Андрей Пузырей - Психология. Психотехника. Психагогика
Однако, стоящее за доминирующей в современной психологии психотехнической парадигмой «инструментальное» понимание техники, берущее ее в соотнесении с целями психотехнического действия и с задачей достижения наперед заданного «преобразования» психики, – такое понимание техники не только не позволяет схватить и адекватно осмыслить – в их существе – те формы особого рода майевтической работы, которые в рамках индирективного подхода реально уже отправляют феноменологический метод, но и, по сути дела, препятствует последовательной реализации этого метода в терапевтической практике.
При этом не схватывается и, тем самым, не реализуется критически важное «производящее» действие техники – «производящее» не в буквальном, «инструментальном», но в том майевтическом смысле, который был придан «про-из-ведению» – как «при-ведению к со-бытию-Другому» – работами по философии техники М. Хайдеггера.
Психотехника как «поставляющее производство» человека
Психотехника, реализуемая в современной психотерапии, – безотносительно к делению на направления и школы и нередко вопреки намерениям самих терапевтов и провозглашаемым ими гуманистическим максимам, – почти сплошь захвачена тем особым типом «поставляющего производства», который – по отношению к «современной технике» – вскрывает в своей философии техники Хайдеггер.
В рамках «поставляющего производства» человек, его психика, сознание, личность выступают как целиком «поставляемые в наличие» для манипулирования ими – для «овладения», «управления», «организации», «воздействия», «формирования» или наперед заданной «трансформации».
Основные «черты» того феномена человека, который приводится к существованию и утверждается в качестве «нормы» внутри «поставляющего» производства, а также драматические последствия этого способа иметь дело с человеком – как в контексте его «изучения», так и (в еще большей степени) в плане практической психотерапевтической работы – лучше всего видны на примере генеалогической критики классического фрейдовского психоанализа.
Индирективный подход в психотерапии
К индирективному подходу, по сути дела, следует относить не только «центрированную на человеке» психотерапию К. Роджерса, но также и целый ряд других направлений современной психотерапии, объединенных общими принципами, – такие как «аналитическая психология» К.Г. Юнга, «психосинтез», «процессуальная» психотерапия Эми и Арнольда Минделлов или, наконец, «инициальная» психотерапия К. Дюркхайма.
В отличие от «директивных» психопрактик (таких как НЛП или классический психоанализ), индирективная психотерапия нацелена не на излечение пациента от его болезни и, тем более, не на устранение отдельных болезненных симптомов, но – на высвобождение и рост «внутреннего существа» человека, на актуализацию присущего человеку «позитивного начала», «творческого потенциала», – ориентирована на то, чтобы позволить человеку соединиться с «внутренней силой» и «мудростью», с «внутренним терапевтом» в нем, который, как полагают индирективные терапевты, один только и может – сам и наилучшим образом – «восстановить» целостность его существа и тем самым (по сути – лишь в качестве «побочного» результата этого основного и универсального процесса) привести его к исцелению.
Индирективная стратегия в равной мере применима как к больным разной нозологии, так и к «здоровым» людям. Она, тем самым, реализует альтернативное сложившимся в современной психиатрии и директивных направлениях психотерапии представление о норме человека, о болезни и здоровье.
Каждое из направлений индирективной психотерапии в явном или скрытом виде содержит свою психологию личности, которая существенно отличается как от традиций научной психологии личности, так и от того понимания человека, которое характерно для директивных направлений психотерапии (таких, например, как ортодоксальный психоанализ).
Роджерс как «генеральный испытуемый»
В представленных далее размышлениях мы будем опираться в основном на анализ теории и практики роджерианской терапии, но – вовсе не потому, что эта версия индирективной психотерапии является единственной, или хотя бы – наиболее ранней, или, тем более, – наиболее последовательной и радикальной в реализации идеи индирективности (таковыми, без сомнения, должны быть признаны как раз другие из названных направлений), но – исключительно в силу особой «компактности» роджеровской теории терапии, ее (хотя подчас и обманчивой) простоты и возможности – на ее примере – почти с наглядной ясностью демонстрировать основные ходы анализа.
