Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого
В концепции Савицкого Евразия – это не только географическая основа, но и «сжатая культурно-историческая характеристика» России, определяющая внешние и внутренние принципы ее организации[514]. Географический фактор влияет, по мнению Савицкого, и на менталитет народа. Например, свойственная российскому климату широта амплитуд температурных колебаний нашла отражение в присущем «российско-евразийской» душе «сочетании такой душевной темноты и низости с такой напряженностью просветления и порыва, которое недоступно европейской душе»[515].
Выделяя Россию-Евразию в особый «замкнутый в себе» мир, Савицкий заключал его в границах от Польши до Великой китайской стены[516]. Таким образом, пространственно Россия-Евразия в целом совпадала с границами Российской империи конца ХIХ века, а позже с СССР. При этом, согласно геополитическому подходу П. Н. Савицкого, понятия «политические границы» государства России и границы месторазвития Евразии, как особого историко-географического мира, не являлись тождественными. Обратим внимание, что в западной геополитике, как правило, пределы «жизненного пространства» устанавливались «естественными границами».
Термин «естественные границы» – вошел в политический тезаурус задолго до появления терминов «геополитика» и «месторазвитие» – во второй половине ХVII века, при дворе Людовика ХIV, когда были провозглашены «естественные и справедливые» границы Франции «Рейн – Альпы – Пиренеи»[517]. В современных Савицкому геополитических концепциях, западных и отечественных, под «естественными границами» понимались «крупные природные разделы, существующие на земной поверхности и резкою, трудно проходимою чертою рассекающие лицо земли. Естественная граница – это серьезное и трудно преодолимое для человеческих сил препятствие, созданное природою на поверхности земной коры и могущее быть использованным тем или иным народно-государственным организмом для более совершенного и надежного обеспечения своих интересов и своей безопасности»[518]. Такой естественной демаркационной линией могли быть высокие горные цепи, океаны, пустыни. Реки классическая геополитика 20-30-х гг. ХХ века сюда не относила.
Исходя из этого, Савицкий не мог отыскать «естественные» границы между Европейским миром и Евразийским в силу их отсутствия, поэтому считал условно географической Европой – земли, лежащие на запад от Пулковского меридиана, в сторону Атлантики (на 1914 г.)[519]. В этой связи он констатировал, что «пределы Евразии» не могут быть установлены по какому-либо несомненному» признаку, посему и провел западную границу по культурно-историческому принципу. Конкретней, по религиозному – границы латинской и христианской цивилизаций – и по «структурным чертам распространения русского говора»[520]. Такой подход практически полностью воспроизводил принципы разграничения культурно-географических миров В. И. Ламанского – по преобладанию русского населения и русского языка и православия[521].
Таким образом, на северо-западе политические границы Российской империи со Швецией и Норвегией совпадали с культурно-историческими и этнологическими, а южные сухопутные границы – с Пруссией, Австрией и Румынией, даже с европейской Турцией, могли трактоваться как «искусственные», поскольку эти земли были в большей степени «единоплеменные», «единоверные» России. В результате, обосновывалась панславистская концепция российского пространства, согласно которой граница «Среднего мира» с Европой проходила по черноморско-балтийской перемычке в том числе, по Адриатическому и Ионическому морям («окраинно-приморские европейские территории»), вбирала все территории западнославянские. Еще в 1919 г., Савицкий ограничивал линию стратегических интересов России в Европе по линии Познань – Богемские горы – Триест[522]. Таким образом, Галиция, Волынь рассматривались как органические части Евразии.
В 30-е гг. Савицкий изменил свою позицию. В своем докладе «Россия, Германия и Дальний Восток», он, ратуя за развитие восточного направления советской колонизации указывал, что Прибалтика и Польша, будучи устремленными к Европейскому миру, «находясь в составе Российской империи, осложняли позицию старого режима»[523].
