Владимир Кирсанов - Научная революция XVII века
Например, в разделе, посвященном природе света, Ньютон писал: «Свет не может быть результатом давления, ибо тогда мы должны были бы видеть ночью так же хорошо или лучше, чем днем» [2, с. 92], а далее следовало объяснение (довольно запутанное), почему это так. Под заголовком «О небесной материи и орбитах» он еще раз указывал на беспомощность картезианской теории света, потому что представление о свете как давлении приводило бы к невозможности наблюдать затмение Солнца, так как твердые тела передают давление столь же хорошо, как и небесная материя. В разделах, посвященных движению, Ньютон критикует аристотелевское объяснение движения брошенного тела и дает свое собственное, напоминающее средневековую теорию импетуса. Он считает, что тело продолжает двигаться после того, как отделяется от бросившей его руки или орудия потому, что обладает «естественной тяжестью» (natural gravity). Этими словами он обозначал то, что позднее получило название инерции. Он полагал тогда, что каждый атом тела обладает врожденной подвижностью, называемой «тяжестью», в результате чего он и движется. Говоря о свойствах света, Ньютон подчеркивает, что свет, исходящий от Солнца, не является однородным, а различные цвета возникают не в результате изменений однородного по структуре света, как тогда полагали, а вследствие разложения многокомпонентной смеси на составляющие.
Вопросы, посвященные движению и свету, занимают в его заметках наибольшее место, что и неудивительно, ибо это были фундаментальные проблемы, в течение многих столетий занимавшие центральное место в дискуссиях о природе и ее законах, а к XVII в. они определяли передний фронт нарождающейся новой науки. Естественно, что впоследствии именно этим проблемам были посвящены главные книги Ньютона— «Начала» и «Оптика».
В своих записях при рассмотрении различных философских проблем Ньютон постоянно ссылается на два механистических подхода к пониманию природы — континуальный, Декарта, и атомистический, Гассенди. Он как бы постоянно взвешивает, определяет, который из них является наиболее соответствующим истине, склоняясь все более и более на сторону атомизма.
Большую роль в формировании мировоззрения молодого Ньютона сыграла философия Генри Мора, в значительной мере под влиянием которого Ньютон стал критически относиться к Декарту, чьи взгляды он первоначально разделял (50 лет спустя Ньютон признавался Конти, что первоначально он был картезианцем [2, с. 89]). В частности, атомистические воззрения Ньютона несомненно формировались под влиянием Мора, но главное состояло в другом. Дело в том, что Мор не был удовлетворен механистической философией Декарта в основном потому, что она, по его мнению, допускала возможность построения картины мира, которая не нуждалась в присутствии Бога. Такой подход он считал неверным и недопустимым и прилагал все усилия к тому, чтобы подчеркнуть необходимость введения Бога в картину мира как фундаментального активного начала мироздания. Здесь Мор в лице Ньютона нашел верного союзника и последователя, как это ясно видно из содержания последних четырех разделов: «О Боге», «О творении», «О душе», «О сне и сновидениях». Впоследствии теологические импликации не переставали играть важную роль в его взглядах на законы природы, что, впрочем, не раз его удерживало от вульгарного механицизма.
Ньютон был самоучкой в философии, а следовательно, и в физике, и его процесс самообразования шел параллельно с рутинным учебным процессом. В первые три года обучения в университете он никак не выделялся среди других студентов, о его занятиях физикой и математикой почти никто не знал, а его академические успехи были вполне ординарными. Тем временем приближалось событие, от которого зависела вся дальнейшая судьба Ньютона, а именно выборы так называемых стипендиатов. Для Ньютона возможность продолжать занятия наукой определялась тем, останется ли он в стенах университета после его окончания или нет. Остаться он мог лишь в том случае, если бы его избрали членом колледжа. В свою очередь, членами колледжа могли стать в будущем лишь только те студенты, которые еще до окончания университета становились стипендиатами колледжа, т. е. начинали получать стипендию, равную нескольким фунтам в год.
Отбор стипендиатов проводился начальством Тринити-колледжа только раз в три-четыре года, и во время пребывания Ньютона в университете такие выборы должны были произойти только один раз — в 1664 г.
