Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
Как та часть личности, которая глубоко спрятана и находится вне контакта, так и другая ее часть, которая оставлена для некоторого поверхностного и ненадежного контакта с внешним миром, — обе они лишены эмоциональной витальности и являются отчужденными, но первая — в большей степени. Эта отчужденная часть целостной самости является глубоко «шизоидной», «отрезанной». Эго повседневной жизни не отрезано так полно. Оно поддерживает скорее механический, нежели эмоциональный контакт, и чувствует себя лишенным жизненности, опустошенным, даже вплоть до риска деперсонализации. Сновидения, в которых пациент лишь наблюдает действия других людей, — достаточно частое явление. Незамужней женщине тридцати с лишним лет приснилось, что она стояла рядом и наблюдала поцелуй мужчины и женщины, потом испугалась, убежала и спряталась. Сначала она была значительно отчуждена, однако, не целиком вне контакта. Потом она полностью отрезала себя от мира. В действительности пациенты пытаются сделать и то и другое одновременно, и это становится главной причиной того, что мы называем «расщеплением эго»у утратой единства самости.
Такое поведение порождает две проблемы. Та часть самости, которая борется за сохранение контакта с жизнью, чувствует глубинный страх другой, «спрятавшейся», ушедшей самости, которая, по-видимому, наделена огромной способностью притягивать и поглощать все больше и больше из оставшейся части личности. В связи с этим против нее действуют сильные защиты.
Если такие защиты не срабатывают, эго повседневного сознания испытывает нарастающую утрату интереса, энергии, приближаясь к истощению, апатии, дереализации окружающей среды и деперсонализации. Оно превращается в пустую раковину, обитатель которой удалился в более безопасное место. Если такое состояние заходит слишком далеко, центральное эго (обычно связанная с внешним миром самость) становится неспособным поддерживать нормальную жизнедеятельность, и вся личность подвергается полномасштабному «регрессивному распаду».
К счастью, существуют различные возможности поддерживать жизнь во внешнем мире, несмотря на значительную степень утраты витальных чувств. Могут быть придуманы способы жизни, которые не зависят от непосредственной жизненности «восприятия» объектного мира. Такое поведение часто встречается. Шизоидный интеллектуал живет «в мыслях», обсессивный моралист — машинально выполняя однообразные повседневные дела. Если эмоционально отчужденный человек сможет такими способами устранить влияние реальной жизни и защитить свое снедаемое страхом внутреннее эго, тогда в результате может возникнуть устойчивый шизоидный характер, который эффективно функционирует как робот внутри ограниченного и безопасного представления о том, как следует жить. Жизнь превращается в поиск истины, а не любви, в выработку идеологии; и идеи становятся более важными, чем люди. Такой человек склонен следовать скорее древнегреческому, нежели христианскому, взгляду на жизнь, и скорее научной, чем религиозной, точке зрения. В религии теологическая система ставится выше любви к ближнему. В политике партийное кредо ставится выше человеколюбия, так что людей необходимо «сделать хорошими» и принудить принять «правильный» социальный порядок для их же собственного блага, даже если при этом придется хладнокровно уничтожить многих из них с тем, чтобы остальные приняли эту панацею от всех бед.
Такой взгляд может легко переходить в непоколебимое исполнение «долга» безотносительно к реалиям человеческой жизни и чувствам других людей; так жил «тихий американец» Грэма Грина, действуя по своим принципам и повсюду сея хаос. Или, опять же, жизнь может быть сведена к обычной рутине, выполнению очевидных вещей механически, без какой-либо попытки обдумывания, в холодном безразличии, которое замораживает все вокруг, однако безопасно для данного лица. Возможен весь диапазон такого рода стабилизации шизоидной личности — от мягко выраженной склонности до фиксированного типа.
Шизоидный интеллектуал — особенно важный тип, ибо он может стать серьезной социальной угрозой, если приходит к политической власти. Крайне абстрактная философия кажется непроизвольно предназначенной для подтверждения афоризма Декарта «Cogito, ergo sum» («Я мыслю, следовательно, я существую»), давшего превосходную формулу для борьбы шизоидного интеллектуала за власть над своим эго. Обычный человек скорее бы начал с другого афоризма: «Я чувствую, следовательно, я существую». Даже шизоид может быстро убедиться в собственном существовании, когда чувствует гнев, в то время как мышление обычно является не очень убедительным способом удержать отчасти «высохшую» для него реальность. Так происходит, когда человек не может заснуть, а лежит без сна, «обдумывая» нечто. Так, пациентка, страдающая от крайне травматической тяжелой утраты, чувствовала себя «опустошенной» в возникающих ночами приступах деперсонализации, лежа часами без сна, «просто думая» о чем-либо. Она сказала, что не имело значения, о чем именно она думала. Когда фанатично защищается тщательно разработанная идеология, она обычно является заменой подлинной самости.
