Владимир Кирсанов - Научная революция XVII века
К счастью, брат Ханны, преподобный Уильям Эйскоу уговорил ее послать сына обратно для подготовки в университет. Неспособность Ньютона к занятию сельским хозяйством была слишком очевидна, к тому же за него настойчиво хлопотал его учитель Стоке — вероятно, решило дело то обстоятельство, что Стоке предложил прижимистой Ханне не только оплатить пребывание Ньютона в школе, но и поселить его в своем доме. В конце концов осенью 1660 г., когда в результате реставрации Стюартов Карл II взошел на английский престол, Исаак Ньютон возвратился в Грантем, чтобы окончательно посвятить себя науке.
Всего несколько месяцев Ньютон провел в Грантеме, прежде чем отправиться в Кембридж. Рассказывают, что когда пришло время уезжать, Стоке поставил Ньютона перед учениками и произнес в честь его похвальную речь со слезами на глазах. Вероятно, никто из учеников не понял, по какой причине их учитель так взволнован, но чувства Стокса были столь неподдельны и заразительны, что многие ученики тоже плакали.
Тринити-колледж4 июня 1661 г. Ньютон приехал в Кембридж. Это событие означало крутой поворот во всей его жизни. Мерой контраста его прежней жизни с тем, что его ожидало, может служить разница между провинциальным Грантемом (не говоря уже о Вулсторпе) и блестящим Кембриджем, поистине интеллектуальным центром страны. К моменту реставрации Стюартов Кембридж превратился в оплот английского пуританства, превзойдя более древний Оксфорд как по численности населения, так и по интеллектуальному влиянию. В это время город насчитывал более 3000 жителей, причем половину составляли студенты и преподаватели университета. Кембриджский университет состоял из нескольких колледжей, из которых наиболее значительным был колледж Святой и Нераздельной Троицы, основанный Генрихом VIII в 1546 г. 5 июня 1661 г. самый знаменитый колледж, сам того не ведая принял в свое лоно самого знаменитого своего студента.
Колледж Св. Троицы или, пользуясь общепринятым названием его в нашей литературе, Тринити-колледж имел довольно сложную иерархическую структуру. В нем было около 250 студентов, 60 с лишним членов колледжа (fellows) и от 3 до 5 профессоров (Regius Professors — так назывались профессора, кафедры которых были учреждены королем). Членами колледжа были люди, уже окончившие университет и, как правило, получившие степень магистра. Студенты же подразделялись на ряд категорий соответственно своему состоянию. На вершине социальной лестницы находились члены общины, не состоящие на содержании у колледжа (fellow-commoners), т. е. очень богатые студенты, которые за высокую плату получали ряд привилегий, например право обедать за особым столом, находящимся на возвышении, и т. п. Затем шли пенсионеры (pensioners) — наиболее обширная группа студентов, состоящая из просто богатых людей. Наконец, социальное дно составляли так называемые сайзеры — просто сайзеры (sizars) и сабсайзеры (subsizars), различия между этими категориями почти не существовало. Происхождение слова «сайзер» неясно, но смысл его университетский устав передает предельно четко: «бедные студенты» — scholares pauperes, qui nominetur Sizatores. В их обязанность входило прислуживать более богатым — будить их по утрам, чистить их одежду, прислуживать за столом. Но, несмотря на свое униженное положение, может быть, именно вследствие этого, сайзеры учились лучше всех — между 1635 и 1700 гг. университет закончили 82% из числа сайзеров и только 72% пенсионеров и 49% членов общины.
Ньютон был принят сабсайзером. Почему он, будучи сыном весьма обеспеченных родителей, попал в число студентов-бедняков, непонятно. Скорее всего, здесь снова сказалась жадность его матери, которая присылала ему ежегодно 10 фунтов — большую по тем временам сумму, хотя и недостаточную, чтобы стать пенсионером. Для сравнения укажем, что после того как Ньютон в 1664 г. получил стипендию от колледжа и перестал быть сайзером, положенное ему годовое содержание едва превышало 2 фунта. Подчиненное положение Ньютона в колледже усиливало его стремление к одиночеству; в Кембридже у него не было друзей, он жил, учился и работал почти в полной изоляции, общаясь разве только лишь со своим профессором-наставником. В английских университетах и по сей день существует система персональной опеки студентов, эту роль выполняют специальные наставники, или по-английски тьюторы. Тьютором Ньютона в Кембридже был профессор греческого языка Бенджамин Пуллейн, причем отношения между учителем и учеником были довольно прохладные, если не сказать натянутые. Полагают, что причина этого состоит в том, что Ньютон считал себя более осведомленным, чем Пуллейн, в некоторых областях — в логике и, возможно, в оптике.
