HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис
Городское прошлое в 1970‑е становится или военно-государственным, или культурно-национальным: вместо помянутой пермяками императрицы (интерес к биографиям монархов растет, скорее, в массовой культуре, типа романов Валентина Пикуля) на первый план выдвигаются фигуры вроде Суворова или Нахимова, Тургенева или Блока – куда более удобные для ярких рассказов, чем анонимные «рабочие». Все более утверждается, в том числе средствами новой монументальной пропаганды, цепочка групповых воплощений русско-советской патриотической преемственности: богатыри и «ратные люди» из посадов – гусары и декабристы – революционеры и рабочие – солдаты и герои Великой Отечественной, где именно предпоследнее звено оказывается все более слабым и значимым скорее уже для галочки, по старой идеологической инерции. «Пламенные революционеры» в массовом историческом воображении сменяются «героями» новых романов о своем прошлом – авторства белоруса Владимира Короткевича, грузина Чабуа Амирэджиби, украинца Павла Загребельного или эстонца Яана Кросса (в центре их уже не эпика подвига национальных героев, как у авторов конца 1930‑х, а трудности выбора и нередко – неизбежность компромисса во имя обретения самости 553). Школьные краеведческие начинания, даже такие масштабные, как всесоюзная экспедиция «Моя Родина – СССР», организованная по инициативе пионерской организации в начале 1970‑х гг., постепенно теряют ориентацию на «историко-революционную» коммеморацию – в пользу памяти военной или уже совсем древней, «археологической» 554. Достаточно сравнить официальные мероприятия и публикации к 70-летию или 80-летию Первой русской революции, с одной стороны, и получившее важный культурный резонанс, замеченное даже в эмиграции и зарубежными наблюдателями 600-летие Куликовской битвы, отпразднованное в 1980 г. 555, – с другой. В начале 1980‑х революционные рабочие Красной Пресни (несмотря на строительство масштабной диорамы баррикадных боев в духе батальной живописи в московском филиале Музея Революции к XXVI съезду КПСС) на фоне былинных князей и богатырей явно переставали быть главным центром внимания, как ранее было положено в советском нарративе 556. В 1970‑х гг. «круглые» юбилеи разинского или пугачевского восстаний еще остаются в рамках традиционного советского нарратива, но акценты от классовой борьбы меняются в пользу «сглаженной» трактовки «непростого прошлого» (например, через растущее внимание к фигуре Пушкина как летописца «бунта») 557. Конфликтность видения истории уходит: «крестьянские войны» поневоле урбанизируются, и памятники Пугачеву ставятся в покоренных им некогда городах (памятный знак в Пензе в 1982 г., монумент в Саранске в 1985 г.) уже как знаки славного минувшего, а не символы антицарского бунта.
Внимание общественности и интеллектуалов, особенно если судить по СМИ 1980‑х гг., все более привлекают города старинные и преимущественно малые, но в особенности большие регионы (Сибирь и Северный Кавказ, автономные республики), растет интерес энтузиастов и знатоков к городским усадьбам и урочищам (В. Н. Топоров с его идеями «городского текста» начинает цитироваться в перестройку и вне академического круга). Постепенно выдыхаются – вне легитимации курса на перестройку – главные советские юбилеи, особенно 7 ноября, и ведущим государственным праздником к началу 1990‑х становится 9 мая. Памятные даты Ленина или Горького тоже географически переосмысливаются и становятся значимыми уже не только для «всех советских людей», но также в контексте длительной «локальной истории» Симбирска или Нижнего Новгорода 558. Это – в отличие от универсальных императивов сталинских времен – было важным моментом растущей локализации общегосударственной памяти.
В начале 1980‑х гг. в Сибири (и не только) выходом целого ряда книг и статей был отмечен 400-летний юбилей победного похода Ермака против сибирского хана Кучума 559. Выходивший в Свердловске журнал «Уральский следопыт», весьма популярный и за пределами региона, стал тогда же одним из соорганизаторов специальной экспедиции по следам Ермака (своего рода провозвестия будущего движения «реконструкторов» 560).
Вообще, города с их богатым прошлым в позднем СССР стали одними из объектов упомянутого выше школьного туристического движения, где географический подход постоянно соперничал с историческим. Если подлинный бум городского краеведения (со становлением будущего так называемого регионального компонента в образовании) приходится на времена перестройки, то ему предшествовали два с лишним десятилетия подготовительной работы региональных, республиканских и столичных активистов. Для программ высшего педагогического образования соответствующие пособия на союзном уровне готовят авторы из разных регионов; среди них стоит отметить выдержавший два издания совместный учебник тульского краеведа В. Н. Ашуркова (1904–1990), кемеровского специалиста по методике Д. В. Кацюбы (1921–2009) и московского археолога и популяризатора науки Г. Н. Матюшина (1927–2000), тесно связанного с Башкирией 561. Книги о значении местной истории, ориентированные на учителей и учащихся, создают в 1980‑е такие энтузиасты, как философ Н. К. Гаврюшин и реставратор С. В. Ямщиков 562.
В этих начинаниях и деятельности в массах помимо ВООПИиКа было также очень активно общество «Знание»; значение его лекторского актива в пропаганде тематики городской истории в советско-патриотическом духе подчеркивал специалист по XVII в. из московского академического Института истории СССР Л. Н. Пушкарев 563. Правда, стоит отметить, что это был скорее советский патриотизм, очищенный от крайностей сталинской кампании конца 1940‑х гг.
Круглые юбилеи эпохи перестройки затронули города Сибири и Урала (Челябинск, Тюмень) 564, Черноземья (Воронеж, Тамбов, Брянск) 565 и Поволжья (Куйбышев, Волгоград, Саратов) 566. Уже в этих процессах виден рост инициатив снизу, проведение викторин, рост культмассового компонента в виде уже регулярных дней города и рост движения за спасение старинной городской архитектуры и, шире, местной культурной экологии и памяти 567.
Более интеллигентским по стилю работы и охвату аудитории – в отличие от патриотически-функционерского ВООПИиКа или агитаторского общества «Знание» – становится созданный под патронажем Р. М. Горбачевой и Д. С. Лихачева Фонд культуры (и журнал «Наше наследие») 568. Усилиями Д. С. Лихачева, С. О. Шмидта и местных активистов уже с конца 1980‑х гг. активно изучается и заново публикуется наследие краеведов 1920‑х и дореволюционных ревнителей старины, невзирая на их прежде непростительные идейные или сословные «недостатки». Возрождается деятельность геральдистов, которые переиначивают и торпедируют прежнюю систему «новых» советских символов и все активнее выступают – вместе с широкими общественными силами – за возврат исторических гербов и наименований городов, регионов, районов и улиц 569. Попытка связать энтузиастов исторического краеведения со всей страны предпринимается во второй половине 1980‑х гг. на Украине, где эта тематика давно и широко признана 570, но центробежные тенденции довольно быстро дали о себе знать.