«Психоаналитическая интерпретация» и «понимание» в индирективной психотерапии
Среди проблем современной практической психологии личности особое место занимает проблема понимания. Именно тип понимания или, если угодно, «понимание понимания», реализуемое в той или иной психотерапии, во многом определяет характер всей терапевтической работы.
Индирективная психотерапия направлена на создание условий для рождения нового личностного опыта, то есть опыта, который не просто не встречался в прошлом клиента, но и был невозможен прежде, который, стало быть, не проистекает из этого прошлого и не выводим из него – не выводим ни из чего уже наличного и «ставшего» в человеке.
Это обстоятельство радикально меняет место психотехнических процедур и средств, которые реализуются в ходе психотерапии. Прежде всего это касается природы и статуса интерпретации.
Если в психоанализе интерпретация – рациональная и замещающая собой интерпретируемое – строится терапевтом исходя из определенного, уже имеющегося в его распоряжении, понимания личности пациента (понимания смысла и психогенеза его невротических симптомов, содержания конфликтов и механизмов их возникновения и т. д.), если эта интерпретация рождается на полюсе терапевта и лишь затем коммуницируется пациенту, причем предполагается, что психоаналитик может «за» пациента, «раньше» и «лучше» самого пациента понимать суть его проблем (равно как и то, что происходит внутри самой аналитической работы) и что именно он – терапевт – должен направлять ее ход и «вести» пациента, то в индирективной психотерапии терапевт – в майевтическом диалоге с пациентом – всегда только «следует за» пациентом, лишь «выслушивая» и «высвобождая» понимание, первоначально рождающееся на полюсе именно пациента.
Такое понимание является не столько самостоятельным и конечным «знанием о» человеке, сколько живым и ситуативным ответом, откликом на речь клиента, на его – здесь-и-сейчас – целостное присутствие, – тем, внутри и благодаря чему для человека и открывается возможность рождения нового личностного опыта и трансформации.
Отношение теории терапии к практике и проблема статуса теории
В каком отношении положения теории Роджерса стоят к его практике? Говоря о «теории Роджерса», мы имеем в виду, прежде всего, его теорию терапевтического процесса, в которой формулируются условия высвобождения того «основного терапевтического процесса», внутри которого возникают личностные изменения и происходит личностный рост.
Когда Роджерс позволяет своим ученикам и последователям проводить «научные» эмпирические исследования своего терапевтического процесса, когда он сам допускает такую возможность, принимает эти исследования и даже поднимает их на щит, даже в последних своих работах с пафосом говоря о том, что эти «многочисленные исследования подтверждают положения его теории», – он сам, по сути дела, прописывает себя в позиции исследователя-естествоиспытателя.
А как только Роджерс занимает эту позицию исследователя-экспериментатора по отношению к своей собственной практике, он с необходимостью – хочет он того или нет – «сосчитывает» себя в терминах естественнонаучного метода; в частности, свою теорию терапевтического процесса, говорящую об условиях его возможности, его «высвобождения», он вынужден трактовать в терминах естественнонаучных моделей, где эти условия занимают место действующих причин, а события, происходящие внутри терапевтического процесса, – их следствий.
Коль скоро, далее, он понимает – и, в силу характера своего мышления, не может понимать иначе – эти свои «условия» как причины естественного хода процесса психотерапии, он должен сформулировать теперь эти условия так, чтобы они допускали эмпирическую верификацию, должен дать им «операциональные определения», чтобы в каждом отдельном случае наличие этих условий можно было диагностировать. Точно так же и эффекты психотерапии он должен теперь рассмотреть и описать особым образом, также представляя их в операциональных терминах, допускающих диагностику. И, наконец, в терминах причинно-следственных связей он должен представить и отношение между условиями и терапевтическими эффектами.
