Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
А какое всё это имело отношение к царю? — спросите вы. Да никакого, если не считать возникшей в связи с этим печальной мысли о том, что за царя и заступиться было некому, ведь над ним-то не было никакого начальника, который мог бы это сделать. Его постоянно кто-то ругал и отзывался о нём, да и вообще обо всём его августейшем семействе, весьма неуважительно и неодобрительно.
Пьяный крестьянин Закорючкин, например, проходя по улице, остановился против дома купца Калинина, в освещённых окнах которого были помещены портреты царя (Николая I) и царицы. Услышав суждения собравшейся под окном публики о сходстве портретов с оригиналами, он произнёс по адресу оригиналов матерные слова и заявил к тому же, что царь похож на ж… с усами.
После поражения в Крымской войне Николаю I особенно часто доставалось от верноподданных. Крестьянин Савелий Михайлов, например, сначала восхвалял в трактире государственных преступников Пугачёва и Разина, называя их мучениками, пострадавшими за людей, а после этого стал руг ать царя за то, что он ведёт с турками безумную войну и разоряет народ. Кроме того, он хулил религию и святых угодников.
Задержанный за убийство бродяга Ильин на сказанные ему слова: «От бога и царя не уйдёшь» по адресу того и другого стал ругаться матом.
Доставалось и Александру II. 4 мая 1878 года совершенно трезвый полицейский служитель Емельян Чуланов сказал: «Наплевать мне на царя, царь мне тот, кто мне деньги даёт», а рядовой интендантского ведомства Михаил Петрович Тевчев, после того как была спасена жизнь Александра II при очередном покушении, произнёс в трактире такое: «За те денежки, которые мы получаем от царя, его спасать не следовало».
В одном из полицейских рапортов времён Александра III сообщалось о том, что «московский мещанин Николай Филиппов в доме терпимости мещанки Чистяковой публично высказывал свои нигилистические убеждения и дерзко отзывался о Священной особе Государя Императора и правительстве, причём склонял одну из проституток, Юлию Австровекую, поступить в общество, первым условием которого должно быть отречение от Бога и от родителей».
В подобных рапортах можно встретить и такие выражения в адрес российского самодержца: «Дурак Его Императорское Величество, что позволяет евреям жить в России» или: «Что такое, что я тебя ругал, за глаза и царя ругают» и т. д.
Ну а уж как ругали Николая II и говорить нечего! Почему-то в отношении именно его чаще всего употреблялось слово «дурак». Студент Московского императорского университета Николай Горбачёв в 1908 году, когда речь зашла о войне с Японией, назвал царя не только дураком, но и подлецом, и идиотом. В XX веке ругать царя вообще стали больше. Времена, когда за оскорбление царской особы можно было поплатиться жизнью, давно прошли. Люди, как говорится, распустились. Ну разве позволил бы себе в прежние годы известный драматический артист Орленев шутку, о которой писал в своих воспоминаниях. Однажды в летнем буфете или ресторане он, захмелев, неоднократно подзывал к себе официанта, крича ему на весь зал: «Николай второй, пива!» Само собой понятно, что к царствующему императору это не имело никакого отношения. Дело было в том, что Николаем звали официанта, а поскольку среди официантов было два Николая, то на долю именно этого выпал номер второй. Так он и стал Николаем вторым. Два этих слова в сочетании с окриком подвыпившего посетителя не могли не производить скандального эффекта, и нет ничего удивительного в том, что выходкой артиста возмутились офицеры и чуть не побили его.
Когда алкоголь развязывал языки простым людям, то тут в адрес царя и прочих святынь неслись совсем нехорошие слова. Как-то в октябре 1910 года ночью на Большой Грузинской улице старший помощник пристава Гонтарёв обратил внимание на пьяного мужика, ругавшего кого-то неприличными словами. Гонтарёв сделал этому мужику замечание и попросил прекратить брань. На это мужик, а это был мещанин Фёдор Борисович Кобенин, ни с того ни с сего закричал: «Все вы холуи и царь ваш холуй!» В августе 1911 года среди бела дня на Новинском бульваре крестьянин Фаддей Петров громко ругал нецензурными словами царя и Бога. В протоколах того времени действия такого рода описывались обычно так «Оскорбил Особу царствующего Императора и позволил себе возложить хулу на славимого в Единосущной Троице Господа Бога, произнеся по Их адресу площадную брань».
Ещё более дерзким и озлобленным оказался крестьянин Дюдюлин. Тот, когда его связали после устроенного им дебоша, стал кричать о том, что ни властей, ни начальников он не признаёт и что сам Бог для него ничего не значит. Более того, он стал кричать: «Е… я бога и нашего государя!» За такое безобразие он получил два месяца ареста. При советской власти он бы запросто схлопотал за подобные слова в адрес генсека и партии три года.
