KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » Прочая научная литература » Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 14

Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 14

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Коллектив авторов, "Новые идеи в философии. Сборник номер 14" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Что сулит нам удовлетворение, то мы совершаем, однако, от природы, сами; для этого нам вовсе не нужно никакого побуждения со стороны какой-нибудь научной теории. Но если мы, как говорит Шлейермахер, можем действовать только по своей природе, а не на свою природу, то этика, касающаяся только нашей воли, вполне может предоставить нас нам самим; и без нее случится все, что возможно и что необходимо; мы будем ставить себе в качестве цели то, что принимаем за лучшее в силу своей духовной организации. Благодаря этому, остаются, по-видимому, только две возможности: либо считать, что этика излишня, и ее область должна быть передана описательной психологии и истории; либо полагать, что она должна довольствоваться изображением по своему вкусу идеального человека с богатой восприимчивостью к добру и отказаться от предписания законов действительному и нисколько не идеальному человеку: ведь ее законы имели бы так же мало успеха, как приказание правильно петь лицу, лишенному слуха. Или, иными словами: если человек от природы неизбежно хочет счастья, а научное рассмотрение может лишь сделать понятие его более отчетливым и подвести его под другие определенные понятия; если, следовательно, последняя цель может заключаться только в счастье отдельного лица, то возникает та трудность, из-за которой Кант22объявил понятие счастья непригодным для обоснования всеобщих нравственных законов. «В чем каждый видит свое счастье, это определяется особенностями его чувства удовольствия и страдания, и даже у одного и того же субъекта это зависит от различия потребностей, обусловливаемого изменениями этого чувства». – «Задача определить наверное и в общем виде, какое действие могло бы способствовать счастью разумного существа, совершенно неразрешима».

Неразрешима, разумеется, при допущении, что человек неизменен или изменяется только под влиянием неизменных причин, и что эвдемонистическая этика необходимо должна брать каждого таким, каков он есть. Допущение это, несомненно, кажется весьма естественным, если стоять на эмпирической почве обычных эвдемонистических теорий. Однако ни одна гедонистическая мораль никогда еще не задавалась серьезно задачей сделать каждого счастливым на особый лад и никогда не задумывалась, как бы вернее и полнее удовлетворить наши субъективные желания, направленные на достижение особенно нравящихся нам удовольствий или уклонение от особенно тягостных для нас страданий. Ни одна гедонистическая мораль серьезно не соглашалась еще с тем, что существенным элементом счастья могут стать для одного – тонкое вино и табак, для другого – мечтательное безделье и сладкая лень, для третьего – хорошенькие женщины, для четвертого – вкусное человеческое мясо. А ведь если «принимать в расчет особое у каждого чувство удовольствия и неудовольствия», то окажется немало людей, которые в этих вещах видят важнейшие условия своего счастья, и для которых отказ от перечисленных наслаждений показался бы самым тяжелым лишением. Едва ли таким людям можно внушить, что они совершенно заблуждаются касательно своего счастья, и что другие более благородные духовные радости сделали бы их гораздо счастливее; будучи такими, как они есть и какими стали благодаря долгой привычке, они с полным правом могли бы утверждать, что их наслаждения являются для них самыми высшими. Они могли бы находить свое благо в чем-нибудь другом и ставить себе другие цели в том только случае, если бы получили иную восприимчивость, т. е. если бы были иначе созданы.

Однако и рассмотренная теория, принимающая в расчет только индивидуальное благополучие, не может все же не отправляться от нормальной восприимчивости к удовольствию и страданию, по существу своему одинаковой у всех людей; она не может, далее, не допускать, что восприимчивость каждого подвержена изменениям и может быть превращена в нормальную восприимчивость. Чтобы сделать людей счастливыми, для этого нужно – рассуждает она – создать в них такой душевный строй, который обеспечивал бы им достижение максимума удовольствий и минимума страданий.

Ведь и Кант, так резко противопоставляющей нравственность счастью и эгоизму, вынужден признать, что этика должна допускать определенную наличную восприимчивость человека; только при этом допущении она может быть значимой для каждого. Во введении к «Учению о добродетели» (XII) он называет «нравственное чувство, совесть, любовь к ближнему и уважение к самому себе» различными сторонами восприимчивости души к понятию долга вообще, естественными задатками к возбудимости понятием долга; задатки эти есть у всякого человека, и обладание ими нельзя поэтому считать долгом. Кант далее говорит, что всякий обязан культивировать нравственное чувство и совесть, которые у него есть: этим опять-таки делается названное допущение, что восприимчивость каждого может изменяться, по крайней мере, по своей степени и в отношении к силе отдельных мотивов и из данного состояния может быть превращена в нормальное. И в самом деле, всего важнее это нравственное развитие, совершающееся в области чувства, в области восприимчивости к определенным целям и правилам; всего важнее вопрос, каким образом можно способствовать расцвету существующих у человека задатков восприимчивости к нравственным целям и каким образом предохранять их от гибели.

