О. Хлевнюк - Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы
2. Вопрос о конкретной работе т. Чубаря решить в течение ближайших 2-х дней»[542]. На следующий день, 17 июня, Политбюро назначило Чубаря начальником строительства Соликамского целлюлозного комбината[543]. В Соликамске он был арестован и вскоре расстрелян.
Результаты чистки Политбюро формально закрепил XVIII съезд партии в марте 1939 г. На пленуме ЦК нового состава, собравшемся 22 марта, членами Политбюро были утверждены Андреев, Ворошилов, Жданов, Каганович, Калинин, Микоян, Молотов, Сталин, Хрущёв, а кандидатами — Берия, Шверник. Таким образом, костяк Политбюро остался прежним. Из выдвиженцев свои позиции сохранили Хрущёв и Берия. Шверник, давно занимавший второстепенные должности в партийно-государственной иерархии, получил место в Политбюро скорее в пропагандистских целях, как председатель ВЦСПС.
Тенденция к разбавлению Политбюро новыми кадрами ещё раз проявилась два года спустя. В феврале 1941 г. кандидатами в члены Политбюро стали сразу три выдвиженца: Н.А. Вознесенский, Г.М. Маленков и А.С. Щербаков.
Массовые репрессии в стране, в том числе чистка Политбюро, как уже неоднократно отмечалось в литературе, были нацелены прежде всего на упрочение режима личной власти Сталина. Что касается Политбюро, то, как будет показано далее, эта цель была в значительной мере достигнута. Однако это общее утверждение оставляет открытым вопрос: почему была уничтожена лишь часть Политбюро, по какому принципу избирались жертвы террора в высшем руководстве партии? Очевидно, что судьбу того или иного члена Политбюро в годы террора решал лично Сталин, а, потому, в этом случае более чем естественен вопрос о мотивах сталинских действий.
Несомненно, что репрессии против членов Политбюро были составной частью общей «чистки» советской номенклатурной верхушки и выдвижения новых кадров. Эта массовая кадровая «революция» времён террора была предопределена многими тесно взаимосвязанными причинами и обстоятельствами. К середине 30-х годов в СССР сформировался мощный слой партийно-государственной номенклатуры, которая была одной из главных опор режима. Основу этой номенклатуры составляли члены партии с большим партийным стажем, часто дореволюционным. По разным причинам и в разной степени партийно-государственные чиновники были приверженцами Сталина. Одни поддерживали его абсолютно и безоговорочно потому, что, только благодаря Сталину и проводимому им курсу, сумели занять свои посты. Другие — потому, что Сталин вышел победителем в острой борьбе за руководство партией и в 30-е годы оставался единственной сильной фигурой, способной возглавить страну и удержать её от бунта против правящего режима. Ко второй категории относились прежде всего бывшие оппозиционеры (недавние сторонники Троцкого, Зиновьева, Бухарина и Рыкова), которые публично признали победу и «правоту» Сталина и поклялись ему в верности, получив взамен руководящие должности среднего уровня.
Несмотря на все знаки абсолютной преданности и покорности вождю, демонстрируемые чиновниками, у Сталина были основания не слишком доверяться многим из них. Старые коммунисты не устраивали Сталина уже потому, что в их глазах он не являлся абсолютно непререкаемым авторитетом. Чтобы ни говорили эти люди с высоких трибун, Сталин знал: старые партийцы хорошо помнят и о многочисленных провалах «генеральной линии» в 30-е годы; и о том, что ленинское «завещание» в какой-то момент чуть было не погубило политическую карьеру Сталина, и он удержался у власти лишь милостью Зиновьева и Каменева; и о том, как в конце 20-х годов лишь благодаря поддержке ЦК Сталину удалось победить группу Бухарина. В моменты же острых кризисов, как это было, например, во время голода 1932–1933 гг., многие руководители демонстрировали полуприкрытое недовольство сталинским руководством, даже саботировали приказы, исходившие из Москвы. По понятным причинам, менее всего Сталин и его ближайшее окружение доверяли бывшим оппозиционерам, подозревали в них затаившихся противников, готовых при благоприятных условиях взять реванш.
Несмотря на полную зависимость номенклатуры от воли вождя, её власть не иссякала совсем. За долгие годы работы старые кадры притёрлись друг к другу, установили достаточно прочные контакты между собой. Сталин периодически «тасовал колоду» руководителей, однако совершенно разбить установившиеся связи, разрушить группы, формировавшиеся вокруг «вождей» разных уровней по принципу личной преданности, при помощи одних лишь «перетасовок» не удавалось. По существу, в номенклатуре складывались неформальные группировки, сплочённые круговой порукой, стремлением обеспечить кадровую стабильность и отвести от себя угрозу репрессий, исходившую от Кремля. Как у любого диктатора, у Сталина был выбор: сделать уступки номенклатуре, поступившись в её пользу частью своей власти, или произвести очередную кадровую чистку, выдвинуть слой новых руководителей, обязанных своей головокружительной карьерой вождю, а поэтому полностью преданных ему.
