Валерий Кукушкин - Химеры урочища Икс
- А во время войны, - продолжал между тем Гусев, - неподалеку от нашей деревни был концлагерь Но не немцы там содержались, а наши же, советские люди - времена-то тогда какие были! Точно знаю, что много было там интеллигентов, даже и из Кремля женщина-врач была, которая меня впоследствии от болезни вылечила.
- Значит, заключенным разрешалось из лагеря выходить? - спросил кто-то.
- Разрешалось. Да и как не выходить: они ведь работали на лесоповале и на полях, в основном картошку для нужд фронта выращивали. Приходили и к нам в деревню. Обычно приходили косить крапиву на задворках - они суп из нее варили. Ну, еда едой, худо-бедно была, а вот мужичкам из лагеря, может, и винца когда хотелось, да где ж его взять? И что же вы думаете? Наладились они к строго определенному времени - к часу дня - ходить на осарки, а ведь в это самое время там находиться нельзя было. Ну, а им-то что терять... Придут, постоят, да и захмелеют - вибрация как раз в это время была, корабль в подземный свой путь отправлялся точно по расписанию.
- Приспособились, значит, - засмеялись мы.
- Да, приспособились, человек-то ведь ко всему приспосабливается. .
- А как же случилось, что вас не обычный доктор лечил, а врач из лагеря?
- Вот это-то и есть один из самых интересных случаев, что произошел со мной. - Гусев оживился. - Но начну сначала. Дело было так В 44-м году картошки на полях собрали много. Куда ее девать? Сразу-то всю на фронт не отправишь. Ну и решили на осарках вырыть ямы и хранить ее там. И вот, когда одну яму рыли, - а уж глубоко вырыли, метров около трех, - работник, что в ней находился, позвал вдруг всех нас. А я как раз там был и видел все как есть собственными глазами. Ну вот, позвал он нас, мы к краю ямы подошли, видим - пытается он со дна ямы лопатой какой-то шар поднять. А шар поперечником миллиметров в 180-200 будет, в грязи, и будто бы известью выпачкан. И никак у рабочего с шаром этим ничего не получается: и так он его, и сяк - никак не поднять. Бросили ему лом. И ломом поднять не может. А у шара-то уже видны стали с боков как бы прорези сквозные. Вот он лом-то в прорези эти вбил, подналег, да и скрутил ему голову!
- То есть как "скрутил"? - не поняли мы
- А так Шар-то, оказывается, приделан был к трубе, что под углом примерно градусов в 45 уходила под землю, в сторону кратера - потому его и поднять не могли. Ну а работник ломом шар от трубы той и отломал. В этот момент то ли сам шар, то ли что-то в земле под шаром зажужжало.
- Зажужжало?!
- Да И шар стал греться.
- ?!
- Рабочий схватил его руками и тотчас же бросил - горячий, говорит. И потом в течение минуты у всех у нас на глазах человек этот как бы опьянел говорить стал несвязно, ну буквально как пьяный, потом зашатался и упал на шар, прямо шеей. Из ямы его на веревках вытащили - он без сознания, а шея и руки сильно обожжены. Шар из ямы выбросили. Мужчину позже привели в сознание, но о случившемся он ничего не помнил дня три. После этого у него на руках и шее кожа облезла. Звали этого человека, помню, Романом, рыжеволосый такой. После освобождения из лагеря он уехал, да на родине прожил недолго умер. Жена его еще потом нам в деревню письмо прислала - сообщала о его смерти.
- Что же шар? - с нетерпением воскликнули мы.
- Шар - Старик помолчал - Отец-то ведь мой был сельским кузнецом. Ну вот, пока взрослые вокруг работника суетились, я шар этот взял - и в кузницу. Водой его отмыл и стал пробовать ковать - от шара летят искры длинные и лопаются с треском, и запах при этом неприятный. От ударов грязь совсем отвалилась, и стало видно, что снаружи шар как бы золотисто-серебристый, оплавленный, и в поверхность вкраплены зерна светлого металла вроде цинка. Вид и узор этих вкраплений напоминал соты, но были они помельче и не симметричные. Внутри шар был полым, стенки всего миллиметров в 10, сверху отверстие, миллиметров в 80 поперечником, против него, снизу - остатки обломанной трубы сантиметра 3 диаметром, вдававшейся внутрь шара и приваренной аккуратным тонким швом, а сбоку шара, по всей окружности, шли овальные вертикальные прорези - их было семь или девять. Нигде никаких острых углов - все как бы заглажено. Внутренняя поверхность шара была черная, словно вороненая. И на внутреннем пространстве, между верхним отверстием и боковыми прорезями, друг против друга находились две гравировки, будто бы тонким острым резцом чернение насквозь прорезали до светлого металла.
Гравировки эти были такими... - Гусев стал рисовать.