Все эти методы, с одной стороны, помогают шизоиду спасать себя от ухода от реальности, следствием чего стала бы утрата эго, с другой - несут опасность для той скрытой части личности, которая обречена на бегство от жизни во внешнем мире. Это та часть личности, которая больше всего нуждается в помощи и излечении. Двумя крайностями будут регрессивный распад и фантазии возвращения в матку или пассивное желание умереть. Перед такой внутренней угрозой сохранение эго полно неизбывной тревоги. Проблема шизоида — это проблема «эго». Подобно английской армии в Дюнкерке, ребенок, подвергающийся сильному давлению, идет на попятную для спасения себя от уничтожающего поражения, чтобы, вернувшись в безопасное место, восстановить свою силу. Такая аналогия наводит на мысль, что шизоидный уход, если понимать его правильно, является разумным поведением в тех обстоятельствах, которые его породили. Отступив назад «в безопасное место», английская армия получила шанс восстановиться и дожить до сражения на следующий день. Винникотт утверждает, что под давлением младенец отводит свою реальную самость от столкновения, чтобы впоследствии дождаться более благоприятного шанса для возрождения (1955а). Однако такое отступление ради спасения «спрятавшегося эго» также проходит длинный путь, подрывающий «проявляемое эго», которое воспринимает подобное поведение как угрозу распада или смерти. Такова представленная для решения проблема на основании полученных о шизоидах данных.
Причины и стадии шизоидного ухода
(1) Страх и бегство от внешней реальности
Наиболее патологический шизоидный уход происходит на удивление рано, в первый год жизни. Он может, конечно же, произойти в любое время жизни в качестве общей реакции, однако чем в большей степени обнаруживается, что он структурно включен в личность, тем раньше он начался. Он может затем, конечно, пробуждаться и усиливаться под давлением реальной жизни в любое время, но почти несомненно, что в начале жизни он бывает связан с тем, что Мелани Кляйн называла «тревогой преследования» и «ситуациями инфантильной тревоги». Это реакция «страха и бегства» перед лицом опасности. В девятой главе мы обсудим тот факт, что вначале младенец не может проводить различия между субъектом и объектом, самостью и грудью. В данной главе мы начинаем с младенца, уже осознающего внешний мир, и прослеживаем тот процесс, в котором он приходит к существованию одновременно в двух мирах, внешнем и внутреннем.
Точка зрения позднего Фрейда и Кляйн, что первичным источником опасности всецело является внутренний «инстинкт смерти», врожденная действующая изнутри активная агрессия, несущая первичной психике угрозу разрушения, не нашла общей поддержки. Было бы ненаучно полагаться на такие умозрительные заключения, когда доступны соответствующие клинические данные. Точка зрения более раннего Фрейда, что психопатологическое развитие начинается не с врожденной агрессии, а с либидинальных стремлений к эротическому удовольствию, несовместимых с социальной реальностью, по крайней мере, предполагает, что источник затруднений заключается в большей степени в окружающей среде, чем в младенце. Мир, в который был рожден младенец, нетерпим к его природе и не удовлетворяет его потребности, и вследствие этого младенец сталкивается с болезненными фрустрациями. Однако данная точка зрения не охватывает все факты.
У Фэйрберна более широкий взгляд на либидинальную потребность, которая, по его мнению, не ограничивается одной лишь либидинозной сферой, а включает все личные взаимоотношения, на каком бы простом и примитивном уровне они ни находились; целью либидинальной потребности является не удовольствие, а объект (вначале грудь и мать). Фрустрация либидинальной потребности в хороших объектных отношениях как пробуждает агрессию, так и усиливает сами потребности, пока младенец не начинает страшиться своей потребности в любви как деструктивной по отношению к своим объектам. В более поздней «депрессивной позиции», которую Винникотт называет стадией «сострадания» или «заботы об объекте», это приводит к появлению чувства вины. Но на самой ранней стадии это приводит к шизоидному уходу,простой реакции страха, из-за боязни пожирания и поэтому утраты объекта любви. Шизоидные люди отказались от внешнего выражения потребностей, в то же время будучи снедаемы страхом утраты объектов любви. Один пациент говорит: «Я не могу выдвигать умеренных требований, поэтому я не высказываю никаких требований», — а другой пациент настаивает: «Я теряю каждого человека, которого люблю». Однако шизоидный страх возникает не столько для защиты объекта, сколько для защиты эго и последствий утраты объекта со стороны эго. Здесь лежит различие между моральным и до-моральным уровнем развития. Шизоидная личность находится преимущественно на до-моральном уровне развития; отсюда то ужасающее бессердечие, которое могут проявлять шизоидные люди. Отношение к либидинальным потребностям как к дискретным сущностям, требующим удовлетворения в себе и для себя безотносительно к объектным отношениям, противоречит психодинамической точке зрения Фэйрберна. Это потребности эго. Так как потребность в объекте возникает потому, что без объектных отношений невозможно никакое сильное развитие эго, мы должны заключить, что удовлетворение либидинальных потребностей является не самоцелью, а переживанием хороших объектных взаимоотношений, в которых младенец открывает себя как личность, а его эго-развитие протекает прочно и уверенно. Фэйрберн ставит вопрос о слабости или силе роста эго как подоплеки всех проблем, порожденных страхами, конфликтами и уходом вследствие фрустрированных потребностей.
