Кен Уилбер - Бумерит
– Вы только посмотрите на эту сладкую парочку, – говорит Стюарт, закончивший первую часть своего выступления и присоединившийся к нам. Я густо краснею, но в темноте клуба это, к счастью, почти не заметно.
– Да, только посмотрите на всех нас, – отвечает Джоан. – Сегодня за завтраком у нас была удивительная беседа. О том, кто первым достигнет космического сознания: люди или машины.
– Кто первым доберётся до третьего порядка? Господи, если это будет хотя бы немного похоже на то, что пришлось пережить мне, человечество ждёт самый прекрасный кошмар в истории.
– Позволь тебе помочь, – говорит Джоан и берёт меня за руку.
– Помочь в чём? – спрашиваю я.
– Она поможет тебе пройти этот путь, – отвечает внутренний голос.
– Возможно, это так же сильно отразится на человечестве, как отразилось на тебе, – предполагаю я.
– Возможно, – говорит Стюарт. – На мою жизнь и мою музыку сильнее всего повлияли два события. Первым было растворение в той невыразимой любви, когда Дух изливался из плиток моей душевой и меня самого до тех пор, пока я не утонул в этом чуде. Оно открыло во мне способности, о которых я даже не подозревал. Раньше я всё деконструировал, выставлял напоказ тёмную сторону жизни, вытаскивал на свет демонов. И пусть это звучит глупо, но когда со мной это случилось, свет озарил всё, и я уже ничего не мог с этим поделать. Я мог лишь упасть в поток благоговения и раствориться в нём. Побывав там, я изменился навсегда – изменился контекст моей жизни и моего творчества. Я больше не мог исследовать лишь половину или даже меньше половины реальности, то есть тёмную сторону жизни, и довольствоваться этим. Тот опыт любви вдребезги разбил моё старое отношение к жизни и заставил рыдать от изумления.
– Это просто потрясающе, – говорю я. Ведь всё это случилось со Стюартом Дэвисом, плохим мальчиком, постапокалиптическим панк-фолк певцом, наводящим экзистенциальный ужас на всех континентах и безжалостно выставляющим напоказ грязную изнанку человечества. Первой его песней, которую я услышал, был «Допельгангер»:
Ночью кто-то размахивал этим членом,
Кто-то махал этими кулаками.
Я проснулся в луже мочи, от боли вздохнуть не мог,
Вся полиция ищет меня и уже сбилась с ног.
О нет,
Нет, нет.
Простите,
Я ругался чужим языком,
Простите,
Я тряс чужим стволом,
Простите,
Я кончил чужим молоком.
Допельгангер, донор тела,
Допельгангер, донор тела.
Поэтому, слушая его теперь… я невольно ощущал тревогу. И всё-таки мои новые знания убеждали меня в том, что нечто подобное этому опыту, тому, что произошло со Стюартом, в будущем ожидает всё человечество… и ботов.
– Но… ээ… тебе не кажется, что ты выглядишь глупо, когда говоришь обо всём этом? – не выдержал я. – То есть я не хочу сказать, что твой опыт глупый, но, знаешь, ты говоришь как какой-нибудь новообращённый фанатик.
– Вообще, в каком-то смысле я и есть новообращённый. Честно говоря, я не знал, как ко всему этому относиться пока не поговорил с этим… ну, автором той книги «Интегральная психология», о которой я тебе рассказывал. Я говорил тебе, что познакомился с этим человеком, встретился с ним в ИЦ, и он помог мне понять, что это был за опыт: это было переживание сознания третьего порядка, и оно было настоящим. Тогда я понял, что должен согласовать свою жизнь с этим опытом, найти для него место в своём сердце и в музыке, которую и пишу и играю. Я не говорю, что я какой-то великий мистик, но я уверен: чем бы ни была та сила, она Настоящая – более настоящая, чем всё, что я знал прежде. Я понятия не имею, как об этом говорить и как донести это до других, но знаю, что должен по крайней мере ПОПЫТАТЬСЯ, сделать всё, на что способен.
– Ты должен попытаться, Кен, сделать всё, на что ты способен.
Я смотрю на Джоан, отпускаю её руку и начинаю свой путь по коридору.
– Следуй за моим голосом, – говорит внутренний голос.
– С точки зрения сочинения песен и выступлений, – продолжает Стюарт, – это интеграция. Исследование тёмных сторон жизни до сих пор бывает полезным, и ему всё ещё посвящена часть моей музыки, но теперь только часть – оно стало всего лишь фрагментом в новом контексте. Моя маленькая личность, моё эго, выступает на разогреве, а затем уходит за кулисы, и на сцене появляется невыразимая Тайна, которую невозможно описать, но можно приветствовать. Даже если я не могу выразить это словами, я всю оставшуюся жизнь буду пытаться.