Итак, с одной стороны, всякая этическая теория должна брать отдельного человека, каков он есть, ибо она не может требовать от него того, чего он не способен хотеть сам по себе. Но, с другой стороны, если она не хочет одобрять всего, отвратительного, вытекающего из данной его восприимчивости к удовольствию и страданию, она должна требовать от него сделаться иным, чем он есть. Величайшей проблемой является исследование условий такого индивидуального изменения при данном положении вещей и нахождение путем этого исследования средств осуществления нормального состояния. Одного допущения свободы недостаточно для разрешения проблемы. Ведь если даже понимать действительную свободу в самом широком смысле, все же свободный человек может выбирать только между возможностями, которые ему известны, – он не в состоянии создавать себе цели из ничего. Он не может стремиться к такому совершенству, какого он себе никогда не представлял; он не в состоянии решить в пользу того, что никогда не бывает объектом его хотения, ибо подобная вещь не оказывает на него никакого влияния. Он может только одну побуждающую его цель предпочесть другой, отклонить один толкающий его мотив и подчиниться другому. Конечно, сама воля является существенным фактором в изменении человеческой восприимчивости, поскольку ее решения изменяют самый душевный склад и создают действующие в определенном направлении привычки. Однако, чтобы был возможен этот процесс, ему должен предшествовать мотив в форме такой мысли о цели, которая возбуждала бы наше чувство. Вопрос, значит, прежде всего в следующем: как могут возникать этические идеалы и как они могут возбуждать человеческое чувство?

Всякое этическое исследование, даже отправляющееся от чисто гедонистических точек зрения, требует от человека, по крайней мере, чтобы он размышлял по поводу целей и мотивов своих поступков, отвлекался от минутных влечений и возвышался до более общих целей. Оно требует от него разумности, по крайней мере, в том смысле, чтобы он, принимая в расчет неизбежные последствия, боролся с непосредственной властью отдельных влечений. Оно либо предполагает, что человек доходит до предпочтения длительного наслаждения мимолетному путем естественного развития своего мышления, которое делает его, таким образом, восприимчивым к ценности только еще предстоящего удовольствия; либо оно допускает, что такой результат создается этическими наставлениями, которые могут содействовать доставлению господства человеческому разуму. Однако те учения, которые внушают человеку стремление к более высоким благам и побуждают его заботиться вместо эгоистических интересов о благе ближних, должны не просто допускать, что в человеке заложена восприимчивость к соответствующим чувствам (самоуважению и любви к ближним), – они должны предполагать, что в течение развития эта восприимчивость станет настолько живой, что названные высшие цели покажутся ему ценными, и мысль о них в состоянии будет двигать его волю.

У отдельного человека такое оживление восприимчивости может быть произведено путем внешних влияний: путем наставлений, воспитания, примера, общественного мнения, которые пробуждают дремлющую склонность, показывая нам удовлетворяющие нас объекты. Однако идеи того, что должно быть, где-нибудь непременно возникают естественным путем, завладевая затем нашей волей. Кто утверждает, что природа заложила в человека один голый эгоизм, и лишь история его развития создает в нем нравственное настроение23, тот устанавливает такую противоположность между природой и историей, которая грозит сделать историю непонятной. Ведь история человека может быть только развитием его природы; если бы последняя содержала одни эгоистические мотивы, то как история могла бы обнаружить какие-нибудь другие? Можно ли собирать с терновника виноград, с сорных трав – фиги? Всякий нравственный прогресс, всякое приближение к более высоким жизненным идеалам совершаются так, что сначала в умах отдельных лиц всплывают некоторые мысли, непохожие на ранее господствовавшие, и эти мысли требуют осуществления; затем они получают признание в более или менее обширных кругах и закрепляются в общественном мнении, в нравах и, наконец, в правовом порядке; одновременно с этим наступает изменение в оценке отдельных целей и во всем мироощущении. Однако возможность даже высочайших нравственных идей должна содержаться уже в первоначальной природе человека, хотя бы они могли получить свое развитие только в социальной жизни. Мы можем указать время, когда впервые появилась мысль о всеобщем равенстве людей вопреки национальной ограниченности, сказывающейся еще у Аристотеля; мы можем шаг за шагом проследить, как все отчетливее стало ощущаться противоречие рабства человеческой сущности; в наше время происходят переговоры о соблюдении долга гуманности также и во время войны; не так давно произошло уничтожение пыток. Основные признаки того состояния, на которое должно быть направлено наше поведение, и правила, которым оно должно следовать, непрерывно изменялись, причем эти изменения производились прежде всего деятельностью отдельных индивидов: исполненные отвращения к дикости и варварству, поняв противоречия прежних воззрений, одушевившись новыми и высшими целями и новыми путями более полного осуществления этих целей, они подчиняли своему влиянию все более и более широкие круги. При ретроспективном обзоре можно пытаться показать, как в этом прогрессе господствует некоторая логическая необходимость, как в нем все полнее и отчетливее познавалось то, что принадлежит самой сущности человеческого разума. Однако логическая необходимость, поскольку она действительно существует, не исключает значения индивидуального вдохновения. Общественное мнение и нравы довольно долго мирятся с противоречиями, прежде чем последние станут невыносимыми – раньше отдельному лицу, а затем всем вообще. Но ведь и в теоретической области правильность мысли вовсе не служит ручательством того, что такая мысль действительно мыслится, а если она кем-нибудь мыслится, то это опять-таки еще не ручательство, что она всеми признается. Появление новых идеалов и власть, которую они приобретают, есть одно из важнейших, но в основе своей также и загадочнейших явлений истории – оттого загадочных, что целеполагающее мышление черпает свои мотивы не только из рассудка, но также из чувства и воли, и прогресс его предполагает как раз то преобразование восприимчивости масс, то изменение у них оценочных чувств, без которого невозможна никакая историческая жизненность идеалов. Понятие возрождения есть только более яркое выражение для процесса, всюду повторяющегося в меньшем масштабе, процесса, который должно допустить всякое этическое исследование, если только оно само хочет способствовать нравственному развитию.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*