Майкл Шермер - Скептик: Рациональный взгляд на мир
Нам нужны похожие средства устранения предвзятости подтверждения в бизнесе, политике и праве. Судьи и адвокаты должны критиковать друг друга за избирательное внимание к данным, чтобы укрепить свою позицию и предупредить присяжных о предвзятости. Директора компаний должны скептически рассматривать оптимистичные рекомендации заместителей и требовать представления противоречащих данных и альтернативных оценок. Политикам нужна система взаимного рецензирования получше, чем перебранки во время избирательных кампаний, – хотел бы я увидеть политические дебаты, где кандидаты должны занять позицию оппонента.
Скептицизм – противоядие от предвзятости подтверждения.
54. Народная наука
Почему мы так часто ошибаемся, строя догадки о мироустройстве
Через 13 лет после легендарного спора о теории эволюции между епископом Сэмюэлом Уилберфорсом («Мыльным Сэмом») и Томасом Генри Гексли («бульдогом Дарвина») в 1873 г. Уилберфорс погиб в результате падения с лошади. Гексли в разговоре с физиком Джоном Тиндалем саркастически заметил: «Его мозг впервые соприкоснулся с реальностью – и это оказалось смертельным».
Когда дело касается фундаментальных сил вроде гравитации и явлений вроде падения, наше интуитивное представление об устройстве физического мира (народная физика) довольно здраво. Мы можем по достоинству оценить насмешку Гексли и замечаем, что даже дети понимают юмор мультипликационной физики, когда, например, персонаж минует край обрыва и оказывается над пропастью, но не падает, пока не поймет, что он уже не на твердой земле (явление, также известное как «зависание койота» в честь Хитрого Койота, который часто попадал в такие переделки в погоне за своим врагом, Скороходом[50]).
Но многое в физике, как и в других дисциплинах, противоречит здравому смыслу, а до расцвета современной науки мы могли опираться только на чутье. Народная астрономия, например, говорила нам, что Земля плоская, небесные тела обращаются вокруг нее, а планеты – блуждающие боги, которые определяют наше будущее. Народная биология оперировала понятием жизненной энергии, текущей во всех существах, а они, как считалось, были созданы из ничего разумным творцом. Народная психология вынудила нас искать гомункула в мозге – духа в механизме – сознание, неведомым образом отделенное от мозга. Народная экономика заставила нас презирать избыточное богатство, считать ростовщичество грехом и не доверять невидимой руке рынка.
Народная наука так часто ошибается, потому что мы сформировались в принципиально иной среде, чем та, в которой живем. Наши чувства настроены на восприятие предметов среднего размера – скажем, в диапазоне от муравьев до гор, но не бактерий, молекул или атомов, с одной стороны, и не звезд и галактик – с другой. Мы живем всего 70 лет, слишком мало, чтобы наблюдать эволюцию, дрейф континентов или глобальные изменения окружающей среды.
Представления народной науки о причинно-следственных связях столь же ненадежны. Мы верно идентифицируем рукотворные предметы, например каменные орудия, как продукты деятельности разумного творца, и отсюда предполагаем, что все функционирующие объекты, например глаза, должны быть созданы таким же разумным образом. В отсутствие убедительной теории рождения сознания в результате нервной деятельности мы изобретаем душу, обитающую в голове. Мы жили небольшими кочующими группами охотников и собирателей, у которых не было особых богатств или представлений о свободном рынке и экономическом росте.
Если брать шире, народная наука ведет нас к принятию единичных случаев за убедительные факты: например, излечение болезней разнообразными панацеями – примеров успеха лишь единицы. Такой же силой обладают рассказы о сверхъестественных существах, вынуждающие нас выстраивать причинно-следственные цепочки и связывать эти нематериальные сущности со всевозможными материальными явлениями, из которых болезнь – самое личное. Недуги нередко проходят сами собой, а люди относят это на счет чего угодно, что происходило непосредственно перед выздоровлением, чаще всего это молитва.
Настоящая наука провела разбор этого древнего народно-научного представления. В апрельском выпуске American Heart Journal 2006 г. опубликованы результаты обширного исследования, выполненного под руководством Херберта Бенсона, кардиолога с медицинского факультета Гарварда: описываются эффекты молитвы о здоровье и восстановлении пациентов после операции коронарного шунтирования. В эксперименте 1802 пациента разделили на три группы, за две из которых молились члены трех религиозных общин. Молитвы начинались в ночь перед операцией и совершались каждый день в течение двух недель после. Молящимся разрешили молиться так, как у них принято, но они должны были просить «об удачной операции с быстрым восстановлением и без осложнений». Половине пациентов-адресатов сказали, что за них будут молиться, а другой половине – что, может быть, будут, а может, и нет. Результаты не показали значимых различий между тремя группами. Дело закрыто.