Шансы Ньютона стать стипендиатом колледжа были ничтожны — он не был выдающимся студентом в глазах начальства, а его положение сайзера уменьшало и без того малую вероятность. Тем не менее Ньютон был избран стипендиатом. Как это ему удалось — неизвестно. Рассказ самого Ньютона об этом (по словам Кондуитта) только усиливает недоумение: «Когда он решил стать стипендиатом колледжа, его тьютор послал его к д-ру Барроу, тогдашнему профессору математики, для экзамена, доктор экзаменовал его по Евклиду, которым сэр Исаак пренебрег и знал очень мало или не знал совсем, и не спрашивал его вовсе по декартовской «Геометрии», которую сам знал в совершенстве. Сэр Исаак был слишком скромен, чтобы самому заговорить о ней, а д-р Барроу не мог представить, что кто-либо мог прочесть эту книгу, не ознакомившись предварительно как следует с Евклидом, так что тогда у д-ра Барроу сложилось о нем (Ньютоне) неопределенное мнение, но тем не менее он был сделан стипендиатом колледжа» [2, с. 102].
ИСААК БАРРОУБиографы Ньютона полагают, что у него в Кембридже был влиятельный покровитель, возможно, им был Гэмфри Бебингтон, родственник аптекаря Кларка и дядя миссис Сторер, ставший впоследствии старшим членом (senior fellow), а затем и казначеем колледжа, и его поддержка в деле получения стипендии оказалась решающей. Но возможно, что и сам Ньютон недооценил себя в своем рассказе. Мы уже говорили, что с момента поступления в Кембридж его жизнь кардинально изменилась, а произошло это потому, что он к тому времени окончательно понял свое предназначение, недаром в своем списке грехов он пометил «стремился к учению более, чем к Тебе (т. е. к Богу)» [2, с. 103]. Эта поразительная трансформация, произошедшая в деревенском юноше, внезапно ставшем одержимым страстью к познанию мира, не могла остаться не замеченной профессорами колледжа — Пуллейном и Барроу, которые сами были глубоко преданы науке. Какими бы ни были отношения между Ньютоном и Пуллейном, высокоученым филологом и знатоком греческого языка (он занимал кафедру, первым профессором которой был Эразм Роттердамский), Пуллейн —а не Барроу —был единственным учителем Ньютона-студента, под руководством которого тот сделал свои первые шаги в науке. Поначалу, когда Ньютон занимался филологией, наставления Пуллейна были для него существенны, а когда его интересы сместились в сторону математики и физики, Пуллейн был достаточно тактичным, чтобы не мешать ему заниматься тем, что Ньютон считал нужным.
С Барроу дело обстояло иначе. В 1663 г. на средства некоего Генри Люкаса в Тринити-колледже была, наконец, учреждена кафедра математики. Ее первым профессором стал Исаак Барроу, весьма одаренный 33-летний ученый, знавший математику столь же хорошо, как и древние языки (он в совершенстве знал латынь, греческий и арабский и был до этого профессором греческого языка). До самого последнего времени в литературе и Ньютоне была общепринятой версия, что Ньютон был учеником Барроу и что тот оказал на него существенное влияние. Однако теперь в результате предпринятого в последние годы изучения архивов Ньютона эту версию следует считать несостоятельной. «Хотя отношения Барроу и Ньютона представляют значительный интерес для историка, их характер до сих пор неясен. То, что Ньютон был учеником Барроу по Тринити-колледжу, — миф, и во всей массе сохранившихся бумаг Ньютона, относящихся к первым годам его деятельности, имя Барроу не упоминается. У нас также нет достаточных оснований утверждать, что какие-либо математические или оптические исследования Ньютона в первые годы его деятельности были обязаны личному руководству Барроу» [3, I, с. 475].
Это высказывание Уайтсайда подкрепляется простым сопоставлением дат. Барроу начал читать лекции 14 марта 1664 г., первая встреча с ним Ньютона состоялась, по-видимому, на экзамене в середине апреля 1664 г., а к этому времени Ньютон уже прочел «Геометрию» Декарта и вообще был достаточно искушен в математике, чтобы почувствовать вкус к ее проблемам. Сам Ньютон так писал об этом: «Просматривая записи своих расходов в Кембридже в 1663 и 1664 гг. я нашел, что в 1664 г. незадолго до Рождества я купил «Miscellanies» Схоутена и «Геометрию» Декарта (уже прочитав эту «Геометрию» и «Ключ» Отреда полгода назад), а также одолжил книгу Валлиса и, как следствие, сделал выписки из Схоутена и Валлиса между 1664 и 1665 гг. В это время я нашел метод бесконечных рядов. А летом 1665 г., вынужденный уехать из Кембриджа из-за чумы в Бусби в Линкольншире, я подсчитал площадь гиперболы для 52-х фигур тем же самым методом» [2, с. 98].
