Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь
Машина выкатилась на шоссе.
– Сильное движение! – сказал Ерофеев.
Несмотря на будний день и рабочее время, автобусы шли почти все набитые. Водитель скорой не включал маяк. Какой смысл? Из области нужно добраться в район подстанции, там уже позвонить, что вернулись, и ждать распоряжения.
Таня вернулась в салон и устроилась на сиденье, как котенок. Услышанное надо было обдумать. Автомобиль вдруг сильно вильнул, так что девушка чуть не упала с кресла.
– Идиот! – заорал водитель и добавил еще несколько «тяжелых» слов.
– Что случилось? – спросила Таня, подтянувшись к окошку.
– «КамАЗ»-самосвал обогнал нас по встречке, – ответил, не меняя тона, Ерофеев. – Василий Иванович, ты полегче с эпитетами… На всех дураков матерных слов не напасешься.
– Ниче, – сказал водитель и усмехнулся. – Батя, бывало, так завернет, только диву даешься: откуда слова берет?!
С улицы донесся грохот.
– Матерь Божья! – крикнул водитель и дал газу, одновременно включая маяк и сирену.
– Что там? – Таня силилась увидеть за кузовами машин происходящее.
Саша повернулся к ней:
– Прежде всего, спокойно.
Таня ничего не понимала. Машина уже подъезжала к месту, и водитель искал, где бы встать.
– Этот идиот на «КамАЗе» раздавил автобус. Василий Иванович сейчас доложит в ГИБДД и в центр об аварии, а нам надо рассортировать пострадавших. Если у кого кровотечение – надо останавливать. Доставай всю перевязку, что есть, косынки.
Таня оцепенела – как это «раздавил автобус»? Там же люди! Ерофеев, видимо, почувствовал ее состояние.
– Так, смотри на меня! Слушай меня!
Машина остановилась, и водитель выскочил из кабины.
– Ты сейчас откроешь дверь. Твоя задача – не слушать крики, не смотреть, а все записывать: пол, возраст… Если сможешь – меряй давление и пульс. Делай все быстро. И не думай ни о чем. Что бы ни увидела – все эмоции потом! Ясно?
Таня кивнула.
– Работаем. Остановишься – работать не сможешь! Пошли!
Они разом вышли.
«КамАЗ» разломил автобус посередине и лег на него, вывалив из кузова щебенку. Вокруг стоял какой-то непрерывный крик на одной ноте. Кто-то из пассажиров лежал, кто-то сидел, кто-то медленно ходил по кругу. Над искореженным автобусом висело облако серой пыли.
Ерофеев крикнул водителю:
– Из «КамАЗа» шофера достанешь?
– Да! – отозвался тот. – Поломало ноги. Сейчас оттащу.
Исчез тарахтящий звук. Это заглох дизель «КамАЗа». Ерофеев вынимал из салона автобуса тех, кто не попал под щебенку, но был травмирован от удара. Быстро осматривал, тому, кто мог двигаться и как-то помогать, давал салфетки марлевые, чтобы закрывали ссадины и раны. Таня шла следом и мерила давление, считала пульс на пятнадцать секунд, спрашивала имя, фамилию, возраст, все записывала. Подбежали добровольцы из дачного поселка – стали помогать отгребать щебенку и вынимать заваленных людей. Таня механически делала, что велел Саша. Он что-то сказал одной из подбежавших женщин, и та умчалась. Вернувшись через несколько минут, принесла рулон черной пленки, и женщины из числа очевидцев принялись накрывать каких-то неподвижно лежащих людей. Подъехала еще одна машина «03» – подбежали ребята. Ерофеев указал на двух детей – мальчишек лет пяти-семи, которые даже не плакали, а тихо стояли, видимо еще не выйдя из шока. Один лелеял свою руку, второй держался за живот.
– Запрашивайте место. Тут у одного перелом плеча и ребер слева, пневмоторакса не вижу, но не исключаю. Летите срочно! И второй – тупая травма живота, ушиб мозга, симптоматики закрытой ЧМТ не вижу, но тоже не исключаю. Как получите место, сообщите, кто вы и куда повезете, вот этой девушке, – он указал на Таню, которая ходила молча, как робот, и делала, что сказал Ерофеев.
Ее что-то раздражало, но она никак не могла понять что. Что-то все время диссонировало с происходящим кошмаром. Она не слышала криков, плача, животного воя каких-то женщин. Она действовала методично и молча. Вот к ней подбежал кто-то из другой бригады. Что-то сказал. Она записала. А что сказал? Что она писала? Девушка будто разделилась на две Тани: одна – маленькая испуганная девочка – сидела где-то далеко, наблюдала за всем через маленькое окошечко и страшно боялась, кричала, плакала, старалась вырваться и броситься на траву, ничего не делать, онеметь от ужаса; а другая – словно из железа – ничего не понимала, только старательно выполняла приказ старшего по бригаде: спрашивала, записывала, измеряла давление, считала пульс…
Вдруг на дороге показались машины – все звуки накрыл рев сирен. Потом пространство вокруг искореженного автобуса и завалившегося на него «КамАЗа» заполнилось людьми в синей форме с надписями «Скорая помощь» и людьми в черном, которые что-то измеряли.
