Мартин Гилберт - Первая мировая война
Во время волнений в Этапле бригада русских войск, расположенная в Ла-Куртине, в трех сотнях километров к югу от Парижа, выступила против грядущей отправки на Западный фронт. Подняв красный большевистский флаг, солдаты отказались идти в траншеи. 16 сентября их лагерь подвергся атаке со стороны другой русской бригады, сохранявшей верность Керенскому. Столкновение быстро стало известно как «бойня при Ла-Куртине». Потери с обеих сторон составили несколько сот человек. В предыдущий день в Петрограде Керенский объявил о создании республики. Он намеревался сохранить либеральные завоевания Февральской революции и увидеть, как Россия выйдет из войны новым демократическим государством. Но власть медленно и неумолимо перетекала в руки Петроградского Совета, заседания которого продолжались в Таврическом дворце.
Генерал Першинг, посетивший лагерь русских в Ла-Куртине, заметил, что это «отвратительнейшее и самое антисанитарное место, которое я когда-либо видел». О русских солдатах на Восточном фронте ходила шутка, которая могла бы быть смешной, если бы не значение русских неудач для западных союзников:
– Как далеко вчера отступили русские?
– На четырнадцать километров, и завтра еще отступят на столько же.
– Откуда ты знаешь?
– Это максимальное расстояние, которое может пройти усталый немец.
В тот день, когда начался мятеж русских в Ла-Куртине, взбунтовались и 500 египетских рабочих, которых союзники наняли для работы на складах Марселя. Они полагали, что работа в доках будет ограничена каким-то промежутком времени, но узнали, что их собираются держать там до конца войны, когда бы это ни произошло. Утром 16 сентября они отказались покидать свой лагерь. К ним были направлены британские и индийские войска. Под охраной индийской кавалерии их препроводили на работу. Вечером волнения продолжились. Один из рабочих, Мохаммед Ахмед, ударил британского офицера палкой так, что тот потерял сознание, выхватил у него винтовку со штыком, но был скручен тремя другими египтянами. Через двенадцать дней его осудили за «учинение беспорядков с намерением поднять мятеж», признали виновным и расстреляли.
16 сентября на Западном фронте произошел эпизод, который вызвал особое озлобление. Шел третий день локального наступления на Ипрском выступе, в районе Сен-Жюльена. Как написал домой Бернард Фрейберг, недавно получивший звание бригадного генерала, «16 сентября пилот одного из наших аэропланов, пролетавший низко над нейтральной полосой, заметил трех солдат в хаки, которые махали ему из воронки от снаряда. Один офицер в середине дня отправился туда и привел к нам этих солдат, которые показали под присягой, что утром после атаки они видели, как враги закололи штыками группу наших солдат, уже обезоруженных и взятых в плен. Они сказали, что вопли этих несчастных были ужасны».
20 сентября на Ипрском выступе британцы возобновили наступательные действия. Первый день оказался успешным. «Мы захватили все объекты согласно плану, – записал Фрейберг и добавил, вспоминая инцидент, произошедший четырьмя днями ранее: – Наши люди берут мало пленных. То, что произошло несколько дней назад, еще свежо в памяти». Сам Фрейберг опять был ранен. Пять осколков разорвавшегося снаряда вонзились в тело, в том числе в легкое и в бедро. Позже он вспоминал эвакопункт в Реми, куда его доставили. «Пули и осколки снарядов по возможности извлекают сразу же. В простых случаях используют рентген, и на теле делают метки карандашом, прежде чем отправить пациента в операционную, где приходится ждать в длинной очереди. В палатке одновременно работают восемь бригад хирургов. Как только с одним пациентом заканчивают, его уносят в сторону, все еще под наркозом, и на операционный стол кладут следующего, уже получившего наркоз. Я ждал в очереди, чтобы получить свою дозу, которую мне ввела женщина-врач».
