Поль Кюглер - Алхимия дискурса. Образ, звук и психическое
Эта организация осуществляется извне, и направляет узкий круг личного сознания, превращая его просто в марионетку, лингвистические маневры которой пребывают в неосознанных и не поддающихся разрушению оковах паттернов. [4]
Если язык насыщен бессознательными паттернами, то человек, говорящий на определенном языке, будет вынужден бессознательно говорить с миром пользуясь коллективными психическими особенностями, воплощенными в его языке. Одна из самых поразительных особенностей обретения языка заключается в том, что в процессе приобретения лингвистических навыков говорящий не осознает, что его взгляд на мир претерпевает некий сдвиг.
Формально описывая то, каким образом конкретная языковая структура влияет на восприятие говорящим мира, Уорф выделяет два уровня значения, существующих одновременно в каждом языке. Поверхностный уровень значения, фенотип, совершенно очевиден; он имеет дело с дословными лексическими смыслами. Анализируя словесную морфологию языка хопи, Уорф показывает, что существует второй, скрытый уровень значения, криптотип. Анализ показывает, что смысловая полнота является совместным продуктом факторов фенотипа и криптотипа. Я полагаю, что первым говорю о наличии скрытого смыслового слоя, который, несмотря на свое погружение, регулярно функционирует в общем лингвистическом целом…. Сходство криптотипов с понятием бессознательного у Фрейда, а, возможно, в еще большей степени у Юнга, несомненно, поразит вас, хотя с этой параллелью не следует, вероятно, заходить слишком далеко. [5]
Факторы криптотипов, предложенные Уорфом, аналогичны «архетипам» Юнга, «инфраструктурам» Леви-Стросса и «символическому порядку» Лакана.
Трансформация воображения в фонетику
Процесс расшифровки сновидения включает в себя трансформацию психического имаго в словесную структуру, в фонетическую запись. Фантазии перемещаются от образа к звуку, от архетипа к криптотипу с помощью языка. Однако как звучит архетипический образ, когда его трансформируют в звук? Рассмотрим на мгновение мифическое имаго Диониса. Описывая отличительную атрибутику Диониса, Тасс-Тинеманн пишет:
Атрибутом Диониса является элефтерий, т. к. существует его связь с местом под названием Элефтера, расположенным на границе с Беотией, подобно тому, как название города Афины связано с именем богини Афины…. Однако с этим именем существует не просто географическая связь. Элефтерия – имя женской пары Диониса, производного от глагола eleusomai в будущем времени, означающего «я приду». Из этого атрибута следует, что Дионис является богом плодородия и будущего, которое воплощается в семенах, что он вечен и «тот, кто придет»…. Однако, хотя атрибут элефтерос относится к богу плодородия и произрастания, он соотносится в греческом языке и с обычным значением «свободный», которое содержит социально-политический смысл, являясь словом, противоположным по значению слову «раб». Связь этих двух значений – «приходящий в будущем» и «свободный» – едва ли может быть установлена на реальном уровне, однако, несомненно, что фантазии, создавшие из Диониса живой символ, объяснят словесное тождество бога плодородия и идеи свободы. [6]
Вышеупомянутый греческий фонетический словесный комплекс (eleutherios, Eleutherai, eleusomai, eleutheros) «созвучен» всем определяющим характеристикам Диониса: (1) «приходящий в будущем» (eleusomai), (2) «плодородие» (eleutherios), (3) «будущность» (будущее время в грамматике: eleusomai), (4) «женская сексуальность и андрогинность» (Eleuthera) и (5) «высвобождение» или «освобождение» (eleutheros). Однако почему все эти диспаратные (несравнимые) значения семантического комплекса, связанного с Дионисом, оказались привязанными к одному фонетическому паттерну, звуку eleu? На лексическом уровне у этих значений мало общего; исключением является только общность звучания. И, однако, будучи бессознательно привязанными друг к другу, они формируют сеть значений, архетипическую цепочку смыслов, выявляя основы мифологемы Диониса. Возможно ли, чтобы архетипический образ лингвистически выковывался в бессознательном из сигнификаторов, фонетически пригнанных друг к другу, выводящих свой архетипический смысл благодаря своему «звуковому» соседству?
