Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого
Н. Я. Данилевский и В. И. Ламанский относили некоторые части Малой Азии и Сирии к Среднему миру на основании культурно исторического принципа: сирийские христиане, азиатские арийцы[539]. Савицкий также подчеркивал этнографическую связь евразийских турок с иранцами и народами Передней Азии, связь монгол и населения Восточной Азии[540]. Но, прежде всего, обосновывал необходимость продвижения России на Восток экономическими, военно-стратегическими потребностями России и здесь он был ближе к выводам ярчайших представителей военной школы отечественной геополитики А. Е. Снесарева и Е. А. Вандама. Последний, рассматривая русское государство как геополитического преемника Монгольской державы, отмечал: «Заняв место Татарии, мы унаследовали и ее отношения к южной половине Азии, т. е. главным образом к Китаю и Индии»[541]. Это подразумевало и включение в состав Российской империи «остатков» территории Золотой Орды, как «нашего исторического наследства». Прежде всего, это касалось Маньчжурии[542].
Здесь Вандам и Савицкий заочно вступали в полемику с представителями западнического историко-геополитического подхода к этому вопросу. В частности, с С. М. Соловьевым, который также указывал на важность восточного направления с другого ракурса: «Не вследствие мнимого влияния татарского ига, а вследствие могущественных природных влияний: куда течет Волга, главная река новой государственной области, туда, следовательно, на Восток, обращено все»[543]. В этой же логике строились геополитическое обоснование территориальных прав России.
Наследие «монголосферы», по мнению П. Н. Савицкого, касалось, прежде всего, исторического «степного» мира, центральной области «старого материка» – Монголии и Восточного Туркестана, а также среднеазиатского, сопряженного геополитически с «иранской сферой»[544].
Географическая принадлежность Внешней Монголии к миру России-Евразии определялась близостью почвенно-ботанической, климатической – резкий континентальных климат был характерен для русской полосы степей, которая тянется до Большого Хингана; непосредственной связью горной системы Внешней Монголии с Алтаем, Саянами и Забайкальем. Эта близость особенно подчеркивалась ярким географическим контрастом с Китаем, где «нет ничего, сходного с монгольскими явлениями»[545]. Также дело обстояло и с Синьцзяном (Восточный Туркестан).
Савицкий констатировал единство трех Туркестанов (Западного или Русского, Афганского и Восточного), которые расположены на южной окраине внутриматериковой Евразийской полосы. Таким образом, геополитическая «естественная» граница евразийского месторазвития упиралась в горы Гиндукуша и Тибета, отделяя, тем самым, «срединный мир» от Индии и от берега моря на расстояния на 1000–2000 км[546]. Эта «нарочитая «континентальность» сближает Монголию и Синь-Цзян с Россией и кладет разделяющую грань между ними и Китаем (тем более – между ними и Японией)[547].
Географическая принадлежность подкреплялась и исторической взаимосвязью. Так, Савицкий ссылался на данные советской археологии, которые доказывали наличие культурной общности еще во времена античности на пространстве от берегов Черного моря по Южной Сибири, вплоть до Китая включая Поволжье, Монголию, Синьцзян[548]. А собственно Азия и Европа «резчайшим образом отличались от нее»[549].
Савицкий использовал также данные М. И. Ростовцева, приведенные в его книге «Средняя Азия, Россия, Китай и звериный стиль» (Прага, 1929). В ней утверждалось, что население тогдашней Монголии было в культурном отношении ближе к далекому степному Причерноморью, чем к соседнему Китаю. Эта кочевая культура, которая сложилась на пространстве от Карпат до Великой китайской стены послужила основой для «великого объединительного» дела Чингисхана, таким образом, «основным ядром политического объединения явились территории нынешней Монголии», а та культура, на которую опирались чингизиды, «дали, в лице уйгурской культуры, области нынешнего Синь-Цзяна»[550].
