Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
Точка зрения позднего Фрейда и Кляйн, что первичным источником опасности всецело является внутренний «инстинкт смерти», врожденная действующая изнутри активная агрессия, несущая первичной психике угрозу разрушения, не нашла общей поддержки. Было бы ненаучно полагаться на такие умозрительные заключения, когда доступны соответствующие клинические данные. Точка зрения более раннего Фрейда, что психопатологическое развитие начинается не с врожденной агрессии, а с либидинальных стремлений к эротическому удовольствию, несовместимых с социальной реальностью, по крайней мере, предполагает, что источник затруднений заключается в большей степени в окружающей среде, чем в младенце. Мир, в который был рожден младенец, нетерпим к его природе и не удовлетворяет его потребности, и вследствие этого младенец сталкивается с болезненными фрустрациями. Однако данная точка зрения не охватывает все факты.
У Фэйрберна более широкий взгляд на либидинальную потребность, которая, по его мнению, не ограничивается одной лишь либидинозной сферой, а включает все личные взаимоотношения, на каком бы простом и примитивном уровне они ни находились; целью либидинальной потребности является не удовольствие, а объект (вначале грудь и мать). Фрустрация либидинальной потребности в хороших объектных отношениях как пробуждает агрессию, так и усиливает сами потребности, пока младенец не начинает страшиться своей потребности в любви как деструктивной по отношению к своим объектам. В более поздней «депрессивной позиции», которую Винникотт называет стадией «сострадания» или «заботы об объекте», это приводит к появлению чувства вины. Но на самой ранней стадии это приводит к шизоидному уходу,простой реакции страха, из-за боязни пожирания и поэтому утраты объекта любви. Шизоидные люди отказались от внешнего выражения потребностей, в то же время будучи снедаемы страхом утраты объектов любви. Один пациент говорит: «Я не могу выдвигать умеренных требований, поэтому я не высказываю никаких требований», — а другой пациент настаивает: «Я теряю каждого человека, которого люблю». Однако шизоидный страх возникает не столько для защиты объекта, сколько для защиты эго и последствий утраты объекта со стороны эго. Здесь лежит различие между моральным и до-моральным уровнем развития. Шизоидная личность находится преимущественно на до-моральном уровне развития; отсюда то ужасающее бессердечие, которое могут проявлять шизоидные люди. Отношение к либидинальным потребностям как к дискретным сущностям, требующим удовлетворения в себе и для себя безотносительно к объектным отношениям, противоречит психодинамической точке зрения Фэйрберна. Это потребности эго. Так как потребность в объекте возникает потому, что без объектных отношений невозможно никакое сильное развитие эго, мы должны заключить, что удовлетворение либидинальных потребностей является не самоцелью, а переживанием хороших объектных взаимоотношений, в которых младенец открывает себя как личность, а его эго-развитие протекает прочно и уверенно. Фэйрберн ставит вопрос о слабости или силе роста эго как подоплеки всех проблем, порожденных страхами, конфликтами и уходом вследствие фрустрированных потребностей.
Депривация потребностей является, однако, не единственной причиной шизоидного ухода. Винникотт подчеркивает, что мать не только должна удовлетворять потребности младенца, когда он их ощущает, но и не должна навязывать себя младенцу в то время, когда он этого не хочет. Это становится «посягательством» на еще слабое, недозрелое и сенситивное эго младенца, чего он не может вынести и прячется в себя. Существует много других источников «негативного давления» в лишенных любви, авторитарных и агрессивных семьях, в которых у младенца часто возникает настоящий страх. Фэйрберн также подчеркнул в частной беседе, что проблема возникает не только вследствие потребности ребенка в родителях, но также из-за родительского давления на ребенка, который часто эксплуатируется в интересах родителей, а не самого ребенка. Реакция испуга на внезапный громкий шум является, возможно, простейшим случаем страха столкновения, и такие переживания, в особенности на руках родителей, начинают формировать базисные впечатления о том, что весь внешний мир — не помогающий, а враждебный.
Судя по отражению этих ранних событий в психопатологии взрослых, этот фактор столкновения и давления враждебного окружения, когда он становится непереносим для нежной психики младенца, является подлинным источником «тревоги преследования», страха аннигиляции и бегства назад внутрь, ухода эмоционального, травмированного либидинального эго младенца в себя от опасного внешнего мира. То, что взрослый человек может делать сознательно (так, например, жена, которая считает, что ее муж был невнимательным, говорит: «Я воздвигла стену вокруг себя, чтобы мне не причинили боли») — младенец делает инстинктивно. Он убегает внутрь от внешнего мира. Страх депривированных и поэтому опасно активных орально-садистических либидинальных потребностей принадлежит к более высокому уровню, а именно: к уровню борьбы за то, чтобы оставаться в объектных отношениях. Однако он ускоряет уход двояким образом — через страх «пожирания» и утраты объекта и через страх возмездия и «пожирания» тебя самого объектом. Этот последний страх может развиваться в вину и страх наказания. Уход от прямого пугающего столкновения с объектом является более примитивным. Глубокий усиленный страхом уход от объектных отношений может простираться до утробоподобного состояния. Тяжелые шизоидные состояния обнаруживают тотальный страх всего внешнего мира, в котором сочетаются депривация и столкновение. Мир представляет собой пугающую пустоту, когда он не отвечает на потребности младенца, и пугающего преследователя, когда он приводит к активным и травмирующим столкновениям. Младенец не может развить не знающее тревог и сильное эго-чувство как в вакууме, так и под непереносимым давлением и ищет возврата к смутно припоминаемому более раннему безопасному состоянию, хотя фактически он может лишь уходить в изоляцию внутрь себя.
