Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 2
Читатель, вероятно, уже заметил, что биологически-экономического воззрения на процесс познания вполне достаточно, чтобы быть в мирных и даже дружеских отношениях к общепризнанной в настоящее время физике. Существенное согласие, которое до сих пор удалось найти, заключается в вере в реальность атомов. За отсутствие этой веры у меня Планк и не находит достаточно обидных для меня слов. Кто хочет заниматься психологическими догадками, пусть сам читает его доклад, и я могу одного только желать – чтобы это было сделано. Упомянув с христианским смирением об уважении к противникам, Планк в заключение объявляет меня ложным пророком. Ясно, что физики находятся на пути к образованию церкви и заранее усваивают уже привычные ей приемы. На все это я могу ответить просто так: если вера в реальность атомов имеет для вас столь существенное значение, то я отказываюсь совсем от физического образа мышления (Планк, стр. 35), то я не хочу быть настоящим физиком (Планк, стр. 37), то я отказываюсь от всякого научного признания (Планк, стр. 39), коротко говоря, покорно благодарю за причисление к верующим. Ибо свобода мысли для меня дороже.
Я должен здесь вспомнить еще об одном событии, оказавшем известное влияние на ход моего мышления. По особым соображениям упоминаю о нем в конце, хотя по времени это – первое событие, определившее направление моего мышления. Еще в 1853 году, в ранней моей юности, мое наивно-реалистическое мировоззрение было сильно расшатано «Пролегоменами» Канта. Когда я год или два спустя инстинктивно познал, что «вещь в себе» есть праздная иллюзия, я вернулся к скрыто сохранившейся у Канта точке зрения Беркли. Но идеалистическое настроение плохо гармонировало с исследованиями физическими. Усиливало еще мои муки знакомство с математической психологией Гербарта и психофизикой Фехнера, содержавшими приемлемое и неприемлемое в самой тесной связи. По окончании курса в университете у меня не было – к несчастью или счастью – средств для физических исследований, что заставило меня сначала поработать в области физиологии органов чувств. Здесь, где я мог наблюдать свои ощущения, но вместе с тем и условия их в окружающей среде, я дошел, мне кажется, до естественного мировоззрения, свободного от спекулятивно метафизических примесей. Антипатия к метафизике, внушенная мне Кантом, вместе с анализами Гербарта и Фехнера привели меня к точке зрения, близкой точке зрения Юма24.
Мы находим себя в пространстве с нашими ощущениями, мыслями и действиями, рядом с другими неорганическими и органическими телами, растениями, животными и людьми. По некоторым особым приметам я различаю между моим телом и сходными с ним телами других людей. Наблюдая других людей, я оказываюсь вынужденным непобедимой аналогией к допущению, что и они делают совершенно сходные наблюдения, как я, что их тело занимает для них такое же особое положение, как мое тело для меня, что с их телом так же связаны особые ощущения, желания, действия, как с моим. Далее их поведение вынуждает меня принять, что мое тело и все остальные тела в мире им столь же непосредственно даны, как мне их тела и другие тела, а о моих воспоминаниях, желаниях и т. д. они тоже только могут умозаключать, как я об их воспоминаниях, желаниях и т. д. То, что непосредственно дано всем, мы называем физическим, то же, что непосредственно дано только одному, а всеми другими может быть получено только через умозаключение, мы называем психическим. То, что непосредственно дается только одному, можно назвать нашим «Я».
Достаточно уже простейших фактов опыта, чтобы принять существование общего для всех мира и других Я кроме нашего собственного Я, каковые допущения оказываются равно полезными как в области теоретической, так и в области практической. Но дальнейший, более точный опыт учить нас, что мир далеко не так непосредственно нам дан, как это казалось сначала.
Чтобы мы могли увидеть какое-нибудь тело, необходимо присутствие другого еще самосветящегося тела; чтобы мы услышали какое-нибудь тело, последнее должно быть приведено в состояние колебательного движения, и эти колебания должны дойти до нашего уха. Далее, воспринимающее глаз и ухо должны быть здоровы, способны выполнять свою функцию. Даже человеку неученому известно влияние внешней среды и органов чувств на впечатление, производимое на него миром, который каждому кажется поэтому несколько различным. Научный опыт это подтверждает, более того, он даже учит, что ощущение (восприятие) определяется конечным звеном целой цепи, тянущейся из окружающей среды в центральную нервную систему, и только в исключительных случаях это звено может выступить и самостоятельно, без внешнего воздействия, создавая галлюцинации. В этом случае необходима проверка при посредстве других чувств или также других людей, раз дело идет о суждении, которое должно иметь научную и, следовательно, социальную ценность. Переоценка этого исключительного случая легко может привести к самым ужасным идеалистическим или даже солипсическим системам.
