Коллектив авторов - Гражданское общество. Истоки и современность
Земские собрания как распорядительные учреждения имели уездный и губернский уровни, количество гласных по различным уездам колебалось от 10 до 96, а по губерниям от 15 до 100. Гласные губернского собрания избирались на уездных собраниях. Гласные не получали вознаграждения за свою трехлетнюю деятельность. Земские собрания обычно созывались в декабре, но могли быть и внеочередными. Исполнительные земские управы избирались на тот же срок на соответствующих уровнях собраний – три члена уездной управы, семь членов – губернской. Члены управ работали постоянно и получали жалованье. Во всех формах земщины преобладало поместное дворянство, причем если в уездных собраниях их число в 1865–1867 гг. доходило до 42 %, а в управах до 55,5 %, то в губернских собраниях – до 74 %, в управах – до 89,5 %. По «Положению» председателями земских собраний становились уездные и губернские предводители дворянства, а председателей управ утверждали соответственно губернаторы и министр внутренних дел.
Земства вводились только в губерниях с преобладанием русского дворянства. Они не распространялись на национальные окраины, а также Сибирь, Архангельскую, Астраханскую и Оренбургскую губернии, где почти не было дворянского землевладения. Из 78 губерний земства вводились только в 34, где предполагалось избрать 13 тыс. гласных (6200 от землевладельцев, 5200 от крестьян, 1600 от городов), реально были избраны 11,5 тыс. гласных.
Земства существовали за счет сборов с населения: 1 % брался с доходности земли, с земледелия и промыслов крестьян, с дохода торгово-промышленных заведений. Поскольку десятина крестьянской земли облагалась вдвое большим сбором, чем десятина дворянской, а крестьян было в гигантской пропорции больше, то основные земские сборы ложились на крестьян. Деятельность земских учреждений не имела политических функций. Запрещены были даже взаимодействия земств. Это было управление лишь в сфере хозяйства (прежде всего агрокультуры, продуктивности скота, ветеринарии), медицины, образования, страхования, статистики, почты, приютов, тюрем и т. п. Для проведения этой деятельности нанимался «третий элемент» земства (в дополнение к гласным и членам управ) – профессионалы, количество которых составляло около 85 тыс. чел.
Земства находились под неусыпным контролем центральной и местной властей, многие решения собраний и управ должны были утверждаться министром или губернатором, а с 1866 г. должностных лиц земских учреждений стало возможным отстранять за «неблагонадежность»[56].
Несмотря на ограниченность в правах, земства сыграли большую роль в просвещении огромной массы крестьянства, стали первыми учреждениями, где крестьянство получило право выбора (в сравнении с земскими учреждениями XVI–XVTI вв.) и где, несмотря на запреты, складывалась либеральная оппозиция самодержавию. Как считает известный исследователь социальной истории дореволюционной России Б. Н. Миронов, реформы, размежевавшие коронное управление и общественное самоуправление, стали и фактом и фактором становления гражданского общества.[57]
Однако препятствием для развития гражданского общества оставалась община, которую требовалось преобразовать в организации всего общества, а человека-общинника убедить принять в них участие, преодолев патриархальные соседско-родственные связи. Реформа П. А. Столыпина, которую многие считают несостоявшейся, как раз и была попыткой движения в этом направлении, на наш взгляд, оправданно неспешной, и возможно, в силу этого достаточно глубокой. Безвременная смерть реформатора, война, революции не дали возможности завершить это движение.
В том же русле проводилась и городская реформа. Сословные органы городского самоуправления, существовавшие еще с 1785 г., заменялись всесословными на основе имущественного ценза. «Городовое положение» прошло долгое восьмилетнее обсуждение и было принято в июне 1870 г. Сначала в 509, затем в 621 городе, но в отличие от земского самоуправления по всей России, кроме Средней Азии, Польши и Финляндии, где действовало прежнее городское управление, путем бессословных выборов на 4 года создавались городские думы, из состава которых избирались исполнительные городские управы – городской голова, его «товарищ» – заместитель и несколько членов.