Мы склонились над бумагой. От диска, окруженного какими-то лучиками, вправо шли девять точек, над третьей был изображен серпик вроде лунного, над восьмой - крупная черная точка. Схема Солнечной системы? В верхней части рисунка была изображена синусоида с увеличивающимся шагом и какой-то завитушкой на конце, внизу, в рамке, знаки типа "равно" и "дельта". От третьей (считая от диска) точки вниз шла пунктирная линия, на которой в нескольких местах имелось изображение "ракеты", двигавшейся "от Земли".
- А здесь что было? - спросил кто-то, указывая на полупустое место в левой части рамки.
- Здесь, видно, ломом изображение побили, - ответил Александр Петрович. Пунктир этот вообще-то заходил на внутреннюю поверхность снаружи, через "окна", но наружная часть шара была сильно побита и поцарапана - ничего не разобрать.
Я уже говорил вам, что мне в то время было 16 лет. Все это я зарисовал и записал. Не смог только я скопировать надпись в одну строку над этой гравировкой - очень уж сложный шрифт, вроде арабского... Гравировки эти видел и тоже зарисовал заведующий лесным хозяйством Александр Лукичев. Но он уже умер...
- Эти рисунки и записи у вас сохранились? - спросил я.
- Нет. Перебирали мы с женой старые фотографии, письма, наткнулся я в бумагах и на эти записи, а потом, когда все припоминаться стало, дай, думаю, еще раз посмотрю - а рисунка-то уж и нет!
- Куда же он делся?
-Рисунок этот я вклеил в "Малый атлас мира". Брат мой, помню, перерисовал его себе в блокнот. "Атлас" потом сдали в макулатуру, а блокнот у брата куда-то затерялся...
- Далеко ли от места падения "стрел" был найден шар?
- Нет, метрах в двадцати... А картошка в той яме так и сгнила. Ее шлаком сверху завалили, да спустя несколько дней верхний слой стал как бы колыхаться и проседать. Туда шест сунули, а он и прошел без сопротивления до самого дна. В войну целую яму картошки сгноить - за такое можно было и поплатиться. Вот уж бригадир-то наш поволновался: побыстрей, да чтоб никто не заметил, мужики завалили яму шлаком, а сверху, я помню, еще и пирамидку из крупных шлаковых кусков сложили, чтобы, значит, место это отметить.
- Ну а что же стало с шаром?
- А шар этот у нас в кузнице дня три провалялся, да потом както незаметно исчез...
- Как это исчез?
- Ну, как... Время-то ведь какое было - война. Не до загадок тогда было людям. Да и мало ли что... Вдруг, скажем, шар этот фашисты забросили? А с ним кто-то из наших занимается... За такие дела ведь тогда круто обходились. Короче, все жители деревни были заинтересованы в том, чтобы шар исчез. И он исчез... Лишь году в 51-м я случайно встретился с сыном Александра Лукичева, Павлом; разговорились, стали вспоминать. А Павел-то летчиком служил, вернулся, кажется, из Венгрии, денег - полные карманы. Ну, мы с ним, конечно, выпили, сидим, то, се... Я в то время историю с шаром хорошо помнил, но как-то не придавал ей значения. Вот Павел-то мне и говорит: "А помнишь, шар-то в 44-м нашли?" - "Помню", - говорю. - "Ну так вот, он ведь у нас на чердаке лежал, это мой отец тогда его взял, очень уж он ему понравился".
- Ну а сейчас где же шар?
- Не знаю. С Павлом я виделся уже спустя годы, заговорил с ним про шар, да он как-то увел разговор в сторону...
- Вы начали этот рассказ с упоминания о своей болезни...
- Да. - Гусев помолчал. - Не могу сказать точно, от чего это произошло, но случилось все после того, как я шар в руках подержал. Занемог вдруг, да и сильно: поднялась температура, побледнел, ослаб, месяц пролежал в поту и слабости. Врачи приезжали, осматривали, понять ничего не могли. А мне все хуже да хуже, уже есть ничего не мог. Что тут делать? Вот мать-то и уговорила ту женщинуврача, что из Кремля, осмотреть меня. Фамилия ее была Высокосова.
Та тоже долго поставить диагноз не могла. Потом дала мне таблетку - новые таблетки тогда появились, сульфидин назывались. Мне полегчало. Да и старики еще посоветовали матери понемногу мне водки давать. Так и выздоровел.
На минуту в комнате воцарилось молчание. Одни пытались както соотнести услышанное с известным, понимая, что информация все-таки требует проверки. Другие вполне откровенно и многозначительно улыбались. Гусев вновь на время утратил уверенность, тем более что отдельные и довольно едкие замечания, вроде бы ни к кому не обращенные, подобно ржавым гвоздям уже вбивались со стороны в его речи. Мне всегда было непонятно, что заставляет присутствовать при таких рассказах тех, кто слушать их не хочет.
- А наблюдались ли еще какие-нибудь странности в этих местах? - спросил кто-то, желая замять чужое нерасположение и подбодрить старика.