Подошел Ерофеев, забрал из ее рук бумагу с записями. Что-то сказал. Но внутри уже ломалась плотина – и рев, слезы, боль рвались наружу. Горло перехватило раскаленным железом. Щека левая загорелась, что-то дернуло голову, и раздался голос Саши:
– Иди в машину! Сейчас поедем!
Она развернулась и пошла, не замечая, что слезы текут и нос не дышит.
Пришел водитель, завел мотор. Рядом сел Ерофеев.
– Сколько погибших?
Таня поняла, что спрашивал водитель. Словно сквозь вату. И Сашин голос ответил:
– Шестнадцать, включая четырех детей. Еще трое в тяжелом состоянии – нет шансов выжить. Это которые оказались под щебнем.
Машина еще стояла, и Таня поняла, что на носилках лежит черный пластиковый мешок с молнией. «А что это? Кто это? Когда уже успели загрузить? Это они сделали? Чем они вообще тут занимались?» – Таня забилась в кресло и поджала ноги под себя.
К открытому окну кабины снаружи кто-то подошел.
– Спасибо вам! Живых вывезли, остальных заберем, как только закончат эксперты. Вы оставили свои данные? Куда везете?
– Да, – Ерофеев говорил хрипло, видно, голос сорвал, – я координатору все написал. Всех погибших в Подольский морг. Мы можем ехать?
– Конечно.
Водитель выключил радио. Не до музыки.
И все как всегда. Дорога. Впереди сидит Ерофеев и молчит. В кресле свернулась калачиком Таня, пытаясь осмыслить, что это было.
Они сдали труп. Таня с места не сходила до самой подстанции, ее била крупная дрожь. Уже на кухне Саша насыпал ей в ладошку горсть глицина, дал выпить валокордин, перемешав его с валерианой, и напоил горячим чаем.
– Ну что, успокоилась?
Таня кивнула. Напряжение, что, подобно гвоздю, не давало ни дышать, ни думать, отпускало. Слезы опять потекли в три ручья. Дыхание восстановилось, но слезы не останавливались. Текли и текли само собой. Картинки, как кошмарные фотографии, выскакивали из памяти, и вдруг она увидела огромные кусты сирени, покрытые мелкими цветами[32], и поняла, что ее так раздражало. Одуряющий запах сирени. Наверное, долго еще он будет ассоциироваться у нее со смертью.
Она не ушла в этот день сразу домой. Не просилась. Почему-то подумала, если уйдет, Ерофеев это посчитает слабостью. А она не хочет, чтобы он так о ней думал. Им дали новый вызов, потом еще, затем наступила пересменка – открывались ночные бригады. Ерофеев и Таня пошли на кухню – передохнуть и попить чаю. На вызовах они говорили только о деле, вообще не вспоминая происшедшее.
– Ну что? – спросил Ерофеев. – Продолжим про инфаркт?
Он грел руки о кружку, хотя на улице стояла жара, да и на кухне от плиты тянуло паром от кипящих чайников. Таня покачала головой.
– А ты нарочно велел мне все записывать, чтоб я не запаниковала?
– Двояко. Молодец, ты хорошо держалась. Только под конец уже тебя прибило к месту, пришлось шлепнуть по щеке. Помнишь?
– Нет. Я ничего почти не помню связно. Все будто вспышками. И сирень!
– Это защитная реакция на опасность. Хорошо, что не убежала… а то лови тебя по всему району!
Таня криво улыбнулась, высморкалась в заранее приготовленный кусок бинта.
Ерофеев сказал:
– В такой ситуации главное – не фиксироваться на картинке. Отключи эмоции. Держи инструкции в мозгу и тверди: «Кроме меня, никто этого не сделает!»
– А что по инструкции?
Таня не хотела ни есть, ни пить, ее немного подташнивало и знобило. Адреналин оставил ее. Наступала апатия.
– Сортировка. Живых и мертвых, тяжелых, средних и легких. Останавливаешь кровотечение, если видишь. Главное – не заниматься кем-то одним в ущерб другим, кого ты еще не осмотрела.
– А если кто-то умрет?
– Если кто-то умрет в первые минуты, пока ты тут, уверяю: он умер бы в любом случае. А вот к тому, кого действительно еще можно спасти, ты из-за этого не подойдешь и жгут не наложишь. И трупов будет уже не один, а два. И второй будет не потому, что ему суждено было умереть, а потому, что ты занималась заведомо безнадежным пострадавшим, а того, кому можно было помочь, вовремя не осмотрела и тяжесть состояния не оценила. Поэтому первым делом сортировка и остановка видимых кровотечений. Ясно?
