А. Степанов - Число и культура
Представление о нуле оказывается полезным при описании и других грамматических реалий. В разделе 1.3 фигурировала система времен (прошлое – настоящее – будущее и их производные), опирающаяся на бинарное отношение предшествования или следования. Однако у глаголов существует и ранее неупоминавшаяся форма – основная, или инфинитивная. В отличие от остальных случаев, глагол здесь выступает в "ахронической" роли. Безотносительное ко времени действие служит своего рода фундаментом или "лоном" для тех же действий в "позитивных" временах (прошлом, настоящем или будущем). Подобный статус и выражается порядковым числом нуль: время в собственном виде еще (или уже) отсутствует, но его предварительное условие субстантивировано в самостоятельной форме.
В связи со сказанным, вероятно, имеет смысл возвратиться к системе общественно-экономических формаций марксистской теории. "История – борьба классов", и последовательность рабовладельческого строя, феодализма, капитализма предлагалась в качестве иллюстрации данного тезиса. Согласно доктрине, вслед за тремя перечисленными наступает четвертая формация, коммунизм, с одной стороны, демонтирующий антагонистические классы, а с другой – прекращающий ток истории, олицетворяющий гегелевский "конец истории", ее преодоление, выход за ее рамки. Однако наряду с тремя классическими и эсхатологической четвертой формацией упоминалась еще одна. Родовой, первобытно-общинный строй отличался бесклассовою структурой, был доисторическим, и таксономическое описание ряда предстает в следующем виде:
Рис. 1-18
Родовая ступень отличалась мифологическим, т.е. "ахроническим", самосознанием, за свою бесклассовость она заслужила наименование "первобытного коммунизма". Нулевые и четвертые звенья, ограничивая историю снизу и сверху, вступали между собой в семантическую перекличку, оказывались в определенной мере подобными (там и там "коммунизм"). Прав также тот, кто заметит в предъявленной последовательности пяти элементов композицию из двух тринитарных схем: общество бесклассовое (тезис) – классовое (антитезис) – снова бесклассовое (синтезис) на первой ступени; классовое, т.е. историческое, в свою очередь, делится по критерию раньше-позже ( n = 2 ) на три этапа (рабовладение, феодализм, капитализм, М = 3), – однако для нас в данном случае более важен акцент на интимном родстве типологических нуля и четверки.
Нулевое решение, как ранее отмечалось, – универсально, т.е. сопровождает все другие решения. Родовые структуры, аналогично, всегда были и будут присущи любому обществу, любой формации. К ним относятся, скажем, семья, система родственных связей и даже мафиозные кланы. Система тесных личных контактов, по утверждениям антропологов, до сих пор воспроизводит структуру древней общины, деревни и включает в себя несколько десятков человек. Когда мы изучаем цивилизованные социумы, такие институты и неформальные общности обычно отодвигаются на второй план, выступая в качестве субструктур. Соответственно, упомянутая семантика "нуля", привязанная к первобытной стадии, играет роль относительно глухой коннотации, сопутствующей более развитым и эксплицированным структурам.
По сути та же конструкция, что и в марксизме, свойственна и затрагивавшейся в разделе 1.4.1 совокупности главных персонажей "Братьев Карамазовых" Достоевского. Помимо трех законных сыновей (Дмитрия, Ивана, Алексея) и одного незаконного (Смердякова), к семье и совокупности главных героев может быть отнесен и их отец, Федор Карамазов. Фактор отца – порождающее, логически предшествующее или "установочное" начало; подобная "расширенная" система описывается той же схемой рис. 1-18. По критерию имморализма и "подлости" нулевой и четвертый элементы и в настоящем случае сопряжены. Таким образом, Достоевский вступает в полемическую перекличку не только с "Тремя мушкетерами" А.Дюма, но и с семантической подноготной коммунистического учения, отлично известного ему начиная с кружка Петрашевского и не упускавшегося из вида уже никогда. Дезавуировано не только типологически четвертое, но и нулевое звено, что соответствует неприятию автором не только утопически-социалистических, но и еще более распространенных просветительских мотивов – специфического возвышения первобытного состояния как "естественного". Руссоизм, заметим, был вполне усвоен марксизмом: доисторический родовой строй лишен угнетения, его люди, согласно Ф.Энгельсу [387], непринужденны, преисполнены достоинства, независимы и горды. Достоевскому, напротив, чужда и тень идеализации исходно-"естественного" состояния – будь то детство, природа, патриархальность. В его творчестве непредставимы произведения вроде "Детских годов Багрова-внука" С.Аксакова или "Детства" Л.Толстого – с розовой идиллией детства, деревни. Детство в полной мере причастно страданию, боли, смерти, вообще нулевые звенья – "проклятые", отталкивающ и ведомый природными инстинктами Федор Карамазов.(9) Да, семантически нулевой элемент есть порождающая почва, основа, предыстория всех последующих, но автором он осужден, разоблачает сам себя. Если в марксистской теории прекрасный идеал коммунизма воскрешает невинно-блаженное родовое общество, то у Достоевского гадкая четвертая фигура подло убивает почти столь же отвратительную нулевую ("одна гадина убивает другую гадину"). Указанный ментальный опыт стоит учесть при инвентаризации смыслов нулевых позиций.
