейронами в мозге. И одной из его функций является распознавание паттернов.
Когда дофаминовая система распознавания паттернов вступает в игру, мы непременно верим тому, что видим. Нам всем случается замечать паттерны там, где их нет (фигуру в темноте, лицо в облаках), – это дофамин помечает все наши наблюдения как значимые и побуждает нас выискивать в них смысл.
Весьма вероятно, что чувствительность нашего детектора паттернов отчасти предопределяется уровнем дофамина. Когда уровень этого нейротрансмиттера высок, нам все кажется значимым. У шизофреников дофамин вырабатывается в избыточных количествах, и они склонны видеть закономерности даже в случайном шуме и улавливать даже самые неуловимые связи между идеями. Психиатр Шитидж Капур предполагает, что, когда мы считаем что-то важным, наш мозг пытается найти объяснение всему наблюдаемому. Он называет это «искаженной индуктивной логикой». Мы пытаемся объяснить, почему наблюдаемые явления так важны. В результате наши объяснения обусловлены конкретной культурной средой, в которой мы пребываем (это дело рук ФБР, это меня та ведьма прокляла и т. д.). Это происходит в глубине сознания. Убежденность шизофреника в том, что ФБР управляет его сознанием, основана не на логичных рассуждениях, за которыми следуют соответствующие ощущения, а на первичности чувств, бессознательно поддерживаемых приливом дофамина. И только затем наступает очередь рационального сознания, которое пытается найти объяснение чувствам.
Но совсем не нужно быть шизофреником, чтобы видеть закономерности, которых нет. Людям, у которых от природы повышен уровень дофамина, в большей мере свойственно наблюдать человеческие лица в облаках и вообще там, где их нет и быть не может.
Люди, верящие в паранормальные явления, как правило, слабы в теории вероятности. Предположим, вы три раза бросаете кубик и выпадают цифры 5, 1 и 3. Теперь представим, что кто-то другой три раза бросает кубик и у него выпадают цифры 2, 2 и 2. Оба варианта (в указанном порядке) равновероятны, потому что результат каждого броска не зависит от других бросков. Однако исследование, проведенное психологом Питером Брюггером, показало, что люди, верящие в паранормальные явления, весьма скептично относятся к возможности выпадения трех двоек подряд.
Как узнать, чем является повышенный уровень дофамина – причиной или следствием обнаружения закономерностей? В ходе другого своего исследования Брюггер обнаружил, что у скептиков уровень дофамина, как правило, понижен, а у тех, кто верит в паранормальные явления, повышен. Более того, искусственное повышение уровня дофамина у скептиков (с помощью таблеток) приводит к тому, что они начинают чаще замечать паттерны, в том числе несуществующие. Таким образом, можно утверждать, что уровень дофамина является причиной, а не следствием.
Психологи-бихевиористы обнаружили эффект суеверного научения. Можно научить крыс или голубей нажимать на кнопку, чтобы получить еду. Это называется подкреплением. Но если давать им корм через случайным образом выбираемые промежутки времени, происходит очень интересная вещь: животные начинают вести себя очень странным, идиосинкразическим образом, чтобы получить еду. Вот как это происходит. Предположим, голодной крысе случилось почесать правое ухо как раз перед тем, как ей дали поесть. Мозг животного отчаянно пытается привнести в процесс раздачи корма какую-то закономерность. И он предполагает (вероятно, на бессознательном уровне), что, когда чешешь ухо, это каким-то образом влечет за собой поступление корма. И крыса продолжает чесаться. Она ведет себя так, словно уверена в том, что поступление еды зависит от какой-то определенной комбинации ее поступков. На самом деле речь идет о неверном понимании причинно-следственной связи. Если провести испытания с десятком крыс, каждая будет вести себя по-своему – в зависимости от того, какое действие предшествовало появлению еды.
