Голый неандерталец. Происхождение, обычаи, ритуалы, интеллект древних родственников человека - Слимак Людовик

Я затеял этот анализ не для того, чтобы разобрать на винтики миф о неандертальском искусстве. Это не провокация и не спортивный интерес к созданию. Я предлагаю просто переставить в центр обсуждения вопрос о его реальности, пересмотреть понятия исторической и этнологической правды об этих популяциях, о которых мы так мало знаем, и срочно перестать наряжать их в самих себя.

Нелепое чучело

Вам, наверное, уже говорили, что, если бы вы встретили неандертальца в метро, вы бы его не узнали? Так знайте, вас обманывали…

Подобное действительно заявляют под разными соусами многие, рассказывая о создании в книгах или интервью. Ученые подхватили этот парадокс у Уильяма Штрауса и Александера Кава, которые в 1957 году написали статью к столетию открытия первого представителя неандертальского человека. А они, в свою очередь, взяли ее у профессора Карлтона С. Куна, который в 1939 году в своей книге «Расы Европы» использовал этот образ свежевыбритого неандертальца, в костюме и шляпе по нью‑йоркской моде, с целью «доказать то, что наши впечатления о “расовых различиях” между человеческими группами часто зависят от причесок, наличия или отсутствия бороды, одежды». Это было в 1939 году, в период, когда понятия о классификации человеческих народов прямо привели Запад к его разрушению в ходе мировой войны.

Иллюстрация, напечатанная в 1939 году антропологом Карлтоном С. Куном в книге «Расы Европы» (The Macmillian Company cf.https://archive.org/details/in.ernet.dli.2015.222580/page/n5/mode/2up, p. 24)

В том же году Карлтон С. Кун обнаружил в пещере в Танжерском регионе Марокко фрагмент челюсти, который он приписал неандертальцу: теперь мы знаем, что на самом деле он принадлежал человеку разумному. В своей книге Кун разделял европейские популяции на семнадцать рас, некоторые из которых, по причине метисации с неандертальцем, он противопоставлял «чистым сапиенсам» средиземноморской Европы. Образ этого неандертальца, одетого по нью‑йоркской моде, в шляпе‑трильби, был для Куна не попыткой реабилитировать неандертальца, а злотворной теорией, предполагающей прослеживание заселений, а значит, и морфологических черт, в разных регионах мира.

Даже если этот неандерталец в метро не должен был изначально реабилитировать свой вид, он все равно остается чистейшей воды вымыслом. Тем более что под его шляпой прячутся главные морфологические черты, как раз располагающиеся в верхней части головы, от орбит до задней части черепа: супра‑орбитальный «затылочный шиньон», убегающий лоб. И надо признать, что никто не смог бы узнать неандертальца, спрятанного за тряпками, вуалями и аксессуарами, в метро. И вот мы чудом оказались в фольклорном сказочном мире Шарля Перро, в котором волк переодевается в свою жертву, но «выглядит странно». Но помните, что для «ряженых», как волка, так и неандертальца, история заканчивается трагическим образом…

Итак, этот вымышленный неандерталец в городском костюме или гуляющий инкогнито в метро прижился в материалах и выставках, направленных на широкую публику, с 1930‑х годов. Реабилитировала ли неандертальца городская прописка? Наряженный в нас самих, он лишь результат нашей фантазии и примечательный символ наших западных предубеждений. И дело не в популярных смешных образах, таких как пещерный человек, что тащит за волосы свою самку. Тут зло гораздо глубже. Этот образ, появившийся почти век назад, поколение за поколением поддерживается самим научным сообществом. Этот неандерталец в метро – вовсе не реабилитация создания, основанная на самых последних научных открытиях. Он принадлежит нашим выдумкам, мифам и представлениям. Неандерталец в метро – это чисто идеологический продукт, рассказывающий не о неандертальце, а о наших собственных обществах, наших табу и интеллектуальном пуританстве по отношению к самому понятию «инаковости».

