Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь
– Редкое, редкое… Мы ширпотреба не держим… – провожал БИТов из столовой Ерофеев. – Езжайте, не портите людям аппетит!
– Хороший аппетит комплиментом не испортишь, – уже выходя, резюмировал фельдшер БИТ.
Ерофеев положил на стол две алюминиевые вилки с кривыми зубьями, стащенные когда-то давно, может быть, еще при СССР, в какой-то столовой, возможно, даже в той же злополучной «Ласточке»… На отдельной тарелочке нарезал перочинным ножом два малосольных огурца.
– Садись, ешь! Осталось пятнадцать минут!
Таня ела осторожно, медленно, казалось заставляя себя прожевывать и глотать…
– Ну что ты? – заметил ее состояние Саша.
– Ничего.
Таня смотрела в тарелку. Она терпеть не могла, когда ей уделяли слишком много внимания или как-то обсуждали ее внешность.
– Не обращай внимания… – Ерофеев остановился, чтоб не сморозить глупость типа «Врут они все!».
– Я не обращаю.
– Ну и правильно. В конце концов, – его вдруг понесло, – на правду не обижаются.
Таня не удержалась и хихикнула в тарелку.
Ерофеев успокоился.
– Ну и правильно. Хотя я не понял, а чего я смешного сказал?
– Да нет, ничего, – Таня улыбнулась, – это я не над твоими словами. – А про себя подумала: «А кто-то говорит, что я – страшная сестра!»
Ерофеев решил замять тему.
Они поели – уложились тютелька в тютельку – и ждали, пока остынет чай. Саша катал в ладонях горячую кружку, переливал ее содержимое из горячей чашки в холодную, потом поставил кружку в ковш с холодной водой.
– Водяная антибаня!
Но не суждено было Ерофееву попить чаю после обеда.
– Тринадцатая бригада! У вас вызов! Фельдшер Ерофеев, у вас вызов!
– Вот зараза! Ведь не уймется, пока карточку не возьму! Тань, сходи забери. Я еще чуток постужу.
Таня ушла. Вернулась через минуту с карточкой в руках.
– Ну и что там?
– Мужчина, пятьдесят лет, «плохо гипертонику».
– Ага. Ясно. Ну, иди, Иванычу скажи, и ждите меня у машины.
Попить чаю! Надо сделать всего-то пару глотков крепкой заварки, чтоб картошка с котлетами равномернее улеглись в желудке. Но чай все никак не остывал. Однажды Ерофеев так же, спеша, хлебнул горяченького чаю – и обжег пищевод. С тех пор ничего горячего ни пить, ни есть не может.
Он так и отнес кружку в свой шкафчик. Не судьба. Придется выпить уже холодный чай, после вызова.
В машине Саша спросил:
– Ну что, Татьян, будешь за главного на вызове?
Во как! Ну что ж, все-таки не зря она уже неделю через день работает на скорой. Надо накопленный опыт претворять в практику.
– Я попробую, – ответила она.
– Попробуй дать мне баллон с закисью, – сказал Ерофеев.
Таня полезла в деревянный ящик рядом с носилками, достала баллон с закисью азота и протянула Саше.
– На.
– Я просил попробовать дать, а ты даешь.
– Я не понимаю, – растерянно сказала Таня.
– Ну что тут непонятного? Я тебе сказал: «Попробуй дать», а ты даешь.
Таня недоуменно смотрела на Ерофеева.
– Я не понимаю, – снова сказала она. – Чего тебе надо?
– Мне надо, чтобы ты попробовала дать мне баллон с закисью.
– Ну, я попробовала – и даю, – разозлилась девушка.
– Нет, ты мне просто даешь. А ты только попробуй, – серьезно сказал Ерофеев.
– Это невозможно, – сказала Таня, – я или даю, или не даю…
– А почему ты думаешь, что можно попробовать осматривать больного? Ты или уверенно осматриваешь его, или он с порога видит твою нерешительность – и ты для него никто! Поняла?
– Поняла.
– Будешь пробовать или смотреть?
– Буду смотреть.
– Ну, пошли. И еще: я – не зануда, как ты наверняка подумала.
Таня незаметно улыбнулась. Она действительно мысленно обозвала Ерофеева занудой.
Дверь им открыла старушка лет под восемьдесят, но крепенькая. Стоит прямо, смотрит ясно, хоть и дома, но в косынке. Ерофеев посторонился, пропуская вперед «доктора» – Таню. Они поздоровались. Старушка ответила:
– Спаси, Господи! Приехали. Проходите.
Покачала головой:
– Докторша-то молоденька. Это что ж, прямо с института?
Ей никто не ответил.
Ерофеев окинул квартиру взглядом, увидел образ Спаса Нерукотворного, перекрестился. Таня, судорожно сжимая фонендоскоп, прошла в комнату.
