Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
Взять хотя бы такой случай. В Москве, на Никольской, около часовни Святого Пантелеймона — покровителя болящих и целителя, с ночи собирались больные и «порченные» — так называли людей, страдавших припадками. И вот как-то в ноябре 1895 года пришёл туда «порченный» семнадцатилетний крестьянин Василий Алексеев. Одна из стоявших у храма женщин, крестьянка Наталья Евлампиевна Новикова пожалела его и дала ему яблоко. Тот надкусил его, и вдруг ему стало дурно, начался припадок Он стал кричать и плакать. Его посадили в пролётку и отвезли в приёмный покой. После этого какая-то женщина заявила, что припадок произошёл от яблока, а Новикова — ведьма. Раздались крики: «Бей колдунью!», «Колоти ведьму!» — и Новикову стали бить. Проходивший мимо сын коллежского советника Леонид Николаевич Нейман вырвал несчастную женщину из рук неистовой толпы и потащил за стену Китай-города. Народ гнался за ними, крича: «Бей его, чтоб не заступался в другой раз! Отнимай и бей колдунью!» Дело для Неймана и спасённой им женщины могло кончиться очень плохо, если бы в дальнейшие события не вмешался городовой, который и успокоил озверевшую толпу.
В 1890 году репортёр одной из московских газет столкнулся под Москвой с обрядом «отчитывания кликуши». И вот как он его описал: «У церкви все стояли без шапок, крестились. Путь от часовни к озеру был пуст. Только я подошёл к озеру и хотел выйти на свободную дорогу, как меня остановили и не пустили, крича, что здесь должен бес бежать к озеру, а если окажешься на его пути, то он может войти в тебя и ты погиб. Хочешь стать бесноватым? Но я оттолкнул их и пошёл. У воды, на большом камне, сидел древний старец с окладистой бородой и густыми нависшими бровями, с металлическим образом на груди, в чёрном длиннополом сюртуке, вытертом и изорванном. Старухи в чёрных платках и тёмных сарафанах держали под руки совсем обнажённую девушку лет 18–20. Распустили чёрные косы её и что-то шептали на ухо. Она закрыла глаза и дрожала. Красивое лицо было обмочено слезами, губы шептали: „Оставьте меня“. „Молись, несчастная!“, — сурово крикнула старуха. Старик поманил старух пальцем, и те потащили к нему девушку. „Благодетели, оставьте меня!“ — взмолилась она, падая на колени. „Ты не знаешь, что говоришь, устами твоими глаголет бес“, — громко сказал старик Женщины подняли девушку на камень и растянули на спине. Она не сопротивлялась, но продолжала шептать и тело её вздрагивало в судорогах. В толпе уверяли, что её трясёт бес. Кто-то сказал: „Посмотрите сами, то ли ещё будет“. Старик кричал заклинания, а старухи нараспев скороговоркой продолжали что-то говорить. Пока старухи (их в толпе называли „пророчицами“) читали молитвы, старик стал растирать тело девушки. Прошло минут десять. Старик сделал знак, и старухи, схватив голову девушки, насильно разжали ей рот. Раздался страшный крик Девушка вырвалась и хотела приподняться, но тут из-за часовни выбежали ещё две старухи и вчетвером они насели на „кликушу“. Одна придавила ей коленом живот, другие держали за ноги, а другие справлялись с головой и руками. Крик, раздирающий душу, повторился. Старик, уловив момент, засунул в рот кричавшей металлический образок, который лежал у него на груди. Старик уже не гладил, а бил девушку. „Изыди, изыди!“ — выли „пророчицы“. — „Изыди, изыди!“ — повторяла толпа. Девушка билась под ударами и, наконец, освободив рот, стала отчаянно кричать. „Вот-вот скоро выйдет“, — говорили вокруг меня. Старухи, сидевшие на „кликуше“, стали давить ей живот, как обыкновенно месят тесто, а старик бил её по щекам и, казалось, сильно. Крики стали глухими, наверное девушке засунули в рот образок Прошло 15 минут. По сигналу старика все остановились, приподняли девушку, поставили на колени и старик, став впереди, стал читать что-то шёпотом. Девушка кричала неимоверно, всё тело её было в синих пятнах, волосы всклокочены, лицо ярко-красного цвета, вид ужасный. „Ишь несчастная, как измучили бедную“, — соболезновали в толпе. По знаку старика девушку опять стали мять, давить и колотить, пока она не повалилась беспомощно, очевидно лишившись чувств. „Вышел, готово“, — произнёс старик. Тут уже стояла новая кликуша, ожидавшая своей очереди».
