Мирей Матье - Моя судьба. История Любви
Возвращаясь в Париж, я увозила с собой чарующие образы, навеянные фильмом «Волшебник из Оз».
Во время работы над программой «Мими любит Америку», которая состояла из шести получасовых эпизодов, я встречалась со многими известными американскими артистами, в частности с Джеффри Холдером. Бруно Кокатрикс хорошо знал Холдера, потому что в свое время ангажировал его вместе с женой Кармен. В эстрадной программе Жозефины Бекер они выступали с каким-то причудливым танцем. Вернувшись в Америку, Джеффри — танцовщик, хореограф, режиссер, театральный художник и декоратор — поставил музыкальную комедию «Волшебник» по мотивам фильма «Волшебник из Оз» (всем памятен этот фильм, в котором некогда снималась Джуди Гарланд, позднее он был переснят с участием Дайаны Росс и Майкла Джексона). В спектакле Джеффри было немало режиссерских находок. Негритянские актеры его труппы мастерски исполняли роли Льва, Страшилы, Волшебника. Пьеса шла в театре на Бродвее три года подряд, и зал был всегда полон. Спектаклю присудили семь премий «Тони» (аналогичных премиям «Оскар» в кинематографе). Я была сильно им увлечена. Прежде всего, потому, что люблю волшебные сказки. К тому же зрелище было великолепное. Я задумала поставить такой же спектакль в Париже. Для этого нужно было в первую очередь найти подходящих негритянских актеров.
Художественный руководитель театра «Мариньи» Робер Манюэль ободрил меня, заверив, что у него есть все условия для воплощения этого замысла. Все мои сомнения отпали. Я сама была готова играть в этой комедии. Были подобраны восхитительные песни. Джеффри несколько раз приезжал в Париж. Но потом дело застопорилось. Первый вариант либретто не всем понравился, подготовка другого затянулась. Работа предстояла огромная, все мы были очень заняты, трудно было согласовывать даты встреч. Волшебная сказка так и не увидела свет рампы.
В нашей профессии самое большое огорчение, быть может, приносит то, что очень многие замыслы, даже те, над которыми уже начата работа, так и не воплощаются в жизнь. Хотя контуры их были уже ясно видны. Но вдруг в шестерни попадает песок.
Некоторое время спустя Тьерри Ле Люрон и я начали мечтать о том, что хорошо было бы выступить вместе в спектакле такого рода. Надо сказать, в какой-то степени мы уже были партнерами: он поставил спектакль-пародию, где фигурировала Мирей Матье! Меня часто спрашивали, не смущает и не шокирует ли меня то, что меня имитируют и «передразнивают» на сцене? По-моему, гораздо хуже, если тебя никто не имитирует! А к подшучиванию, высмеиванию, передразниванию и прочим булавочным уколам я за 20 лет уже привыкла. Пожалуй, самым щедрым на выдумку оказался Мишу. Уж он-то не поскупился: на подмостки у него выбегают сразу десяток актрис, одетых и причесанных, как я.
Меня восхищал редкостный голос Тьерри, я считала, что он мог бы стать настоящим королем оперетты.
— Но я слишком маленького роста! — возражал он. — Ни с одной партнершей, кроме тебя, я не могу появляться на сцене: все другие — на голову выше меня!
Это правда — мы могли бы превосходно петь дуэтом и прекрасно выглядели бы рядом.
Оставалось только составить нужную программу и выкроить время, а его-то у нас обоих не хватало: выступления, гала-концерты, съемки…
— Кажется, я что-то придумал. — сказал мне однажды вечером Тьерри после представления в театре «Мариньи».
Что именно он придумал, Ле Люрон так и не успел мне сказать[40].
В рамке под стеклом я храню, пожалуй, самый драгоценный для меня автограф. Дело происходило в Лондоне. Сидя вечером в ресторане, я обедала вместе с друзьями, неожиданно я поймала изумленный взгляд сидевшего напротив меня приятеля и почувствовала, как чья-то рука опустилась на мое плечо. Я обернулась и оцепенела: рядом со мной стоял Чарли Чаплин.
Лас-Вегас. Мирей с дрессировщиками Зигфридом и РоемОбщие друзья познакомили нас в Лас-Вегасе, артисты пригласили меня в свою усадьбу, где они живут со своими четвероногими помощниками, которые разгуливают на свободе. Тигры купаются в бассейне вместе с хозяевами… Артисты, по их словам, добились от хищников полного послушания потому, что постоянно находятся вместе с ними, и сумели тем самым разрушить «барьер недоверия».