Было бы чрезвычайно странно, если бы совершенствование нашего опыта о мире привело к упразднению этого опыта, не оставив о самом мире ничего, кроме недостижимых фантомов25. Действительно, более точное исследование докажет неосновательность такого опасения. Все, что мы видим, слышим, осязаем и т. д., находится в зависимости от того, что мы еще кроме этого видим, слышим, осязаем и т. д. в окружающей нас среде, но оно зависит также и от того, что может быть констатировано исследованием – более грубым ли или более тонким – нашего тела. Сказанное относится не только к нашим восприятиям в целом, но оно сохраняет также всю свою силу и в отношении простейших качественных элементов – цветов, тонов, давлений и т. д. – на которые мы могли бы разложить наши чувственные ощущения. Обозначим через А В С D E… чувственные элементы, на которые может быть разложена наша среда, через U – поверхность, отграничивающую наше тело от среды и через К L М N… те чувственные элементы, которые мы находим внутри этой замкнутой поверхности U. В таком случае всякий элемент первой группы, допустим А (зеленый цвет листа) зависит от элементов той же группы, например от В (солнечного луча, содержащего, между прочим, и зеленые лучи), но также и от элементов второй группы, от К (открытого состоянья глаз), допустим, и также, например, от N (чувствительности сетчатки). Эти факты, которые могут быть констатированы совершенно независимо от какой бы то ни было теории, ни одна здравая теория познания не может и не должна игнорировать. Всякий должен признать зависимость в пределах первой группы зависимостью физической, а совершенно другую зависимость, вторгающуюся в пределы U – зависимостью физиологической26.
Уже последних строк достаточно, чтобы оценить по достоинству различные сомнения Планка касательно ощущений. Все, что мы заметили о взаимной зависимости А В С D Е… вовсе не произвольно, это – физическое или, если вам уж очень нравится это выражение: это реально (см. книжку Планка, стр. 5). Только физиологическое зависит от индивидуальности тела, но отсюда еще не следует, что оно незакономерно, а оно поддается определению D как и устранение не меньше, чем влияние какого-нибудь индивидуального гальванометра, термометра и т. д. Этим мы ответили также и на замечание Планка о реальном на стр. 40. Не мы будем сожалеть о том, что полное исключение чувственных ощущений есть дело невозможное (см. Планк, стр. 33), напротив того, мы считаем их единственным непосредственным источником физики и мы не должны забывать о них и после того, как перестали ими пользоваться. Ибо если первоисточником понятия «сила» является «мышечное чувство» (см. Планк, стр. 8), то отсюда следует, что везде и всегда, где и когда есть или может быть мышечное чувство, мы должны принять также и ускорение чего-то, что способно двигаться, что Галилей доказал только для случая тяжелого тела27. С одним ощущением могут быть связаны важнейшие абстракции. О чисто субъективном понимании ощущений, которое, по-видимому, принимает Планк на странице 37, именно на мой взгляд не может быть и речи. Я не знаю поэтому, нуждается ли еще «позитивизм Маха который только с трудом может быть продуман до конца» (см. Планк, стр. 42) в особом ключе, чтобы быть последовательным и свободным от противоречий, – в ключе, которым, по-видимому, обладает Планк (см. стр. 39); впрочем, я буду благодарен за всякую помощь.
Но я должен также заметить, что неправильно судит Планк (см. стр. 39) о моем «позитивизме», когда рассматривает его как реакцию на неудачи атомистических умозрений. Если бы кинетическая физическая картина мира, – которую я, считаю, правда, гипотетической, хотя это на мой взгляд ничуть не преуменьшает ее значения, – «объясняла» и все физические явления, я все же не считал бы все многообразие мира этим исчерпанным; в том-то и дело, что для меня материя, время и пространство суть также еще проблемы, к решению которых, впрочем, физики (Лоренц, Эйнштейн, Минковский) постепенно приближаются все больше и больше. Да и к тому же физика – это не весь мир; не следует забывать и биологии, которая тоже играет существенную роль в картине мира.