Формально программа Кембриджа времен Ньютона мало чем отличалась от средневековой: превалировало изучение классической филологии и Аристотеля, главным образом его логики, этики и в последнюю очередь философии. Причем изучались не первоисточники, а учебники, написанные, как правило, в том же XVII в.: логика Сандерсона, этика Евстахия, риторика Воссиуса, философия Сталя и, наконец, аристотелевская физика изучалась по книге Магируса «Перипатетическая физиология». Ньютон так и не прочел ни одной из этих книг до конца, а что касается Магируса, то, обнаружив в ней расхождения с астрономическими данными Галилея и Озу, он отложил ее в сторону и никогда к ней больше не возвращался.
Но наряду с традиционной программой в Кембридже было заметно влияние новых идей — сочинения Кеплера, Галилея и Декарта мало-помалу распространялись среди университетских профессоров и студентов, хотя позиции аристотелизма были еще довольно прочными. «Но как невозможно представить научную революцию без связи со средневековой философией, также невозможно представить достижения Ньютона без того, чтобы сначала он не разделался с аристотелизмом. Тем не менее научная революция шла полным ходом. Как говорит знакомство Ньютона с книгами Галилея, Ньютон осознал это еще будучи студентом. Поскольку университет с самого начала обусловливал его формирование как натурального философа в рамках аристотелевской системы, он должен был сперва подвести итог предыдущего этапа научной революции, а затем уже восстать против окружавших его ортодоксов. И если он никогда не был способен отделить частные проблемы от общего контекста природы, если представление о природе как об упорядоченной системе его никогда не покидало, то причиной этому была, в частности, его приверженность совершенно иной системе, в истинность которой он с самого начала интуитивно поверил» [2, с. 85].
В отличие от Галилея для Ньютона с первых шагов научной деятельности характерны поиски общих принципов и законов; например, он пытался создать некий универсальный язык, основанный, по его словам, на том, что «природа вещей как таковых является одной и той же у всех наций» [2, с. 88]. Концепция универсального языка была тесно связана с критикой Аристотеля, философия которого не выражала, по мнению многих, истинную суть вещей. Занятия универсальным языком Ньютон начал под влиянием Пуллейна, а также под впечатлением от книги Далгарно «Искусство знаков», опубликованной в 1661 г. Но что он читал помимо филологии и обязательных учебников? Ответ на этот вопрос дают его записи студенческих лет. По ним можно заключить, что он основательно изучал Декарта, читал «Диалог» Галилея (но не «Беседы»), изложение философии Гассенди, Гоббса, Генри Мора и других авторов, среди которых многие отнюдь не были аристотеликами.
Отношение Ньютона к прежней философии выражается девизом, который находится среди его записей того периода: «Amicus Plato, amicus Aristoteles magis arnica Veritas» (Платон мне друг и друг Аристотель, но истина дороже — парафраз высказывания Аристотеля о Платоне). Эти слова служат эпиграфом к серии интереснейших записей, объединенных под названием «Некоторые философские вопросы». Полагают, что записи сделаны не позднее 1664 г. Они содержат 45 разделов, касающихся существа научного представления о мире, сюда входят проблемы природы материи, времени и движения; качеств тел, насильственного движения, оккультных качеств, проблемы природы света, цветов, зрения, человеческих ощущений и т. д. Содержание многих разделов было почерпнуто Ньютоном из книг, но эти записи представляют собой не просто конспект, а критическую переработку прочитанного. Это были именно вопросы относительно фундаментальных проблем мироздания, ответы на которые еще предстояло найти.
Например, в разделе, посвященном природе света, Ньютон писал: «Свет не может быть результатом давления, ибо тогда мы должны были бы видеть ночью так же хорошо или лучше, чем днем» [2, с. 92], а далее следовало объяснение (довольно запутанное), почему это так. Под заголовком «О небесной материи и орбитах» он еще раз указывал на беспомощность картезианской теории света, потому что представление о свете как давлении приводило бы к невозможности наблюдать затмение Солнца, так как твердые тела передают давление столь же хорошо, как и небесная материя. В разделах, посвященных движению, Ньютон критикует аристотелевское объяснение движения брошенного тела и дает свое собственное, напоминающее средневековую теорию импетуса. Он считает, что тело продолжает двигаться после того, как отделяется от бросившей его руки или орудия потому, что обладает «естественной тяжестью» (natural gravity). Этими словами он обозначал то, что позднее получило название инерции. Он полагал тогда, что каждый атом тела обладает врожденной подвижностью, называемой «тяжестью», в результате чего он и движется. Говоря о свойствах света, Ньютон подчеркивает, что свет, исходящий от Солнца, не является однородным, а различные цвета возникают не в результате изменений однородного по структуре света, как тогда полагали, а вследствие разложения многокомпонентной смеси на составляющие.