Должно быть, он видел телевизионную программу «Ночи в Палладиуме», в которой я регулярно выступала. Так или иначе, он взял с нашего столика меню, достал свою авторучку, мигом нарисовал бессмертный силуэт Шарло и написал под ним: «I love you, Mireille»[41].
Я онемела: ничье признание не могло доставить мне большее удовольствие. Его глаза весело блестели. Я нашла, что он очень красив, седина была ему к лицу. Потом он молча удалился, ушел так, как уходил в своих фильмах, которые нас так смешили, когда мы учились в школе, где преподавала госпожа Жюльен.
Если меня спросят, какой из «экспонатов» моего музея мне дороже всего, я задумаюсь над ответом. С каждым из них связано какое-нибудь воспоминание. К примеру, возле автографа Чаплина висит маска Мольера. Точнее, это черная полумаска, расписанная золотой краской. Все ученики Робера Манюэля вышли на сцену в таких масках, когда мы отмечали пятидесятилетие его театральной деятельности.
Надетые для того, чтобы преподнести сюрприз юбиляру, они скрывали лица тех, кому он дарил свои советы и дружбу. Поздравить его пришли Мишлин Будэ, Николь Кальфан, Мишель Кретон, Энрико Масиас, Жаклин Майан и Лина Рено (две эти артистки с подъемом сыграли сцену Арсинои и Селимены), Серж Лама-Наполеон, Сабин Азема, Мишель Дюшосуа, Клод Жиро, Меркес и Мерваль, Жан Пиа (он играл опоздавшего на урок ученика) и Жан-Люк Моро (он выступал в роли преподавателя)… Шарль Левель написал для Франсуа Валери пародию на его песню «Эмманюэль», назвав ее «Э, Манюэль», а для меня сочинил песню «Мольер», которую я сохраняю в своем репертуаре.
Жил сын обойщика, он звался Жан-Ватистом
И в ранней юности задумал стать артистом.
Он ремесло отца отверг, мечту лелея:
Играть в комедиях, хотя бы роль лакея.
Манюэль был очень растроган и счастлив.
У меня надолго сохранилось незабываемое воспоминание о том, как праздновали один из дней моего рождения. Я записывала тогда в Мюнхене песни на пластинку, и Джонни снял большой зал в знаменитом ресторане Кефнера, где постоянно бывают заняты все помещения снизу доверху.
Один журналист как-то заметил: «Мирей и вся ее компания родились под знаком Рака». Это и в самом деле так: дни рождения Матиты, Надин, Ива Мурузи, Лины Рено, Пьера Кардена и мой следуют друг за другом с интервалом в несколько дней.
Отведенный нам зал был украшен флажками. В тарелке у каждого лежало вырезанное из дерева и перевитое трехцветной лентой сердечко, на котором было начертано его имя. «Мое» сердечко заняло теперь место в домашнем музее.
Наши немецкие гости — директор фирмы, выпускающей пластинки, владелец издательства, адвокат и, конечно, Христиан Брун с супругой, а также друзья из Парижа (среди них был Мишель Одиар) — не могли прийти в себя: вместо обычных мюнхенских кушаний на стол подали добрую дюжину изысканных блюд, приготовленных по рецептам и под пристальным наблюдением Джонни, а традиционное немецкое пиво уступило место игристому розовому шампанскому. (Когда меня однажды обворовали — да, со мной и такое случалось! — я жалела не столько об украденных драгоценностях, сколько об утраченном ящике с игристым розовым шампанским!)
Этот чудесный напиток взбодрил нас. За десертом я поднялась и запела «Марсельезу». Мне гораздо больше по душе петь, чем выслушивать пожелания счастливого дня рождения. Наши немецкие друзья сперва растерялись, потом подхватили песню, а затем вместе с нами пели ее уже во весь голос. В ресторане громко зазвучали слова и мелодия Руже де Лиля.
Представляю себе, как отнеслись к этому посетители, сидевшие в соседних залах!
Не стану скрывать: я привержена цветам нашего национального флага.
И все же, если бы мне предложили захватить с собой на необитаемый остров всего лишь один предмет (как-то меня спрашивал об этом один журналист), я бы не взяла бюст Марианны, для которого позировала (до меня для него позировали Брижитт Бардо и Катрин Денёв) и который стоит теперь в нескольких мэриях. Позировала я скульптору Аслану, и о тех днях у меня осталось незабываемое воспоминание: сперва художник набрасывает на листе бумаги черты твоего лица, а затем запечатлевает его в глине… кажется, ты снова рождаешься на свет.
Но единственный предмет, с которым я никогда не расстаюсь, это — четки; их подарил мне папа Иоанн Павел II после ранней утренней мессы; на ней присутствовало несколько артистов, среди них Урсула Эндрюс.