В преступной среде существовала легенда о так называемой «воровской свече». Суть её состояла в том, что если из убитого человека натопить жира и сделать из этого жира свечу, то, какое бы ты преступление ни совершил, тебя никогда не разоблачат и не поймают. Были жертвы и этого предрассудка. Вообще заигрывание кого бы то ни было с миром воображения — дело весьма сомнительное. Неустойчивая, импульсивная психика человека способна рождать таких чудовищ, справиться с которыми люди не в состоянии.
Глава шестнадцатая
ОБЫВАТЕЛИ И ИНТЕЛЛИГЕНТЫ
Народ и монархия. — Коронация и Ходынка. — Антисемитизм и евреи. — Неизвестная русская литература. — Конец «мирного времени»
Для многих русских людей существование монарха было предметом гордости и средством утешения.
От сознания величия самой России, величия подвигов наших предков на полях сражений, а главное, величины её территории, простирающейся, как тогда говорилось, на все четыре части света от Китайской стены до Вислы и от Ледовитого океана до Арарата, величие её царя казалось безбрежным. «Быть царём такого великого народа — значит быть видимым орудием промысла Божия», — утверждали теоретики монархии. «С нами Бог, разумейте языцы!» — провозглашало духовенство. Гимн страны был посвящён её монарху, подчёркивая тем самым, что ничего более великого в России, чем царь, нет. «Боже, царя храни!» — гремело на торжествах и праздниках, поэты слагали стихи по случаю тезоименитства царя, его приездов в Москву, рождения у него детей и пр. По случаю приезда Александра III в Москву появились, например, такие стихи:
Гремите радостные клики,
И Кремль благовести Москву!
Гряди наш Царь, наш Царь великий,
В первопрестольную Москву!
Москва и Царь — два эти слова
Между собой слились в одно,
И сколько в сих словах святого
Для россиян заключено!
Москва и Царь — два эти слова
Давно сам Бог соединил
И первым быть Царём на свете
Царя Москвы благословил:
Вот он — России созидатель,
Наш Царь, Могучий Исполин
И стран полночных Обладатель —
России Мощный Властелин!
Светла, как Божия денница,
С улыбкой ясной на лице,
Родная Матушка-Царица
С Ним появилась на крыльце.
Ну а въезд 10 мая 1886 года в Москву Николая II вдохновил поэта на такие строки:
Вьются флаги над столицей,
Дни настали торжества, —
Дождалась царя с царицей
Наша матушка Москва.
От стихов сих повеяло на меня детством, вспомнились стихотворения о Ленине и Сталине и о нашей любви к ним.
Ну плохо ли, скажите, быть любимцем миллионов, да ещё иметь такую безграничную власть, какую имели в России её первые руководители? Получи кто-нибудь из нас такую власть, что бы он натворил? Страшно подумать. И нет ничего удивительного в том, что время от времени в России кто-то сходит с ума на этой почве. При хорошем воображении и страстном желании стать всесильным владыкой, чтобы оторваться от убогой реальности, достаточно совсем небольшого помрачения ума. Получить его не так трудно, как кажется. Когда же вы почувствуете, что оно почти наступило, то не дёргайте себя за уши, не теребите за нос, стремясь стряхнуть наваждение, а отдайтесь целиком чувству и, как говорится, будьте счастливы. И тогда прочь страхи и заботы, прочь нищая, убогая жизнь и да здравствует время славы и свободы, время исполнения желаний! В России, где разрыв между желаемым и действительным всегда был особенно велик, а мечты о богатстве и власти практически недосягаемы, умопомрачение гоголевского чиновника, вообразившего себя испанским монархом, никогда не считалось чем-то сверхъестественным. И не один у нас Аксентий Иванович Поприщин на этом свихнулся. В 1887 году камер-юнкер Похвиснев, например, вообразил себя российским императором и вскоре издал рескрипт о награждении одного из своих слуг 5 тысячами рублями. Можно себе представить, какой пожар воображения разгорелся в мозгах несчастного слуги! Что ни говорите, а жизнь — жестокая вещь, и горькое разочарование после предвкушения великой радости также способно повредить рассудок человека, а то и убить его, как настоящее горе. А ведь слуга-то наш не то что пяти тысяч, но и пяти копеек по рескрипту не получил от своего благодетеля! Он, правда, долго и терпеливо ждал обещанного, потом несколько раз намекал хозяину, однако ничего не помогало. В конце концов, он махнул рукой и обратился в суд с жалобой на неуплату предусмотренного рескриптом вознаграждения. Судьи ему, конечно, отказали. Нерешённым для них остался только один вопрос: кто больший идиот — хозяин или слуга?