Теперь понятно, чем чреват сам факт изображения неандертальца. Морфология костей, характеризующая его, сама по себе не очень важна для того, чтобы познать этот вымерший вид. Форма черепа была бы забавной мелочью, если бы неандерталец действительно смог полностью влиться в сегодняшних нас, «хомо костюмусов». Но форма черепа – всего лишь пустышка, легко узнаваемая, категоризируемая и морфологически анализируемая любым компьютером, без помощи гипотетического искусственного разума. Сегодня в черепе неандертальца остался лишь воздух. И даже сканер высокого разрешения ничего не расскажет нам о его умственных структурах. Естество неандертальца, его сущность не сохранились ни в одной костяной структуре его черепа. Понимание этого требует близкого знакомства с созданием. Но ни антропологи, ни генетики им не владеют, так как эта область им чужда. Структура мысли, по своему определению, тонкая, поддающаяся интерпретации и может основываться только на ближайшем знании следов, оставленных этими людьми.

Речь идет об их технических знаниях и их применении, об их отношении к миру органическому и минеральному, об их восприятии мира живых и мира мертвых, об их представлении о самих себе и об окружающих. Именно в этих понятиях заключен весь смысл. И как раз поэтому мы неосознанно, с такой легкостью, с закрытыми глазами примеряем на себя этот образ неандертальца в костюме. Потому что в этом случае мы судим по одежке. Одежка наделяет создание человечностью, но это наша собственная человечность. В любом человеческом обществе, традиционном или ультрасовременном, одежда придает человеку общественный статус и человечность. Это также значит, что, не доходя до определения структурных различий в умственных способностях, потенциально отличающих нас от неандертальца, простые культурные разногласия отличают людей от «почти людей». И это глубоко засело в нашем подсознании. Этнографическая литература содержит множество свидетельств связи между одеждой и человечностью в наших умах. И Сент-Экзюпери напоминает нам о том, что западное общество в этом плане, как и во всех остальных, не умеет взглянуть на себя со стороны, оно является пленником своих этнических кодексов: «У меня есть серьезные основания считать, что Маленький принц является пришельцем с планеты, знакомой нам под названием астероид B612. Кроме одного турецкого астронома в 1909 году, этот астероид больше никто не видел. Он детально представил свое открытие на одном из Международных астрономических конгрессов. Но ему никто не поверил из‑за его традиционного костюма. Да, взрослые вот такие. На счастье для репутации астероида B612 турецкий диктатор заставил свой народ под угрозой смерти одеваться по‑европейски. Астроном представил свое открытие повторно в 1920 году в элегантной одежде, и в этот раз с ним все согласились».

Сент-Экзюпери указывает здесь на структуры самосознания в этой поразительной книге, написанной в 1942 году, в эпоху, когда взрослые, пленники собственной истории, должны были показать свою самую отвратительную личину. Автор показывает, насколько бессмысленно судить отдельных индивидов и целые популяции по их внешнему виду, именно в ту эпоху, когда и появился наш неандерталец в метро, реабилитированный тем, что был одет как мы.

А. де Сент-Экзюпери. «Маленький принц». Издательство «Галлимар»

Преображение человека за счет одежды и поз, не принадлежащих его культуре, с целью его реабилитации на самом деле называется ассимиляцией. Мы смотрим в эту сторону и под поверхностным слоем добрых намерений видим более коварную действительность, возвращающую нас в постыдные часы западной истории. Неандерталец в метро неудержимо напоминает об американских ассимиляционных программах коренных американцев. Их развернули с подачи Джорджа Вашингтона и Генри Кнокса, ввязавших Америку с 1790‑е по 1920‑е годы в процессы насильственных культурных преобразований индейских народов. В 1879 году школа принудительного обучения Карлайл, основанная капитаном Ричардом Генри Праттом, имела лозунг: «Убейте Индейца… и спасите Человека». Детей там заставляли постричься, забросить родной язык, родные традиции и традиционную одежду, чтобы говорить по‑английски и одеваться по‑американски. Эта политика еще была в действии за десять лет до появления портрета неандертальца в костюме с галстуком.