Главной целью британцев оставался хребет Пасхендале, за которым простиралась, как считалось, менее сложная территория для развития наступления. Для овладения хребтом понадобилось семь недель, семь самых кошмарных недель в истории британских военных действий. В одной из стычек британский сержант У. Бурман саблей зарубил одиннадцать немцев в пулеметном гнезде. За свой подвиг он был удостоен Креста Виктории. Один американский кавалерист написал жене: «Немцы выпускают снаряды с газом, от которых начинает тошнить, а когда сдергиваешь маску, чтобы отплеваться, они выпускают снаряды со смертельным газом. Правда, хитро придумано?» [201]
В каждый день войны происходили инциденты, демонстрирующие, насколько узка грань между ранениями и смертью. Один немецкий сержант-пехотинец, раненный в руку шрапнелью под Верденом в 1916 г., в июле 1917 г. на Румынском фронте получил еще одно ранение в руку осколком снаряда, а осенью того же года был ранен в третий раз, причем тяжело. Ведя свой взвод через нейтральную полосу на румынские окопы, он наткнулся на румынского солдата, который открыл огонь с тридцати шагов. Пуля пробила ему грудь между аортой и сердцем и прошла насквозь в считаных миллиметрах от позвоночника. Обливаясь кровью, он смог вернуться в немецкие траншеи. Проведя четыре месяца в госпитале, он выразил желание стать летчиком, ему пошли навстречу, и в последние недели войны он уже участвовал в воздушных боях. Его звали Рудольф Гесс. С 1934 г. до своего драматического полета в Шотландию в 1941 г. он был заместителем Гитлера по партии и верным сторонником Третьего рейха.
В сентябре был ранен еще один будущий нацистский лидер. Иоахим Риббентроп, впоследствии посол Гитлера в Британии и министр иностранных дел Германии, три года воевал на Восточном и Западном фронтах. Он был награжден Железным крестом 1-й степени, в результате полученных ранений комиссован в звании лейтенанта.
Глава 19
Битва при Пасхендале, революция в России
В ходе Третьей битвы за Ипр немецким войскам приходилось еще хуже, чем британским. 26 сентября 1917 г., после первого дня наступления британцев на лес Полигон, Людендорф написал: «День тяжелых боев, и все обстоятельства складываются не в нашу пользу. Потери территории мы могли бы пережить, но сокращение боевой мощи вновь все усложняет».
В Британии начинали поднимать вопрос о нарастающем истощении. Хотя кое-где немцев удавалось потеснить на очередную сотню метров, человеческие потери росли. 27 сентября начальник Имперского Генерального штаба сэр Уильям Робертсон написал Хейгу: «Я признаю, что придерживаюсь этой тактики, потому что не вижу лучшего варианта, и даже не потому, что в ее пользу существуют хорошие доводы, на которые я мог бы опереться, а потому, что инстинкт подсказывает мне поступать таким образом». На следующий день Хейг записал в своем дневнике: «Враг пошатнулся». Это был его типичный аргумент в пользу продолжения действий.
В первые шесть дней октября удалось отбить пять последовательных немецких контратак и более 4000 атакующих были взяты в плен. К 5 октября в плену оказалось уже более 20 000 немцев. Однако такой результат был достигнут ценой огромных потерь: 162 768 человек убитыми и ранеными. Двое старших генералов Хейга, Пламер и Гоф, настоятельно призывали его прекратить наступление, но он не прислушался. 9 октября на 10-километровом участке фронта британское наступление возобновилось. Принимавший в нем участие Хью Куигли несколькими днями позже в письме из госпиталя домой написал, что «офицеры рассказывали нам обычную сказку про «легкую работу», и, возможно, она и оказалась бы легкой, если бы мы хорошо начали. Но, когда начался артобстрел, никто не знал, куда деваться, куда бежать – вправо или влево…».
Вместе с другими Куигли достиг своей первой цели – «кошмарного бруствера, усеянного трупами немцев». После этого его слегка контузило. «От одного зрелища меня чуть не вырвало. Сержант моего взвода, обратив внимание на странное положение шлема убитого офицера, съехавшего почти на нос, решил приподнять его. Оказалось, что верхней части головы просто нет. Все, что выше носа, было разнесено на атомы, превратилось в кашу из мозга, костей и мяса». Куигли добавил, что, не считая этого эпизода, «все остальное выглядело даже забавно. Представь, в какое возбуждение приходит человек, подвергающийся серьезной опасности. Я совершенно забыл, что снаряды предназначены для того, чтобы убивать, а не создавать оригинальные световые эффекты». Какое-то время он воспринимал артиллерийский огонь, «наш и немецкий, как своего рода развлечение – полное безумие, если угодно». Безумное состояние быстро прошло. Один из солдат его взвода, нагрузившись пятью сотнями патронов, «повел себя как храбрец, побежал вперед, подавал нам сигналы и вообще вел себя, как на мирном параде. Последнее, что я видел, – две его руки, распростертые на земле, и рот, залитый кровью. Тело и ноги уже утонули в воронке от снаряда, полной воды».