Вообще, высказывание нашими пьяными соотечественниками в общественных местах подобных выражений в адрес руководителей разного ранга не такая уж редкость. При царе, а особенно при советской власти, это был один из экстремальных способов самовыражения. У представителей же власти и закона, помимо вопроса о наказании виновных, возникал вопрос о том, как фиксировать нецензурную брань в следственных и судебных документах. Одни считали достаточным одного упоминания об этом, другие же находили необходимым фиксировать сказанное во всей его первозданной мерзости. Большинство так и делало. В упомянутом выше деле Дюдюлина нецензурное слово, сказанное в адрес царя и самого Господа Бога, вошло не только во все протоколы, но и в приговор Московского окружного суда. Непонятно, как солидный, уважаемый член этого храма правосудия господин А. А. Печковский мог огласить этот документ в судебном заседании. В наше время подобные выражения в официальных документах не встречались. Мне вспоминается аналогичное уголовное дело 60-х годов прошлого столетия. Тогда пьяный хулиган употребил это слово в адрес Н. С. Хрущёва и его супруги Нины Петровны. Сотрудник милиции, составивший протокол о совершённом правонарушении, проявив сознательность и смекалку, придал грубому, хамскому выражению почти научную форму, расшифровав его содержание. Согласно составленному протоколу, нарушитель кричал не «Е… я вашу Нину Петровну!», а утверждал о том, что «имел с ней половое сношение». При этом, правда, несколько изменился смысл сказанного, он приобрёл скорее характер клеветы, чем оскорбления, однако элементарное приличие было соблюдено.
Брань из уст верноподданных лилась не только по адресу царствующего императора, но и императоров, почивших в бозе, а также в адрес их близких. В январе 1907 года крестьянин Яков Николаев «позволил по своему невежеству», как было отмечено в полицейском протоколе, в присутствии посторонних лиц сказать об Александре II: «Вечная ему память, он волю народу дал, а затем ограбил», а Александра III назвать «толстопузым чёртом». Николай же Горбачёв, о котором уже говорилось, грубо и цинично проехался по вдовствующей императрице, матери Николая II, Марии Фёдоровне. Он назвал её «б…» и сказал, что она живёт с немцем и что она вообще «прое… с немцами всю Россию».
Во время войны 1914 года, когда народ стал ещё озлобленнее, в адрес царствующей особы пьяные мужики стали кричать: «Царь наш спит, е…!», «Царю придётся свиней пасти!», «Государь Николашка ездит по кавказским бардакам!» и пр. Кто-то прокалывал булавкой на портретах глаза царю и царице.
Теперь, когда наши современники говорят подобные вещи про сегодняшних руководителей государства, удивляться не приходится — это ведь не ново, это у нас, можно сказать, традиция.
Царь и помереть-то спокойно не мог. Он вечно боялся самозванцев, претендентов на престол, боялся заговоров придворных и революционеров. Кроме того, если и приходили монарху мысли о спокойной смерти, они тут же омрачались воспоминаниями о похоронных обрядах, существовавших в стране. Ещё в середине XIX века, согласно установленному порядку, тело умершего царя полтора месяца торчало в соборе, выставленное на всеобщее обозрение. Страна-то большая, и чтобы добраться из провинции до Петербурга и попрощаться с царём требовалась уйма времени. Железных дорог тогда почти не было. Тело Николая I, правда, выставили не на полтора месяца, а на три недели — уж очень было жарко. Но и этот срок оказался слишком большим — труп разложился и издавал нестерпимую вонь. Труп Александра II был изуродован бомбой народовольца Гриневицкого. Странно, но в Москве после похорон Александра II уличная жизнь не изменилась. На улицах и площадях, как вспоминал современник, царил не траур, а оживление. 20 октября 1894 года, процарствовав 13 лет, умер Александр III. Церемония его похорон выглядела следующим образом: после третьего пушечного выстрела начался перезвон колоколов всех московских церквей, который не прекращался во время всего шествия, также начавшегося после третьего выстрела. Шествие возглавлял ехавший верхом церемониймейстер с чёрно-белым шарфом из крепа через плечо, за ним следовали два эскадрона лейб-драгунского Московского его величества полка. Потом шли хор трубачей, эскадроны и роты некоторых полков, придворные лакеи, по четыре в ряд, а также придворные скороходы, придворные официанты, гоф-фурьеры и камер-фурьеры, церемониймейстер, маршал 6-го класса, за ним знаменосцы несли знамёна, императорский штандарт, шли представители сословий, руководители московских органов власти, предводители дворянства, высшие чиновники, два герольда с жезлами, четыре полковника с опущенными государственными мечами, за ними на подушках несли ордена и знаки отличия в бозе почившего государя императора и императорские регалии… В общем, всё было так, как подобает в таком случае. В связи с кончиной императора не были забыты бедные и убогие. Для них были устроены поминальные обеды. «С Хитровки, — как рассказывал очевидец, — шли мужики в рваных дублёных полушубках и лаптях. За ними ковылял нищий на коленях, парень в одной рубашке дрожал всем телом под дождём и ветром. Большинство голодных составляли женщины старые и рано состарившиеся от голода, холода и бурной жизни. Большинство их было одето в лохмотья и стоптанные башмаки».