Савицкий утверждал, что Синьцзян и Монголия составляли «монгольское ядро континента» – обладание которым являлась геостратегической и геоэкономической необходимостью, обусловленной исторической связью с «pax mongolica».
Ценность «ядра» была многоплановой, «синтезной». Савицкий подчеркивал, что «не в коренных русских областях, но в «монгольском ядре континента» (алтайско-енисейско-байкальский географический регион между Алтаем и Большим Хинганом – А. М.) может найти и находит Россия всю полноту и разнообразие естественно-промышленных ресурсов», которые здесь очень «густо сконцентрированы»[551].
Отсюда делался вывод, что только ориентацией в сторону Востока, может быть осуществлено «великопромышленное развитие России»[552].
Геополитическое значение этой территории было связано с созданием самодостаточной экономической системы.
Итак, только имея в своем составе степной центр «монголосферы», как свой геополитический и исторический центр «Евразии», Россия может превратиться в подлинно евразийское целое[553].
При таком геополитическом подходе, территории, связанные с «геоисторической» сферой держав, не имевших «общеевразийского» значения, рассматривались как периферийные. Например, Крым и Кавказ – как «основные средоточия» бывшей Византийской империи: «Для геополитического бытия России-Евразии географическая сфера Византии есть сторонняя сфера»[554].
Таким образом, месторазвитие Россия-Евразия простиралось, в представлении П. Н. Савицкого, «к северу от тибетско-иранских нагорий и имело в основании пустынно-степную область, простирающуюся непрерывной полосой от Китайской стены до пределов Галиции»[555].
1.2. Колонизация как историко-географический процесс формирования имперского пространства России. «Ритмы» русских географических открытий
Степь, которая расположена на стыке двух колонизационных волн (западной – великое переселение народов и восточной – продвижение русских в сторону Маньчжурии и Берингова пролива), составляющих историю Евразии, по мнению Савицкого, являлась ее геополитической границей. Здесь, между ней и «лесной» зоной, проходила ось месторазвития, «вокруг которой вращается историческая жизнь» России-Евразии[556].
«Лес» и «степь» – это не только две почвенно-ботанические зоны. В геополитической концепции Савицкого они выступают в значении двух ландшафтно-исторических «формаций» «в совокупности их природного и исторически-культурного значения»[557]. На основе смены различных форм взаимоотношений между элементами данных противоборствующих «формаций» и самими «формациями» евразийцы трактовали историю России-Евразии как единую систему. Подробнее эта историческая схема представлена в трудах Г. В. Вернадского, который составил периодизацию русской истории (из пяти периодов)[558].
По мнению Савицкого, представление об одновременно географическом и историческом «становом хребте Евразии» открывало путь к «установлению небывало тесных связей между исторической и географической науками»[559].
Именно на границе между черноземной степной и нечерноземной лесной зон расходились волны распространения степных влияний на север и лесных на юг. Указанный рубеж выступал также в качестве линии перелома «срединной оси» для очень значительного числа «естественно – исторических признаков»[560].
Этот вывод П. Н. Савицкий подкреплял данными советской географии, ссылаясь на работы В. В. Алехина «Основы ботанической географии» (М-Л. 1936). Советский ученый указывал, что на границе, которую проводил в качестве «оси истории» П. Н. Савицкий, – «наиболее богатые и наиболее сложные по своему строению леса сталкиваются вдоль оси симметрии с наиболее сложными северными степями, а к северу и югу идет постепенное упрощение в строении растительных почв»[561].
По мнению евразийского теоретика, это замечание «бросало скоп яркого света на геополитическую роль тех исторических центров нынешних российских пространств, которые приурочены к границе леса и степи»[562]. А именно: на границе «леса» и «степи» отмечалось наибольшее разнообразие природных ресурсов и одновременно наибольшая внутренняя насыщенность их. Поэтому геополитически закономерным считалось, что именно здесь находились важнейшие исторические центры: Киев и Великие Болгары.