Подозревая многих партийцев в недостаточной политической лояльности, Сталин, кроме того, был невысокого мнения и об их деловых качествах, компетентности и желании напряжённо работать. Он постоянно обвинял их в бюрократизме и самоуспокоенности. Его раздражали их длительные отпуска и даже болезни. Характерная перепалка между Сталиным и одним из заслуженных большевиков, А.П. Смирновым, произошла на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 27 ноября 1932 г. На заседании рассматривался вопрос о принадлежности Смирнова к «антипартийной группе» (так называемая группа Эйсмонта-Смирнова-Толмачева), а одно из обвинений состояло в том, что Смирнов недостаточно активен, часто находится в отпусках. Прервав объяснения Смирнова по поводу болезней, Сталин заявил:
«Сталин. Товарищ Смирнов, у нас такое отношение к делу наметилось. Есть одна группа товарищей: берут отпуск на 1,5 месяца и рвутся из отпуска, не могут досидеть до конца. Есть другая группа товарищей, которые едут в отпуск на 8 месяцев, на год, и если не напомнишь несколько раз, они так и не вернутся из отпуска. Первые кряхтят, выбиваются из сил, а вторые гуляют…
Смирнов. Я в их числе?
Сталин. Да, к сожалению.
Смирнов. 36 лет я работал, не уходил ни на один момент…
Сталин. Мы тут кряхтим, тянем тележку, как звери, а другие 3–4 месяца, а то и целый год в отпусках проводят.
Смирнов. Тогда трудно о чём нибудь говорить, когда я и лодырем оказался и саботажником. Все годы на самых тяжёлых постах был, нёс по 5–6 должностей.
Сталин. Я не говорю о тех годах, я говорю о последних.
Смирнов. Я год мучаюсь с этой историей (Смирнов говорил о своей болезни. — О.Х.)
Сталин. Постышев на днях говорил, что если хочешь отдохнуть, нужно напакостить партии»[544].
Обличение бюрократизма и разложения в определённой мере отражало наличие реальной проблемы ротации кадров, ограниченных возможностей для выдвижения более энергичных и компетентных работников в рамках номенклатурной системы. Многие старые «заслуженные» руководители никогда не обладали должными знаниями и деловой компетентностью, но брали административным напором и до определённой степени самоотверженностью. Однако со временем, развращённые властью, многие из них, не приобретая новых знаний и навыков, утрачивали даже свои административные, «революционные» качества. Всё больше они предпочитали спокойную, материально обеспеченную жизнь, окружали себя серыми и подобострастными помощниками, нередко самодурствовали и до предела злоупотребляли безграничной властью. Всё это ставило под угрозу основы системы, которая во многом держалась на административном «энтузиазме» руководящих кадров. Чистка как бы решала эту проблему — открывала путь более молодым и образованным работникам. Смещённые же руководители, как правило, уничтожались физически, ибо в них, обиженных, усматривали питательную почву для всякого рода оппозиций, особенно в условиях обострения обстановки (например, в случае войны).
Подобные мотивы массовых репрессий вполне прослеживаются и применительно к Политбюро. Соратники, даже ближайшие из них, интересовали Сталина главным образом как работники. Недрогнувшей рукой он убрал прежде всего тех деятелей, которые либо фактически отошли от дел в силу прогрессировавших болезней, либо оценивались Сталиным как недостаточно энергичные и бесперспективные работники.
Заслуженный Г.К. Орджоникидзе в 1937 г. был уже настолько плох физически, что Сталину не составило большого труда довести его до самоубийства. Конечно, он мог бы оставаться в высших эшелонах власти определённым символом, скажем, успехов индустриализации (подобно тому, как на правах символа рабочего класса и крестьянства оставался полуослепший уже перед войной М.И. Калинин), но имел для этого слишком вспыльчивый характер и временами перечил вождю. Косиор и Чубарь (как недостаточно жёсткие) вызывали недовольство Москвы во время голода 1932–1933 гг. на Украине. Сталин постоянно подкреплял их в этот период комиссарами из Москвы (Кагановичем, Молотовым), а затем вообще сменил большую часть верхушки украинского руководства. Чубарь к тому же болел и, по специальным решениям Политбюро, проводил много времени на лечении за границей. О многом свидетельствовало также назначение Косиора в начале 1938 г. на декоративную должность председателя Комитета советского контроля.
