А. Степанов - Число и культура
Слова – сколь бы стройно они ни были выстроены – сами по себе не способны достигнуть другого человека. В том, наверное, приходилось не раз убеждаться при объяснении задачки ли, теоремы двоечнику: единственной реакцией на все объяснения остается бессмысленное хлопание глазами, и ничто не в силах пробить брешь в железобетонной стене. Мы сами во многом такие же двоечники, когда держим свое сердце наглухо затворенным. Без участия сердца, без его предрасположенности вообще ничто невозможно понять. Напротив, даже для уяснения, что дважды два равно четырем, необходимо вспомоществование той интуиции, того амбивалентного ("мучительно-сладостного") "утробного чувства", которые ответственны и за наипронзительные озарения. Самое первое, еще неотчетливое и приблизительное, и самое последнее, окончательное понимание формируют эсхатологический акт, именуемый актом мышления.
Нет, я ни в коем случае не предлагаю эти сырые тезисы на роль объяснения структур М = 0 и М = ∞. Так же, как в примере с трехмерностью пространства, наши органы чувств – лишь скудная предпосылка, намек на действительное положение дел. В равной мере это относится и к названной разновидности "внутреннего чувства". Но коль речь зашла об анатомии, еще один пример.
Рассмотрим плод в материнской утробе. В пренатальный период младенец не только пребывает внутри, в чреве матки, но и соединен с материнским организмом пуповиной. Схема, грубо говоря, такова:
Рис. 1- 20
Что внутри и что снаружи в рамках такого строения? Плод пребывает в утробе, т.е. внешним, "объемлющим" является мать. Но через посредство пуповины плод включает в себя то, что его окружает, и мать тогда оказывается "внутренним". Внутреннее и внешнее "перепутаны", слабо отличимы друг от друга.
В геометрии образцом ограниченного объекта, в котором внутреннее и внешнее совпадают, служит точка, т.е. нульмерный объект. Если бы перед геометром поставили задачу построить трехмерное тело, логически более всего напоминающее точку, он нашел бы строение рис. 1-20 одним из самых простых и удачных.(15)
Процесс зарождения и созревания новой жизни необыкновенен и в хронологическом плане. Биогенетический закон Эрнста Геккеля гласит: во внешних рамках в девять месяцев плод успевает преодолеть практически все ступени земной эволюции длиной в миллиарды лет (онтогенез повторяет филогенез). Большое умещается в малом; нечто похожее – но уже в интеллектуально-психологическом аспекте – продолжается и в детские годы: в течение трех первых лет мы накапливаем информацию, на порядки превосходящую по объему все, что удается вместить за десятилетия, проведенные в библиотечных залах.
Создатель новой философской антропологии А.Гелен указывает на сходные формообразующие черты в человеке вообще: "Скрещение или смешение того, что приходит изнутри и снаружи, заходит у человека неограниченно глубоко и, пожалуй, до самого ядра его сущности" [424, S. 615], – и в связи с этим напоминает о концепции Портмана о "внематочной весне" (extra-uterine Fruehjahr). Согласно Портману, новорожденный младенец представляет собой нормализованную разновидность преждевременно рожденного ("недоноска"), поскольку на протяжении года после рождения не располагает ни сообразными движениями, ни средствами коммуникации (языком). Это означает, что процессы созревания и роста, которые должны были бы по-прежнему происходить в материнском теле, отныне открыты влиянию бесчисленных источников внешнего окружения. Гелен распространяет эту модель и на взрослых, определяя человека как "эмбриональное" существо [ibid, S. 616], вбирающее в себя реалии общественной жизни. К такому представлению непосредственно примыкает дефиниция человека как "половозрелого зародыша обезьяны", предлагаемая некоторыми биологами. Если наука современного Запада и не воскрешает непосредственно восточную парадигму сопряженной пары М = 0, М = ∞, то ряд ее черт все же воспроизводится.
Процедура сходного построения была отлично известна средневековому Западу. Религиозная практика полного препоручения человеком своей воли воле Господа – при том, что Его чаемые царство и образ "внутри нас" – конституируют изоморфную ситуацию: то, что внутри, оказывается всеобъемлющим внешним, а всеохватывающее внеположное (Бог на небесах) интериоризируется, будучи принято сердцем. При этом к европейской специфике относится то, что подобная встречная инверсия осуществлялась в первую очередь применительно к волевым качествам человека, а не столько к акцентированным сознательным или чувственным, как на буддийском Востоке. Как бы там ни было, данные начала (которым соответствует описание М = 0, М = ∞), доставляющие столько неудобств нашему рассудку, являются чем-то совершенно простым и обычным, хотя их постижение, возможно, легче дается детскому или мифологическому мышлению.
