Роберт Фритц - Путь наименьшего сопротивления
– Господь создал мир по любви.
– Стойте-стойте, – перебил я. – Из чего это следует?
После долгого и туманного объяснения он наконец сдался:
– Это вопрос веры.
Меня такой ответ не устроил. Вера – щит, за которым прячутся, когда нет аргументов. Но почему-то эта мысль: что Бог создал мир по любви – запала мне в голову. Много лет спустя, сочиняя одну вещицу, я вдруг понял, что имел в виду священник. Я бился над своей мелодией, потому что любил ее и хотел, чтобы она появилась на свет. Если бы мой друг священник лучше понимал законы творчества, ему легко было бы донести до меня глубину своей мысли. Ведь я уже тогда был композитором и успел кое-что узнать о созидании. Стоило лишь задать мне вопрос: «А почему ты пишешь музыку?» – и я бы понял его точку зрения! Но моего друга учили «принимать правильные меры» и должным образом реагировать на обстоятельства. Вот он и считал, что в такой ситуации надо излагать религиозную доктрину. Я ничуть его не упрекаю. Он делал все, что мог, в своей системе координат. И его слова запали мне в душу надолго – до тех пор, пока я не смог их понять. За них я очень ему благодарен. Эту историю я рассказал не для того, чтобы вы уверовали в религиозное учение. Просто в ней я вижу пример того, как сложно объяснить суть творчества, находясь в подчинительно-противительной системе координат.
Конечно же, мастера-созидатели приходят из разных культур и традиций. Творчество – не прерогатива одной религии, нации, фракции, касты (или какие там еще вывески люди вешают на себя). Если вы – как большинство из нас – росли и воспитывались в рамках подчинительно-противительной ориентации, вам вряд ли часто доводилось сделать что-то из любви к замыслу. Мало кто постоянно занимается любимым делом. Для большинства делать то, что любишь, – роскошь, а не образ жизни. К тому же многие путают любовь и развлечение. Хобби, отпуск – это развлечения. Да, вы любите свое хобби, но что оно для вас? Дело всей жизни или возможность отдохнуть от нелюбимой работы? Увы, жизнь многих наполнена неприятными обязанностями, которые не могут служить пищей для души, хотя и кормят тело.
Люди, которым нечего любить, часто становятся циниками. Дело не в том, что они неспособны на любовь, – просто у них нет опыта созидания. Возможно, интерес, который они проявляли к жизни, был кем-то подавлен. Теперь они делают все, чтобы их не сочли «дурачками-энтузиастами». Они не доверяют тем, кто увлеченно относится к жизни, потому что такой подход не укладывается в рамки их опыта. Им трудно вложить во что-то всю душу: ведь ни одно дело не кажется им настолько важным. Эти люди страдают отсутствием «аппетита к жизни». Они живут по инерции, как в стихотворении Роберта Фроста «Смерть поденщика»:
Не на что оглянуться с гордостью, нечего ждать с надеждой. Разницы нет между теперь, потом, никогда и прежде.
Посоветуйте такому человеку найти то, что можно любить, – и он не сумеет выполнить ваш совет. Только когда начинаешь творить ради самого творения, понимаешь, что такое жизнь созидателя. В ней нет трюков, приемов, «верных реакций», корыстных мотивов – только любовь к творению.
Обязательство
При творческом подходе у вас нет обязанности созидать любимые творения, ведь искусство – не жизненная необходимость. Необходимостей у нас, вообще-то, немного. Имея достаточно пищи, воды и тепла, человек может жить годами. Людям подчинительно-противительной ориентации, однако, всегда кажется, что обстоятельства требуют действий. Мы трактуем желания как потребности: не «я хочу», а «мне нужно». Отчасти эта интерпретация служит тому, чтобы «узаконить» желания. Если представить желательное как необходимое, сам начинаешь верить: этого нужно добиться, иного пути просто нет! Когда потребности и запросы правят жизнью, невозможно понять, чего ты по-настоящему хочешь.
Мышление такого рода – всегда самообман. Человек подчинительно-противительной ориентации не понимает, как это: жить, занимаясь тем, что любишь. Привыкнув выстраивать жизнь с учетом обстоятельств, он подозревает: делать то, что хочешь, – эгоистично. В его картине мира потакать желаниям – знак распущенности. Ему видится конфликт чувства и долга – то есть разрушительного гедонизма и самопожертвования. Это лишь укрепляет иллюзию, что поступки совершаются не по свободной воле, а из «потребности» найти компромисс между двумя крайностями. Однако мать Тереза, например, руководствовалась не чувством долга и не потребностью. Если бы она просто пыталась дать облегчение страждущим, у нее бы быстро опустились руки. Нет, она прекрасно понимала, что в человеке кроется бесконечная способность и к добру, и к злу. Потому и сумела сделать выбор: не по обязанности, а из любви к добру.
