Георгий Кублицкий - Три нью-йоркских осени
Вокруг хор моряков. Солист в капитанской фуражке запевает тенором:
— Вступай во флот, посмотри чужие страны и очаровательных девочек! Если ты не цыпленок, иди в морские авиаторы!
Так вот оно что! «Крылья славы» — специальная программа, посвященная пятидесятилетию воздушных сил американского флота.
Ее гвоздь — роскошная пантомима, показывающая вполне благополучную посадку американских космонавтов на неведомой планете, населенной преимущественно кордебалетом. Главным признаком жительниц этой планеты были огоньки, каждый раз вспыхивающие пониже спины, когда прелестницы наклонялись.
Потом самодеятельный мужской хор вольнонаемных служащих военных верфей исполнил кантату.
В художественной форме она утверждала, что за пятьдесят лет боевой дух у авиаторов флота ничуть не выветрился, а, напротив, окреп и что крылья славы не утратили молодости и упругости. Чтобы эти утверждения не остались голословными, их подкрепили кадрами кинохроники: сбоку сцены на экране, с палубы авианосца один за другим взлетали реактивные самолеты, и зал наполнился их ревом, гулом и свистом, переданными стереофонически.
А когда снова вспыхнул свет, сцена превратилась в палубу авианосца «Костелейшн», выполненную опять-таки не в условной манере, а с наибольшим приближением к натуре. Отверзлись три люка. Оттуда поднялись три реактивных истребителя и окружении «роккетс» — танцовщиц знаменитого ансамбля мюзик-холла. Слабо постукивая каблучками, балерины помаршировали немного, а потом принялись за обычное свое дело — ритмическое вскидывание стройных ног.
Я видел четыре программы «Радио-сити». В них много бродвейской пошлости и безвкусицы. Но нельзя упрекнуть постановщиков, скажем, тех же «Крыльев славы» в полной безыдейности. Мне показалось даже, что эти господа не без некоторой ловкости и с изрядной беззастенчивостью воспользовались кое-чем из арсенала того сценического искусства, которое они сами же окрестили «агиткой»…
Однако не посвятить ли остаток воскресного дня изобразительному искусству? Сегодня в музее Гуггенгейма выставка: развитие скульптуры за сто лет.
Само здание музея не похоже, кажется, ни на одно музейное здание в мире. Построил его Франк Райт. Снаружи — глухой, без окон, цилиндр с выступами полого спускающейся, слегка прогнутой в одном месте спирали. Непонятно? Яснее объяснить не смогу. Пожалуй, можно сравнить еще с выдвижным охотничьим стаканчиком, получившим вмятину с одного бока.
Внутри серый цементный пол, инкрустированный медными соприкасающимися кругами, чуть слышно журчащий фонтан. Преобладают бледно-палевый, мягкий серый и белый цвета. Спираль вьется белым барьером вверх, к куполу. Сквозь его стекло — небо, голубое или серое, смотря по сезону.
Лифт поднимает к куполу. Там начало осмотра. Оттуда вы спускаетесь пешком.
Нет ни залов, ни дверей, ни ограждений. Широкие и низкие деревянные скамьи облегают местами стены. Кое-где зелень. Иногда она свисает с барьера, иногда коренится в нишах. Сама спираль не строга, ее линия отклоняется плавными выступами. Экспозиции размещаются вдоль наружной стены. На узких полосках — имя художника, название вещи, год, когда она сработана.
Музей посвящен искусству последних ста лет с упором на показ работ живущих мастеров. Экспозиции время от времени меняются. Выставляются экспонаты из частных собраний и из коллекций самих художников. На этот раз основу выставки составили 444 предмета из частной коллекции Джозефа Хирторна.
Вверху, под куполом, работы мастеров прошлого. Несколько скульптур Матисса, фигурки танцовщиц Дега, Огюст Ренуар. И могучий Роден. Много Родена.
Среди работ Пикассо есть «Совенок». Его когти из шурупов. Он сварен из железа, приглядевшись, заметишь оплавленные гвозди. Но прежде всего видишь совенка, чем-то испуганного, настороженного.
Во многих же других работах видишь только гвозди, железо и следы неумелой сварки. Какой-то скульптор с мастерством новичка школы ФЗО кое-как соединил несколько планок и к темному железу привесил начищенную медную грушу. Похоже на вешалку. Называется «Фруктовое дерево».
— Разве не мило? — спрашивает спутника дама в накидке из искусственной норки. Тот неопределенно поднимает брови.
Минуем кубизм, конструктивизм — и попадаем в современность.