Образец младенца в утробе матери по существу взят в качестве отправного в индийской, в частности буддийской, гносеологии. Человеку не дано знать, что на самом деле происходит снаружи, в окружающем мире, ибо он узнает о нем сквозь пелену своих субъективных чувств и мнений; внешний мир есть "майя", т.е. призрак. То же справедливо применительно к внутреннему миру, т.к. мы познаем себя с помощью категорий, заимствованных из внешнего мира, из мнений других людей. Однако для буддистов это не основание для агностицизма. Есть еще один вариант постижения истины, а именно: не направлять свою мысль ни наружу, ни внутрь, а держать ее на стыке того и другого, там, где они совпадают и где исчезает иллюзорная предметность. Открытые таким образом истины автоматически верны, и знание полностью адекватно реальности. Состояние нирваны, или освобождения от суеверий мира сего, от наваждений, в отличие от суждений о нем европейцев ХIХ в., не равноценно самоистреблению, а напротив, синонимично открытию бытия и знания в их предельной полноте. Существа, достигшие его, суть будды, или боги (бессмысленно спрашивать, сколько их: любое количество нулей в сумме дает тот же нуль, и они не поддаются позитивному пересчету). На этом пути достигается подлинное всемогущество, и, скажем, бодхисатвы, пребывающие в нирване, могут, не утрачивая идентичности, одновременно появляться в разных точках пространства и времени, ибо последние не более, чем наваждение, значимое лишь для "непросветленных". В этом случае не существует также отрыва теоретического знания от практического (т.е. умения), пропозиция "знание – сила" выступает в гораздо более буквальном смысле, чем у Ф.Бэкона, а гносеология в конечном счете оказывается тождественной онтологии. Неактивность здесь совпадает с активностью, способ мышления Индии существенно задействовал интуицию нуля (в отличие от европейцев, отдающих предпочтение предметной единице). Дзэн-буддизм, сходным образом, отказывается как от имманентизма, так и трансцендентализма в отдельности в пользу их совместности. Шуньята, или пустота, не имеет противоположностей [325, c. 231], снимается и противоположность объекта с субъектом [там же, с. 232]. Современный комментатор так говорит о татхате, т.е. о неназванных, неконцептуализированных вещах: "Татхата там, где Бог был еще в состоянии полного самоудовлетворения, когда Он еще не представил себе идею или не проявил еще волю для творения, когда Он еще не произнес Свое "Да будет свет"" [там же, c. 239].
С 1960-х гг. на Западе наблюдается всплеск интереса не только к восточным и архаическим учениям, но и к психоделическим опытам. Откликаясь на социальный заказ, Станислав Гроф предпринимает исследование человеческого бессознательного с помощью ЛСД. При этом осуществляется открытие области перинатальных переживаний (т.е. соответствующих пребыванию в утробе матери, рождению, первым месяцам жизни). Внутриутробному состоянию отвечают полный блаженный покой, ощущение слияния с матерью и космического единства (так называемое океаническое сознание). Здесь преодолевается дихотомия субъект-объект, испытываются сильные положительные эмоции: мир, спокойствие, радость, безмятежность, – возникают особые чувства сокровенности, чистого бытия, трансцендирования времени и пространства [109, c. 104]. Подобный опыт невыразим, и в передаче его природы и значения ошибочны любые лингвистические символы и структуры языка. Он также преисполнен парадоксами и нарушениями "здравой" логики. Я и мир – существуют и не существуют одновременно, формы материальных объектов пусты, а пустота обладает формой. Вселенная есть "тайна, которую надо пережить, а не загадка, которую надо разгадать". Один из выводов гласит: "Стремление снова восстановить состояние тотального совершенства, однажды пережитого в материнской утробе, оказывается первичной мотивирующей силой каждого человеческого существа" [там же, с. 112]. Гроф обнаруживает явные параллели с положениями индийской культуры и использует для описания необычного для современных западных людей опыта аутентичные для Индии категории. Кто скажет после этого, что на полях, так или иначе сопряженных с нулем, не выстроен целый мир?