На неприбранной кровати сидел тучный дядька, лохматый, мутноглазый какой-то. Часто дышал и чесался. Скребся он самозабвенно. Скоблил запястья, шею, подмышки, пах, уши, снова запястья и локтевые сгибы…
– Что вас беспокоит? – спросила Таня.
– На фонтане у руля… наливаю, крепкое – боржом не пить, а язык… жуть, – сообщил больной. – Силамыло… фла. Муть.
Ерофеев подозрительно смотрел на больного, принюхивался. Потом наклонился к старушке, спросил вполголоса:
– Он не пил?
Старушка махнула рукой.
– Что вы! Он совсем не пьет. Он гипертоник. Давление скачет! Участковый замучился совсем. Что ни назначит, не помогает! Или давление туда-сюда! Вся пенсия – на лекарства, а все не впрок.
Она убежала и вернулась с огромным пакетом, из которого вываливались разнокалиберные коробки.
Таня, поняв, что от больного ничего путного не добьется, стала осматривать. Измерила давление, послушала легкие, оттянула веки и посмотрела в глаза, потребовала показать язык. Больной высунул кончик малинового языка и сказал:
– Бе-бе-бе… Бяшка, дура! В бульоне булькают бульонки! – выдал он новую «народную мудрость».
– Мне надо руки помыть, – сказала Таня, обращаясь к старушке.
– А, пойдемте, доктор!
Та повела «доктора» в ванную, повесила на крючок хрустящее вафельное полотенце. Таня пустила воду и попросила:
– Фельдшера позовите, пожалуйста!
Ерофеев втиснулся в маленькую комнатку, навис над Таней.
– Саша, я не знаю, что с ним. Давление – сто пятьдесят на сто, пульс под сотню, чешется непрерывно, язык сухой. И чушь несет…
– А чем от него пахнет? – спросил Ерофеев. – Запах чувствуешь?
– Не могу понять. Чем-то приторным… И химический какой-то запах…
– Ну, на что похоже?
Таня перебирала в уме все возможное. Наконец сказала:
– Наверное, это бред, но пахнет жидкостью для снятия лака.
– Совсем даже не бред! Ацетон. А когда у нас от больного пахнет ацетоном?
– При диабетической коме…
– Вот! Правильнее, при гипергликемической. Ну, до комы тут дело еще не дошло, но она не за горами. Пошли лечить.
В коридорчике им встретилась старушка с большой кружкой холодной воды. Увидела Таню, пробормотала:
– Пьет и пьет… пьет и бегает…
Таня переглянулась с Ерофеевым. Тот остановил женщину.
– Попросите его помочиться в баночку. Нам надо посмотреть, какая моча.
Пока старушка разговаривала с сыном, Ерофеев наклонился к Тане и прошептал:
– Спроси, есть ли у них активированный уголь, и назначь выпить сейчас же. И еще заставь его выпить раствор соды. Сделай покрепче: столовую ложку на пол-литра воды. Поняла?
– Поняла.
– Действуй. Я пока место на него запрошу. Надо везти в больницу.
Ерофеев пытался дозвониться до диспетчера, запрашивал место и слышал, как Таня уверенным голоском отдает распоряжения. Диспетчер сообщила номер больницы. К Саше подошла старушка и протянула банку с мочой. Из банки поднимался знакомый запах «жидкости для снятия лака».
На кухне фельдшер аккуратно плеснул несколько капель из банки на линолеум. Подождал минутку и наступил. Когда отрывал кроссовку от пола, линолеум чвакнул. Ерофеев еще пару раз почвакал и заключил:
– Не моча – сироп!
Он извлек из ящика портативный глюкометр и, получив каплю крови из пальца больного, определил уровень сахара. На дисплее высветилось число 22,7.
Таня вошла в кухню и негромко доложила:
– Он проглотил двадцать таблеток активированного угля и выпил пол-литра содового раствора.
– Хорошо. Ты про госпитализацию им сказала?
– Да. Старушка хлопочет, собирает его. А он пока невменяемый, но послушный. Что говоришь, то он и делает. Но дурашливый какой-то.
– Это ацетон. Точнее, кетоацидоз. Ничего, ему сейчас полегче станет.
Саша показал стажерке результат измерения уровня сахара.
– Правильнее будет сказать, гипергликемическая атака, кетоацидоз, прекома. Хотя последнее мы уже предотвратили. Поехали. Он еще может подкинуть сюрпризы.
– Какие же?
– Да любые. Например, инсульт, или инфаркт, или тромбоз артерий кишечника. У него сейчас кровь как перестоялый вишневый кисель – кисло-сладкая и с хмельком.
В машине Ерофеев сел в салон, а Таню посадил на переднее место. Мужчина в дороге немного изменился. Дурашливость прошла. Он по-прежнему бешено чесался и жаловался, что все зудит. Ерофеев его успокаивал, увещевал, что, мол, надо потерпеть, сейчас начнут лечение и через день, от силы два, все прекратится[38].