Логически (но, разумеется, не оценочно) сходная ситуация наблюдается и в системе грамматических лиц некоторых языков. В немецком, наряду с классической тройкой личных местоимений: ich, du, (er, sie, es) [русский эквивалент: я, ты, (он, она, оно)], см. раздел 1.3, – присутствует и неопределенно-личное местоимение man. Как и другие, оно выражает наличие обобщенно-личностного фактора, однако, в отличие от остальных, данный фактор лишен характерной определенности (о чем свидетельствует и этимология: местоимение man происходит от существительного Mann, исходно означающего "некий человек" [422, S. 583]). Подобный статус – личное местоимение уже есть, лицо же еще не оформлено – роднит названное местоимение с функциональной позицией первобытно-общинного строя в ряду общественно-экономических формаций марксизма, и следовательно, его тип описывается с помощью числа нуль. Однако приведенная коннотация – не единственная.
ХХ век выносит на первый план и другое имплицитное значение. Безликость, понятая как разновидность лица, позволяет использовать man для выражения процесса отчуждения (см. еще Гегель). Хайдеггерово Man (das Man) – на сей раз с большой буквы – используется в качестве имени той дегуманизированной, подавляющей индивида сущности, которая обретает самостоятельное бытие в новейший период и воплощает абстракцию человеческой общественности.(10) В роли специфически модернистского феномена, в роли не предпосылки, а конца всех лиц, Man явным образом претендует на четвертую типологическую позицию, и "расширенная" система личных местоимений, вернее сопряженных с ними понятий, приобретает следующий вид:
Рис. 1-19
В данном случае нет нужды специально доказывать сопряженность нулевого и четвертого звеньев, как и того, что четвертый элемент аксиологически негативен (ср. Достоевский). В тех языках, где самостоятельное неопределенно-личное местоимение отсутствует, его функцию в сообщениях в состоянии брать на себя другие лексические единицы: в английском это существительное people, местоимение в третьем лице во множественном числе they или универсальный эрзац существительных и имен one, по-русски в качестве аналога Man могли бы выступать "Это", "Оно", хотя при переводах хайдеггеровских текстов обычно сохраняют оригинальное наименование Man.
Выше упоминалась инфинитивная форма глаголов. В качестве вневременной, она аналогично – как логически предшествует трем основным временам (прошлому, настоящему, будущему), так и следует вслед за ними. Согласно богословским прозрениям, Слово, или Логос, существует от века, предваряя сам акт Творения (см. "В начале было Слово" Евангелия от Иоанна или более подробные рассуждения бл. Августина). Второе Пришествие, установление Царства Божьего сопряжено с прекращением тока времени: "времени уже не будет" ап. Павла. Грамматическая герменевтика ассоциируется с теологической, и инфинитив стяжает функции не только типологически нулевого, но и четвертого звена.
Подобная схема воспроизводится с завидным постоянством. Наряду с упомянутыми (местоимение man, инфинитив, пары "первобытный коммунизм – посткапиталистический", "Федор Карамазов – Смердяков"), она реализуется в партийной идеологии ХХ в.: и большевизм, и национал-социализм в роли "четвертых" (после либерализма, консерватизма, социализма ХIХ в.) в условиях новейшей технологической эры стремятся возродить заветное праисторическое состояние, будь то "первобытный коммунизм" или священный рейх. Принятый в этих случаях оксюморон "цивилизованное варварство" объединяет два предельных состояния: конечное и начальное. Читатель, возможно, обратит внимание на известную стилистическую брутальность, порой сопутствующую основной форме глагола: мы используем ее в функции повелительного наклонения ("молчать!", "лежать!"), – тот же оттенок присущ и комплементарным политическим феноменам.