Один из важнейших уроков за те 15 лет, что я преподаю основы творчества, касается истинной природы человека. Когда людей объединяет их главная сила – способность создать то, что им хочется, – они всегда выбирают высшие проявления человечности: крепкие отношения, любовь, мир, цели, достойные человеческого духа. Люди, как я обнаружил, добры по природе. А как же склонность к разрушению, спросите вы? А как же войны и жестокость? Те, кто посвящает жизнь разрушению, не открыли в себе творческой силы. Все злодеяния в истории происходили от неумения созидать. Силовое давление, манипуляции, терроризм, жажда власти проистекают не от избытка силы, а от ее отсутствия. Если вы полагали, что не сможете воплотить в жизнь свои мечты, то, вероятно, привыкли считать их несущественными. В конце концов, зачем подолгу раздумывать, чего ты хочешь, если этого все равно нельзя получить?
На курсе «Технологии творчества» слушатели получают важный навык: учатся определять, что им нужно. Они могут этого не представлять, но, когда начинают об этом рассуждать, у них возникает простор для нового опыта. Возможно, они с первого раза и не попадут в яблочко, но эксперименты с тем, что названо навскидку, позволяют сузить фокус. Чаще всего человек добивается результата, когда понимает, как устроен творческий процесс. После этого ему проще формулировать новые задачи. Получив опыт созидания, мы серьезнее относимся к желаниям: осознаем, что они – не каприз, а один из главных элементов творческой жизни.
Иногда мы проводим в школах занятия со старшеклассниками. Школьников просят перечислить, чего они хотят от жизни. Обычно это что-то конкретное: гитара, мотоцикл, машина, работа, отношения с девушкой или парнем – и даже просто хорошие оценки и нормальные отношения с родителями и учителями. До нашей встречи этих ребят учили, что ничего нового для себя они не создадут. У них накопилась масса доказательств того, что они и впрямь не творцы. Когда входишь в класс и пытаешься их убедить, что можно сотворить себе такую жизнь, какую пожелаешь, они изо всех сил убеждают тебя в твоей же неправоте. Никакая агитация не в силах изменить их взгляды. Их позиция закономерна. Если у человека нет опыта созидания, как ему поверить, что это возможно? Кроме того, вокруг почти нет взрослых, сумевших сделать свою жизнь такой, как им хотелось. В конце нашего курса студенты твердо знают, что могут созидать, – ведь они уже это делали. Им не надо ничего объяснять, они способны сами сделать выводы.
Из этого опыта ученики выносят два открытия: во-первых, они могут претворить в жизнь то, что захотят, а во-вторых, их желания – не пустяк. Даже если они задаются не самыми высокими целями – что с того? То, чего они добились, значимо для них самих: они полюбили свой замысел и попытались его воплотить. Опыт созидания изменил жизнь этих школьников. И пусть каждый результат был мал в мировом масштабе, важнее говорить о силе созидательного процесса. Ребятам больше не придется идти на компромисс за неимением выбора. В сущности, они научились проявлять бескорыстную заботу о мире: творить по зову сердца.
Творчество говорит за себя
Не так уж давно автомобили, телефоны, телевизоры, солнечные батареи и космические корабли были попросту невообразимы. Было время, когда рока, атональной и даже классической музыки не существовало, и никто и помыслить о них не мог. Двести лет назад еще не было таких наук и дисциплин, как социология, антропология, биохимия, палеонтология и ядерная физика. Теперь они есть. За последние десять лет технический прогресс изменил мир так, как мы и представить себе не могли 20 лет назад.
Когда композитор пишет музыку, он начинает с чистого нотного стана, а художник – с чистого холста. Иногда нам сложно поверить, что можно создать нечто новое. Я часто слышу, как люди говорят: «Все, что мы делаем, уже сделали раньше». Тогда я спрашиваю: «А Большую фугу си-бемоль мажор тоже кто-то сочинил раньше, до Бетховена?» Уж точно тот струнный квартет, для которого Бетховен ее написал, прежде не играл подобного. Более того: музыканты заявили, что играть это невозможно и что это не музыка, а «сплошной диссонанс и разнобой». Тогда Бетховен забрал у них ноты и вместо фуги выдал им нечто более умеренное.