Для проверки этой гипотезы обратимся к некоторым другим индоевропейским языкам и рассмотрим, в какой мере сохраняется архетипический комплекс смыслов, узловых точек мифологемы Диониса, при трансформации звукового набора в процессе исторического развития. Существует ли эта бессознательная цепочка сигнификаций, набор смыслов, связанных с Дионисом, за пределами греческого языка?
Бессознательные цепочки сигнификаций
В латинском языке глагол «приходить», venio, имеет форму будущего времени adventurus – «тот, который придет». Из этого слова возникло английское понятие «искатель приключений» (ad-venturer), персонифицирующее процесс «становления», а также временное понятие «пришествие» (advent), означающее «период, предшествующий прибытию». Интересно отметить, что тот же корень ven присутствует в слове venus, которое первоначально означало «сексуальную привлекательность», а позднее превратилось в имя собственное, употребляемое для обозначения персонифицированного образа сексуальной любви. Ассоциация между словами «приходить», «тот, кто придет» и «сексуальность» еще более очевидна при анализе различных оттенков смысла, связанных с латинским словом ven-ereus: «venereal, venereous, lascivious, относящихся к сексуальной любви и wanton» («сладострастный», «венерический», «похотливый» и «распутный»). [7]
Важно отметить, что в вышеприведенном фонетическом словесном комплексе (venio, ad-venturus, venus, venereus) мы вновь создали ту же совокупность смыслов, но от совершенно иного корня, чем греческий корень eleu-. Здесь, при наличии значений (1) «тот, кто придет», (2) «будущее», (3) «плодородие» и (4) «женская сексуальность», в фонетическом комплексе отсутствует значение «освобождение» или «высвобождение». В латинском языке «свободный» звучит как liber, -era, -erum, являясь производным от старолатинского Loeb-er, соответствующего фонемической греческой форме (e)-leuther-(os). [8] Мифологическим коррелятом Диониса в итальянском пантеоне служит Liber, бог виноделия и экстаза, воспроизводства и роста, а его женской половиной и спутницей является Libera, богиня плодородия и рождаемости. Тасс-Тинеманн замечает, что латинское слово lib-er, -era, -erum содержит в себе, наряду с именами богов, еще и понятие «свободный»; латиняне называли оргии и вакханалии словом Liberalia, не оставляя почву для сомнения в том, что оно изначально связано с понятием свободы (Libertas).
Из слов liber, -era, -erum выросло значение «рождение» и «ребенок» (liberi), которое употребляется только во множественном числе, в грамматической категории, связанной с плодовитостью…. Понятия «свободный» и «ребенок» сблизились при почитании богов деторождения и плодородия. Комплексная идея, содержащаяся в понятии liber, актуализировалась в отреагировании во время празднеств Либералий. [9]
Лексическую близость понятий «свободный» и «ребенок» можно объяснить на уровне объективной реальности лишь с трудом. Однако в контексте совокупности значений нами была прослежена фонетическая связь между точками «ребенок» и «свободный» до более глубинной архетипической близости. Мифическая ассоциация между «Дионисом» и «ребенком» была замечена Мартином Нильсоном: «Ребенок занимает одно из главных мест в репрезентациях вакхического культа, в мистериях и мифах». [10] А Гутрис (Guthries) далее отмечает, что «Детство Диониса занимает важное место в посвященных ему мифах и в этом отношении с ним не может сравниться ни один бог, даже Зевс». [11]
Мифический образ, содержащийся в этом латинском фонетическом словесном комплексе, проявляется далее в следующих, близких по звучанию, словах: liberalitas («великодушие, благородство»), liberatio («освобождение»), liberi («дети»), liberta («свободная женщина»), libet («приятно, я желаю»), libidinitas («похотливость»), libidinose («бессмысленно»), libido («вожделение»), libita (желание), libo (делать предложение), Libitina («захоронение, смерть, богиня захоронений») и librarium («книжный шкаф»).
Любопытная ассоциация между Дионисом и «книгой» отражается и в слове liber, которое, как отмечает Оксфордский латинский словарь, имеет не только значение «свободный», но и значения «вино» и «книга». В то время как ассоциация с «вином» представляется дальнейшим расширением в область дионисийских фантазий, связь с «книгой» менее очевидна. И все же эта ассоциация присутствует и в греческом слове Бак вместо Вакх, которое позднее превратилось в саксонское book (книга). Годфри Хиггинз пишет: «Мы обнаружили, что Вакха называли Либер, Бок или Бук». [12]