Джоан лучезарно улыбается Стюарту.
– Но я не уверен, что человечество когда-нибудь доберётся до третьего порядка, – говорит Стюарт. – Или даже до второго. Приходится постараться, чтобы подняться хотя бы на зелёный уровень, а там уже дожидается этот чёртов бумерит, так что практически никому, насколько мне известно, не удаётся перебраться через эту гору.
– Вообще-то, именно это мы обсуждали сегодня утром, – говорит Джоан. – Есть предположение, что искусственный интеллект первым поднимется на третий порядок и потянет за собой к этой Омеге всех остальных. Никто ни в чём не уверен, но возможно это произойдёт уже… довольно скоро.
– Если к тому моменту мы не разнесём свою планету на кусочки, – говорит Стюарт. – Это до сих пор меня беспокоит.
– Меня тоже, – поддерживаю я. – Именно поэтому я всё время думаю о том, что сказала Джоан или кто-то ещё: нам необходимо возвыситься до второго порядка. Искусственному интеллекту, вероятно, понадобится несколько месяцев или лет, или десятилетий, или ещё какой-то срок, чтобы достичь космического сознания, но за это время мы все можем раствориться в свете – в свете ядерного гриба от бомбы, взорванной террористами, или будем уничтожены наноботами, вырвавшимися из какой-нибудь таинственной правительственной лаборатории, или нас съедят заживо генетически модифицированные вирусы, или… Господи, блин, Иисусе, всё это так жутко…
Я иду по коридору, который кажется бесконечным.
– Хорошо, Кен, просто продолжай идти.
Мне кажется, что я иду уже целую вечность, когда замечаю в конце коридора дверь.
– А ты как думаешь? – Стюарт смотрит на Джоан. – Успеет ли значительное количество людей подняться на второй порядок, чтобы что-то изменить?
– Вообще-то, мы в Интегральном центре делаем ставку на то, что успеет. И всё же наше положение, определённо, очень опасно.
– И вы действительно думаете, что бумериту скоро придёт конец? – с недоверием спрашивает Стюарт. – Потому что, хочу вас заверить: это дерьмо сейчас повсюду.
– У нас есть основания для оптимизма. Всё меньше людей поступает в ВУЗы на гуманитарные дисциплины и культурологию. Это не означает, что произошёл спад интереса к гуманитарным наукам вообще – только к их бумеритным версиям, которыми наполнены университеты. Поэтому ваше поколение занимается естественными науками, компьютерами, бизнесом, технологиям – чем угодно, лишь бы держаться подальше от нарциссического плюрализма. Бумерито-феминизм, феминизм жертв всё больше теряет свою привлекательность, особенно для молодых женщин, так что у нас появился шанс сохранить все важные гипотезы феминизма, поместив их в интегральный контекст. К тому же появляются намёки на интегральную экологию, которая сводит всё не к биосфере, а к Духу и дорожит всеми его проявлениям, включая биосферу. Знаете «Utne Reader»?
Мы со Стюартом отрицательно качаем головами.
– Ну, это чистейший образец бумеритного журнала, и он скоро закроется.[126] Людям просто надоело постоянно читать истории о замечательных бумерах. Знаете книгу «Творцы культуры» («The Cultural Creatives»)?
Мы снова отрицательно качаем головами.
– В ней превозносится исключительность бумеров. В подзаголовке сказано: «Как 50 000 000 людей изменяют мир».
– Пятьдесят миллионов – это же количество людей на зелёном уровне, – говорит Стюарт.
– Да, и книга провалилась. Мы, бумеры, благослови нас Бог, по-настоящему устали от самих себя. Это и есть главное основание для оптимизма, – нежно произносит Джоан.
Я медленно подхожу к двери, берусь за ручку.
– Давай, Кен, поверни ручку и войди, наконец, внутрь, – говорит голос в моей голове.
– Знаете, мои мама с папой, – говорю я, – чудесные люди, просто чудесные. Но я не уверен, что они когда-нибудь перестанут цепляться за бумерит.
За день до этого я ужинал с родителями. Яростный революционер до сих пор в ужасе от отвратительного состояния нашего мира; с лица счастливого глобалиста до сих пор не сходит улыбка безмятежной уверенности. Но я, кажется, очень люблю их обоих, хотя и ненавижу это признавать. Я чувствую, что в моих венах течёт кровь этих людей.