Однако, в отличие от земского самоуправления, в городское не было доступа основной массе горожан: рабочим, служащим и интеллигенции, ибо согласно заимствованной прусской системе выборов имущественный ценз был связан с налогами с городских учреждений и недвижимости. Частные плательщики налогов (мужчины с 25 лет), разделенные в соответствии с суммами налогов на три класса, а также платившие в бюджет городские учреждения и общества, церкви и монастыри, получавшие по одному месту в Думе, представляли незначительную часть горожан. Причем чем крупнее был город, тем меньше был удельный вес избирателей в составе населения. В городах с 5 тыс. жителей – это было 10,4 %; от 20 до 50 тыс. жителей – уже 4, в Москве – 3,4, в Петербурге – лишь 1,9 %. Велик был разрыв и между классами крупных, средних и мелких налогоплательщиков-избирателей. Так, в Москве первый класс был представлен в 8 раз большим числом гласных в Думу, чем второй, и в 40 раз – чем третий. Деятельность городского самоуправления также жестко контролировалась сверху и ограничивалась хозяйственной деятельностью. Впрочем, в силу низкого уровня участия вопрос о городском самоуправлении затрагивается лишь для того, чтобы показать соответственно минимальные возможности горожан в формировании ассоциаций гражданского общества через систему самоуправления.
В сравнении с европейскими формами становления гражданского общества следует подчеркнуть еще одну российскую особенность этого процесса – он шел не «снизу», в основном через экономические объединения граждан, а через предоставлявшиеся «сверху» возможности ассоциаций в самоуправлении: в сельской местности – большие для дворянства, в городе минимальные. Возможно, в этом кроется одна из причин повышенного интереса городской интеллигенции к земской профессиональной деятельности. Это было «управляемое самоуправление», вряд ли подходившее под мерки европейской идеологии гражданского общества. Б. Миронов назвал эти особенности «асинхронностью и асимметрией» развития[58].
И все же российское общество конца XIX – начала XX в. стремилось к статусу «гражданского». Ограничения периода реформ Александра II и препятствия периода контрреформ Александра III оно пыталось «обойти» через самодеятельные организации (правда, также требовавшие «высочайшего соизволения»), такие как благотворительные по оказанию помощи детям, беднякам, учащимся в получении профессии, исправительным колониям и приютам (их число росло от 1690 в 1897 г. до 45 000 в 1905 г.); общества и кассы взаимопомощи для городских трудящихся; просветительские (в губерниях, не охваченных земством, наблюдался рост от 135 в 1898 г. до 200 в 1905 г.); врачей и медицинских обществ (рост от 100 в 1890 г. до 130 в 1905 г.); профессиональные объединения ученых и творческих работников (около 180 в начале XX в.).
Несмотря на замедленность, вызванную спецификой условий, в России шел процесс становления идеи и формирования реального гражданского общества. Он был прерван революционными событиями 1917 г. и установлением режима, полностью вытеснившего теоретические и практические ростки гражданского общества. Возможности возрождения идеи и процесса становления гражданского общества были поставлены в зависимость от существования этого режима.
2.3. Специфика развития гражданского общества в условиях переходного периода
Соотношение гражданского согласия как константы гражданского общества и лавинообразного процесса формирования и сближения его составляющих в переходные периоды развития общества представляет, на наш взгляд, большой интерес и может быть проанализировано на отечественном опыте.
Так, вопрос о причинах крушения советской власти в СССР в конце 1980-х гг. остается не решенным до конца. Среди многочисленных объективных и субъективных причин называются экономический кризис и поспешность в политических трансформациях, способствовавшие росту критических настроений в различных слоях населения и влияния разнообразных общественных движений. Упрощенные представления о миллиардных вложениях внешнеполитических соперников нашей страны, получающие подкрепление в связи с событиями последнего времени в Грузии, Украине, Киргизии, соседствуют с углубленным анализом состояния общественного сознания периода реформ и динамики формирования и укрепления организаций гражданского общества, впервые после шести десятилетий тоталитаризма получивших право на жизнь. Вряд ли сегодня возможно дать окончательный ответ на поставленный вопрос. Историки привыкли к тому, что фактическая канва происходившего в не столь отдаленном прошлом становится ясной тогда, когда она не искажена апологетическим комментарием участников, озабоченных своим имиджем и предпочитающих дозировать информацию для ученых.
