О. Хлевнюк - Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы
Можно, конечно, обратить внимание на тот факт, что репрессии в Политбюро не затронули костяк сталинских соратников, вождей «первого эшелона» — Молотова, Кагановича, Ворошилова, Калинина, Андреева. Но означало ли это, что основные члены Политбюро сохранили прежнюю власть и были способны реально противостоять Сталину? Известные факты заставляют отрицательно ответить на этот вопрос. Сталин в любой момент мог без труда расправиться с каждым из своих соратников, и причины их сохранения нужно искать не в их относительной влиятельности, а в расчётах самого Сталина.
Прежде всего, арест кого-либо из «первых» членов Политбюро был слишком рискованным политическим предприятием — эти люди долгие годы слишком близко стояли к Сталину, и обвинения в их адрес неизбежно бросили бы тень на политическую репутацию самого вождя. Показательным, например, является тот факт, что тайной особой государственной важности вплоть до хрущёвских времён оставалась информация о самоубийстве Орджоникидзе. Можно отметить также относительную секретность репрессий против кандидатов и членов Политбюро: ни один из них не был осужден на открытом политическом процессе, а некоторые не прошли даже формальную процедуру исключения из Политбюро на пленуме ЦК.
Формально старые члены Политбюро, действительно, сохранили свои ведущие позиции в высших эшелонах руководства партии. Вскоре после февральско-мартовского пленума ЦК, 14 апреля 1937 г., Политбюро по инициативе Сталина опросом приняло важнейшее постановление «О подготовке вопросов для Политбюро ЦК ВКП(б)»:
«1. В целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности — и для разрешения — вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе т.т. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова.
2. В целях успешной подготовки для Политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе т.т. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича Л.»[550].
Это решение имело принципиальное значение. Фактически речь шла о «законодательном» закреплении реальной практики ограничения прав Политбюро в пользу узкой группы, состоявшей из Сталина и его ближайших соратников. Видимо, понимая уязвимость такого шага с точки зрения уставных норм, Сталин счёл необходимым дать подробную мотивировку своего предложения. Под его диктовку Поскрёбышев записал следующее обращение к членам Политбюро: «Вопросы секретного характера, в том числе вопросы внешней политики должны подготавливаться Политбюро по правилу секретариатом ЦК ВКП(б). Так как секретари ЦК, за исключением тов. Сталина, обычно работают вне Москвы (Жданов), либо в других ведомствах, где они серьёзно перегружены работой (Каганович, Ежов), а секретарь ЦК т. Андреев бывает часто по необходимости в разъездах, между тем как количество секретных вопросов всё более и более нарастает, секретариат ЦК в целом не в состоянии выполнять вышеуказанные задачи. Кроме того, ясно само собой, что подготовка секретных вопросов внешней политики абсолютно невозможна без участия т. Молотова и Ворошилова, которые не состоят членами секретариата ЦК». Исходя из этого, Сталин и предложил принять решение о создании комиссий[551].
Пока мы не располагаем документами, позволяющими выяснить, в какой мере указанные комиссии выполняли возложенные на них функции, как часто заседали и какие вопросы рассматривали. Удалось выявить единственное (хотя и достаточно важное) прямое свидетельство в пользу того, что узкая группа Политбюро реально существовала. На докладной записке начальника Управления государственных резервов при СНК СССР М.В. Данченко от 28 ноября 1939 г., в которой сообщалось о большом отпуске из мобзапасов цветных металлов и каучука и предлагалось дополнительно закупить эти ресурсы за рубежом, Сталин оставил резолюцию: «Членам ПБ (пятёрке) предлагаю воспретить выпуск цветных металлов и каучука из госрезервов без согласия Политбюро ЦК ВКП(б). Копию решения Политбюро, если оно будет принято, вручить т-щу Данченко и Вознесенскому, поручив последнему контроль за этим делом»[552]. Соответствующее решение (полностью в сталинской формулировке) было оформлено как постановление Политбюро от 16 декабря 1939 г.[553] На докладной Данченко под резолюцией Сталина расписались Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович. Запись в журнале регистрации посещений кабинета Сталина зафиксировала, что из членов Политбюро 16 декабря 1939 г. у Сталина собиралась только эта четвёрка[554]. Видимо, во время встречи в кабинете Сталина и было принято решение о госрезервах, а также другие решения, зафиксированные затем как постановления Политбюро.