Относительно пограничной линии с Азией в большей части естественные границы тоже отсутствовали. Савицкий обозначил лишь границу двух миров по Дальнему Востоку, где она переходила в «долготы выклинивания сплошной степной полосы при ее приближении к Тихому океану, т. е. в долготах Хингана[524]. В целом же, с миром Азии у России-Евразии были прочные историко-географические связи еще со времен монгольского периода евразийской истории. В этой связи Савицкий говорил о «геополитическом наследстве» географической плоти «монголосферы» применительно к восточной политике России[525].
Савицкий заявлял, что Россия – «наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии»[526] (выделено мной – А. М.). Поэтому своей геополитической теории он не устанавливал четкого предела пространственного роста России-Евразии в восточном направлении: pax rossica имел геополитические права на пространство pax mongolica[527]. В этой связи евразийцы часто повторяли: «Мы не захватчики в Азии, а у себя дома в Евразии»[528].
Здесь опять прослеживалось влияние традиций русской геополитики, где проблема Россия – Восток со времен «Большой игры»[529] была не менее значима, чем вопрос о взаимоотношениях нашей страны с Западом.
Это объяснялось стратегической важностью в условиях борьбы за сферы влияния в Средней Азии с Англией, а также определяющей ролью восточного направления в широтной геополитической активности Российской империи. В этом отношении показательны слова геополитика-публициста И. И. Дусинского (публиковался под псевдонимом Арктур), отмечавшего в 1910 г., что «для нашей национальной политики азиатские части восточного вопроса представляются еще более существенными, чем части европейские. Более того: национальные задачи нашей внешней политики, за исключением лишь Царьграда и его области, всецело сосредоточены именно в Армении, Курдистане и Малой Азии»[530].
О необходимости присоединения Туркестана для обеспечения безопасности страны после потерь в Крымской войне писал создатель военной школы отечественной геополитики генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин[531]. На схожих позициях стоял И. И. Дусинский, считая, что продвижение русской колонизации в глубь Азии должно обезопасить наше государство от «исторической неизбежности натиска Китая» и предлагал провести границу российского государства до Куэнь-Луня с пустыней Гоби[532]. О естественно-исторической обусловленности продвижения русской колонизации на Восток с целью обретения «удобной и прочной границы» писал и И. С. Аксаков в 80-е гг. XIX столетия, подчеркивая, что «ни в одном шаге своего движения и распространения на Восток не подлежит Россия упреку; она лишь исполняла закон необходимости, – органический закон нашего государственного телосложения, не нарушая ничьих законных прав, не к ущербу, а к выгоде занимаемых ею стран и подчиняемых народов»[533]. Славянофил считал, что продвижение России в сторону Средней Азии «законно, естественно и неизбежно»[534]. Подобной точки зрения придерживался и В. О. Ключевский, мотивируя это открытостью восточных российских границ и отсутствием серьезных препятствий для углубления в Азию[535].
Еще дальше, по пути углубления этой идеи пошел генерал А. Е. Снесарев, указав на необходимость укрепления наших государственных позиций в Афганистане в противовес британской Индии[536].
Проориенталистские настроения имели место даже в художественной литературе последней четверти ХIХ – начала ХХ вв. Достаточно вспомнить «Скифов» А. Блока или «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского, в котором утверждалось, что «поворотом в Азию, и с новым на нее взглядом нашим, у нас может явиться нечто вроде такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку…С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил»[537].
Проблема значимости восточного направления геополитической активности в жизни Российской империи, как и проблема взаимоотношения России с азиатскими странами в отечественной геополитической мысли была достаточно глубоко разработана, причем с разных позиций: геостратегических (по сути, военно-стратегических и военно-географических), исторических, даже естественно-исторических, политико-географических. В этой связи тезисы некоторых исследователей о том, что восточный дискурс русской истории был привнесен в отечественную геополитику П. Н. Савицким, представляются неуместными[538].