С одним пациентом, врачом, страдающим от явной «депрессии», которая на самом деле была апатией, обнаруженный в ходе анализа ясно очерченный страх кастрации привел к настолько серьезной вспышке апатии, потере интереса к работе, что в течение некоторого времени он едва мог выполнять свою повседневную работу. Невероятным усилием он заставлял себя вставать с постели, и однажды оказался абсолютно неспособен встать. Он весь день лежал в постели, свернувшись и закрывшись одеялом, отказываясь от пищи и не желая разговаривать, требуя лишь, чтобы его оставили в покое. В ту ночь ему приснилось, что он принимал роды и обнаружил рождающегося младенца размышляющим о том, выйти ли ему наружу или вернуться обратно внутрь, и он сам не мог принять решение, вытащить ли ему ребенка или засунуть его назад. Он много фантазировал о возвращении в матку, желая убежать от ясно выраженного страха кастрации, угроза которой исходила не от отца, а от матери и тетки. Вся семейная жизнь была пропитана тревогами: придирчивая мать, пьющий отец, ссоры родителей, давление на ребенка с младенчества, чтобы он «не доставлял проблем», а затем, по ходу его взросления, мать и тетка выражали угрозы кастрации, иногда в виде шутки, иногда наполовину серьезно: «если ты не будешь хорошим мальчиком, я отрежу твою письку», сопровождаемые движениями в сторону маленького мальчика ножом или ножницами, что пугало его. Но этот комплекс кастрации был лишь итогом взаимоотношений ребенка с матерью, чью глубокую враждебность к себе он ощущал всегда. Его серьезное шизоидно-регрессивное заболевание было результатом ухода в себя, который, по всей видимости, впервые появился в крайне раннем возрасте и служил для избегания непереносимых столкновений в его жизни в семье.
Депривация либидинальных потребностей и тревога сепарации, вкупе со столкновением, могут провоцировать уход не только из-за чрезмерного усиления потребностей, но также из-за угрозы опустошения эго. Одна очень шизоидная пациентка с агорафобией испытывала явное пренебрежение и отвержение матерью на первом году жизни. Внешне такое положение дел улучшилось примерно к годовалому возрасту, когда соседка сказала матери: «Извините меня, миссис X, но вы занимаетесь лишь старшим ребенком, вы никогда не обращаете внимания на свою малышку». Тогда чувство вины матери заставило ее «задушить» девочку своим вниманием, однако вред уже был нанесен. До того как вакуум сменился на «гнет любви», эмоциональный уход матери от ребенка спровоцировал эмоциональный уход ребенка от матери. У нее начались так называемые эпилептические припадки на первом году жизни, которые перешли потом в «приступы головокружения». Они, по всей видимости, выражали коллапс ее сознательного эго, что Винникотт описал бы как бегство ее «подлинной самости» от мира, в котором она не могла найти ничего, что помогло бы ей выжить. В последующие годы, когда мужа пациентки призвали на военную службу, она восприняла это в глубине души как уход ее матери и впала в острую тревогу, не могла ни оставаться одна, ни выйти из дома, была отчуждена и чувствовала себя «в безопасности только внутри» дома. Позднее в ходе анализа, когда она почувствовала, что вернулась к раннему детству, она рассказала сновидение: «Я была маленькой и протянула щетку к матери, как если бы щетка была магнитом, чтобы привлечь мать ко мне. Она подошла, но сказала: “Я не могу заниматься тобой, я собираюсь помочь миссис такой-то и такой-то”. Я ощутила ужасный шок, подобный электрическому удару, внутри себя: “Итак, ты не хочешь меня”, — как если бы у меня выбили дно, жизнь вытекла, и я почувствовала себя опустошенной». Не представлял ли этот «шок» ее первоначальные «эпилептические припадки»? В течение той же самой ночи ей приснилось, что она «просто упала и разрушилась», и действительно, она упала на следующий день. Важное значение объектной связи для сохранения эго, как в реальной жизни, так и в психотерапии, подтверждается этим сновидением.