Понятно, вкусы различны. Некоторые вещи показались мне интересными: декоративные конструкции, пытающиеся передать ощущение легкости, устремленности в пространство, полета. Но большинство экспозиций…
Я смотрю и на скульптуры и на посетителей: блуждающие скептические улыбки и вежливо подавляемые зевки. Иногда — хихиканье. Тут идут быстрее, точно спираль спускается круче.
У стены отпиленный от толстого бревна диск. На нем чурбан, который хочется расколоть. Третий чурбан положен сверху поперек и протравлен морилкой. Весь этот лесоматериал называется: «Голова топора».
Вот плоскостные, под прямым углом переломленные фигуры, как будто вынутые из-под катка. А головы не прокатаны, они похожи на старые купеческие пудовые гири с ручками. Смотришь сбоку: там, где положено быть глазу, дырка. Но почему-то по одной дырке на фигуру. Это отлита супружеская чета.
Но Джессон Сили — вот кто поистине титан! Сначала я не разобрал, что за знакомая штука прислонена к стене под названием «Формальность» или, может быть, «Формалистика». Штука выше человеческого роста, никелирована, в трех местах уширения, но на сгибах уширений — зигзагообразный след сварки. Одно уширение раздуто, должно быть, кувалдой.
Подошли двое, чуть навеселе.
— Форд, — сказал один и постучал пальцем по металлу.
— Крайслер, — возразил другой и заглянул в тыл скульптуры. — Интересно, сам тащил со свалки?
Бампер! Ну конечно же, это бампер от автомашины! В Америке разрешено при парковке слегка подталкивать бампером машину соседа, так что сама жизнь подсказала сметливому скульптору и фактуру и способ воздействия на материал. К черту резец! Кувалда и электросварочный аппарат — вот отмычки к тайнам искусства!
— Нет, не со свалки, — глубокомысленно заметил первый подвыпивший зритель, тыча пальцем в выставленную рядом кучу смятого цветного железа. — Прямо с места аварии. Все пустил в дело. И бампер и кузов…
Квартал, который никогда не спит
Молодой доктор Блад, талантливый, но непризнанный ученый, приезжает к своему отцу в тихий провинциальный городок. Неожиданно в городке начинают таинственно исчезать люди. Вскрывается леденящая душу история: несчастных похищает доктор Блад.
Он одержим идеей — оживить мертвеца, пересадив ему сердце живого человека. В пещере среди меловых скал, над которыми надрывно кричат чайки, доктор устроил тайную лабораторию. Впрыскивая жертве препарат, делающий ее совершенно недвижимой, он вскрывает живому человеку грудную клетку, берет в руки трепещущее сердце.
С опытами не ладится. Доктору нужны все новые и новые жертвы. И ужасная участь угрожает даже молодой вдове, которой успел увлечься доктор-фанатик. Но вдова начинает смутно о чем-то догадываться. Вспыхивает ссора. И тогда доктор начинает ужасный опыт. С заступом он ночью отправляется на кладбище и выкапывает из могилы труп супруга вдовы, погибшего год назад при автомобильной катастрофе. На глазах несчастной — она связана, она в ужасе бьется в пещере — доктор вынимает сердце у похищенного им кладбищенского сторожа и пересаживает трупу. Труп оживает. Зеленый, полуистлевший, он одержим, однако, темными страстями. Увидев рядом со своей супругой незнакомого мужчину, оживший труп в припадке ревности душит доктора Блада.
Страшно? Погодите, то ли еще будет!
Беременной женщине впрыскивают ужасный змеиный яд. Она погибает при родах. Ребенка удается спасти. С годами он превращается в гибкую нелюдимую девушку со странными манерами и холодными, немигающими глазами.
Неожиданно в селении начинают таинственно умирать люди. Вскрывается леденящая душу история: несчастные погибают от укуса змеи, в которую по временам превращается девушка с немигающими глазами.
Молодой детектив, которому поручено это необычное дело, одержим идеей — найти настоящего виновника преступлений, потому что он не хочет верить, будто дезушка, которой он успел увлечься, действительно может превращаться в змею. Но смутно он все же о чем-то начинает догадываться. Местная колдунья, страшная как мертвец, с дьявольским хохотом дает ему совет, как вести себя в минуту ужасной опасности. Когда девушка во время свидания на пустыре превращается в кобру, чтобы вонзить зубы в отважного детектива, тот шепчет заклинания и выхватывает пистолет. Бах! Бах! Голова змеи размозжена, но в траве детектив видит умирающую девушку с холодной кровью и остановившимися глазами.