Конечно, люди будут и дальше молиться за больных близких, и по чистой случайности некоторые из них выздоровеют, а наши народно-научные мозги найдут в этих случайностях закономерность. Но когда нужно отличить истинные причинно-следственные связи от ложных, настоящая наука бьет народную.
55. Свобода выбора
Нейробиология выбора показывает силу идей
Вы когда-нибудь наблюдали, как белая крыса выбирает между 8 %-ным и 32 %-ным раствором сахарозы, нажимая две кнопки в режиме подкрепления с переменным интервалом времени? Нет? Повезло вам. Два года вместо того, чтобы прожигать свою юность, я корпел над магистерским дипломом «Выбор у крыс в зависимости от интенсивности и качества подкрепления» (1978 г.) – экспериментировал с крысами в ящиках Скиннера; дело было в Университете штата Калифорния, Фуллертон, под руководством Дугласа Наварика. Вот пацаны отрывались-то!
С тех пор в бихевиористский черный ящик влезли нейробиологи, например Рид Монтегю из Института перспективных исследований с книгой «Почему эта книга?» (Why Choose This Book, 2006). Монтегю считает, что наш мозг выработал вычислительные программы оценки вариантов выбора с точки зрения ценности и полезности. «Те, кто тщательно оценивает затраты и долгосрочную выгоду от определенного выбора, более эффективны, чем те, кто этого не делает, – в долгосрочной перспективе побеждают первые».
Жизнь, как и экономика, состоит из эффективного распределения ограниченных ресурсов, которые можно пустить на разные цели (перефразируя экономиста Томаса Соуэлла). Все сводится к энергоэффективности. Для хищника, замечает Монтегю, добыча – это запасы энергии. «Этот принцип заставляет в процессе эволюции находить эффективные системы расчета, которые знают, как эффективно добывать, утилизировать, запасать и использовать энергию». Те, кому это удается, передают свои генетические программы дальше, и эффективная вычислительная работа нейронов продолжает приводить к эффективному выбору. «За миллионы лет, – говорит Монтегю, – наш мозг стал настолько эффективным, что потребляет впятеро меньше энергии, чем средняя лампочка: его работа обходится примерно в пять центов в день».
Эволюция привела к выработке вычислительных программ, умеющих решать определенные задачи. Например, крысы наследуют программы, которые особенно хорошо справляются с лабиринтами и нажатием кнопок: жить крысам приходилось в сложно устроенных пространствах, а пищу добывать в темноте. Ни о мышах, ни о людях нельзя сказать, что они – чистый лист. «Несмотря на различия, – объясняет Монтегю, – у всех целей есть нечто общее: все они используются мозгом для направленного принятия решений, ведущих к их достижению».
К сожалению, эти сложные развитые вычислительные программы можно взламывать. Например, препараты, вызывающие привыкание, перенастраивают дофаминовую систему мозга: обычно она поощряет выбор, полезный для организма, – ориентирует его на пищу, семью, друзей, – а тут начинает требовать следующую дозу. Идеи обладают похожим действием: они перехватывают роль сигналов поощрения, которые поступают в дофаминовые нейроны. Это относится и к плохим идеям – например, культу «Врата рая», приверженцы которого выбрали самоубийство, чтобы вернуться на родной корабль, который, как они считали, ждал их около кометы Хейла – Боппа. Мозги террористов-смертников точно так же захвачены плохими религиозными и политическими идеями.
В книге «Наука добра и зла» (The Science of Good and Evil, 2004) я высказал мысль о том, что у нас есть моральные эмоции, аналогичные обычным, таким как голод или сексуальное влечение. Если смотреть на эти эмоции как на представителей высокоэффективных вычислительных программ, мы сможем лучше разобраться, что происходит. Когда нам требуется энергия, мы не вычисляем относительную энергетическую ценность блюд, а просто хотим определенную еду, съедаем ее и получаем чувство удовлетворения. Похожим образом при выборе полового партнера мозг задействует вычислительную программу, которая делает привлекательными людей с хорошими генами, на что указывают такие признаки, как пропорциональное сложение, цвет лица, индекс «талия-бедра» 0,7 у женщин и фигура в виде перевернутой пирамиды у мужчин. Так и в случае морального выбора – быть альтруистом или эгоистом – мы чувствуем вину или гордость за дурное или хорошее поведение, но моральный расчет, что лучше для личности и социальной группы, сделали еще наши предки в палеолите. Эмоции вроде голода, вожделения или гордости являются проявлением этих расчетов.