С большей долей вероятности можно предположить, что после репрессий в Политбюро (в частности, ликвидации Ежова и Чубаря) комиссии, созданные в апреле 1937 г., фактически объединились и действовали как «пятёрка»: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян. Именно эти члены Политбюро чаще всего визировали решения Политбюро. Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян в 1939 г. намного чаще, чем другие члены советского руководства, посещали кабинет Сталина (см. приложение 4), где, вероятно, и происходили заседания «пятёрки». Косвенно факт реального существования руководящей группы подтверждают более поздние свидетельства Молотова. «В Политбюро, — рассказывал он в 1973 г., — всегда есть руководящая группа. Скажем, при Сталине в неё не входили ни Калинин, ни Рудзутак, ни Косиор, ни Андреев. Материалы по тому или иному делу рассылались членам Политбюро. Перед войной получали разведданные. Но все наиболее важные вопросы обсуждала руководящая группа Политбюро»[555].
Однако, сохраняя костяк старого Политбюро, Сталин сделал всё необходимое для того, чтобы полностью подчинить себе соратников, запугать их и лишить малейшей доли политической самостоятельности. Основным методом достижения этой цели были репрессии против родственников и ближайших сотрудников старых членов Политбюро. Возможности выбора жертв из окружения соратников у Сталина были неограниченными. В огромном потоке доносов и оговоров на допросах в НКВД всплывали самые разные имена, о чём Ежов регулярно докладывал Сталину. От воли последнего зависело дать или не дать ход «разработке» очередного «подозреваемого».
Чтобы предотвратить нежелательные конфликты в связи с такими арестами, Сталин целенаправленно внедрял в Политбюро своеобразную идеологию «приоритета долга над личными привязанностями» и жёстко отвергал попытки членов Политбюро вмешиваться в дела НКВД. Показательным в этом отношении было вмешательство Сталина в переговоры между Ежовым и С. Косиором по поводу судьбы брата Косиора, Владимира. Владимир Косиор был сторонником Троцкого и за это вместе с женой находился в ссылке в Минусинске. В начале 1936 г. жена В. Косиора, обвинённая в причастности к «контрреволюционной организации», попала в тюрьму. Владимир прислал брату гневное письмо, в котором требовал вмешательства и освобождения жены и, в противном случае, грозил покончить жизнь самоубийством. С. Косиор дрогнул и 3 мая 1936 г. обратился с просьбой к Ежову: «Посылаю тебе письмо моего брата Владимира — троцкиста, очевидно он не врёт, во всяком случае ясно, что он дошёл до отчаяния. На мой взгляд, надо бы привести это дело в порядок. Если он пишет мне, то значит дошёл до последней точки. Вмешайся ты, пожалуйста, в это дело и реши сам как быть».
Получив это аккуратное, без прямых просьб, письмо, Ежов решил не игнорировать обращение члена Политбюро и затребовал из НКВД дело В. Косиора. Однако одновременно, как обычно, согласовал свои действия со Сталиным. Сталин, получив запрос Ежова, ответил резким отказом. «По всему видно, — писал он, — что Вл. Косиор чуждый рабочему классу субъект, враг советской власти и шантажист. Мерилом всего — партии, рабочего класса, власти, законности — является для него судьба его жены и, только она. Видно, Вл. Косиор порядочный мещанин и пошляк, а жена его «попалась» основательно, иначе он не пытался бы шантажировать его брата в самоубийстве. Поразительно, что Ст. Косиор находит возможным вмешиваться в это шантажистское дело»[556].
Не исключено, что к подобной демагогии о «партии, рабочем классе, власти, законности» прибегал Сталин и в разговорах с Орджоникидзе. Отказ освободить Папулия Орджоникидзе был важным сигналом для членов Политбюро. И они смирились с бесполезностью каких-либо обращений к Сталину по поводу судьбы близких им людей.
После Орджоникидзе одним из первых в 1937 г. был «подвешен» Л.М. Каганович. Сначала были проведены массовые аресты среди ближайших сотрудников и заместителей Кагановича по Наркомату путей сообщения. Затем, как рассказывал в 1980-е годы сам Каганович, он был подвергнут Сталиным допросу по поводу дружбы с одним из главных «военных заговорщиков» — Якиром. Каганович узнал тогда, что некоторые арестованные военные дали показания о его причастности к их «контрреволюционной организации»[557]. Дело, однако, этим не ограничилось. Перед войной покончил самоубийством старший брат Кагановича М.М. Каганович, снятый с поста наркома авиационной промышленности и обвинённый в «контрреволюционной деятельности».
