Александр Гера - Набат-2
— Не это ли стало причиной смерти Тамуры? — спросил Судских. — Может, не сама лаборатория, а уединенный райский уголок?
Момот помедлил с ответом, а Судских перестала волновать дилемма «ехать — не ехать». Загадочная смерть Тамуры как-то увязывалась с этим островом. Причин гибели Тамуры выяснить не удалось, расследование шло из рук вон плохо. И это человек, завещавший России громадное состояние.
— Не люблю говорить о смерти друзей, — весьма лаконично ответил Момот и закончил: — Одним словом, остров принадлежит России.
— А Гречаный? — заинтересовавшись, спросил Судских.
— Нет, Игорь, — понял насмешку Момот. — Он довольно слабо представляет, где этот остров и что превратился он в подлинно драгоценный камень в короне Российской империи. Я не особо нахваливал его. Остров и остров.
— И под эту марку ты решил уединиться там?
— Именно так. Мне до чертиков надоела вся эта российская свистопляска, глупое прожирание жизни. Помогая Семену, мы надеялись сделать Россию счастливой, а получили от него кукиш с маслом и забвение, а страна от его беззубой политики — неверие. И ради чего была нужна такая жизнь, полная лишений? Мы почти одногодки, Игорь, а так и не жили для себя и детей.
— Ты-то пожил, — прозрачно намекнул Судских.
— Да, в Литве я пожил для себя и людей. Это мой неукоснительный метод. Не люблю утруждаться напрасно и себя забывать не хочу. Я создал абсолютно принципиальное направление в науке, неплохо заработал, помог племяннице обрести свое счастье.
— И тут ты, — усмехнулся Судских. — Не без пользы.
— А ты разве не счастлив? Зачем пытаешься укорить меня?
— Только в одном. Сейчас ты будешь шантажировать меня этим счастьем. Ты всюду рационален.
— Плохо ты обо мне думаешь, Игорь. Рационален, но не сквалыга. Я создавал свою семью из умных, красивых и добрых. Чего ж ты не женился на уродине? Почему с пилой не ужился?
— Оставь, — нахмурился Судских.
— Оставляю, — сразу согласился Момот. — Не собираюсь, как ты выразился, шантажировать тебя. Решай сам. И Лайма, уверяю, на мозги тебе капать не станет. У меня единственный весомый довод в пользу острова: мы сможем работать для людей, и нам не будут мешать корыстолюбцы.
— А я хочу остаться! — упрямо воскликнул Судских. — Есть еще ответственность, которую я обязан делить с людьми. На моей совести лежит клеймо за искаженный вариант этого поступательного движения. Мы оба повинны!
— Боже! — дурашливо вскинул руки Момот. — Ты громил путчистов без зазрения совести, я — банкиров и лжегадалок, мы оба выводили страну из мрака и мракобесия, так не повеситься ли нам от избытка патриотических чувств?
— Мы не имеем права удаляться от России! — был тверд Судских. — Я согласен работать в твоей лаборатории, но здесь!
— А здесь нам не дадут работать, — спокойно возражал Момот. — Сначала нам будут мешать на правительственном уровне, потом натравят толпу, дескать, мы дьяволисты и сжечь нас самое правильное. С кем ты хочешь остаться, Игорь? Со стадом? Тогда обзаведись ищейками и волкодавами. Одного урога тебе мало? Ты спроси еще: тогда зачем нужны все эти эксперименты? А я тебе отвечу: ограниченные и тупые могут умнеть или оставаться прежними по собственному усмотрению, а умный человек не имеет права опускаться до полудурков.
— Но зачем покидать Россию! — негодовал Судских. — В Сибири, где города растут как грибы, трассы проложены с двойным покрытием, разве трудно расположить лабораторию там, засекретить, если уж без этого нельзя?
— Нет, ты определенно чокнутый, — всплеснул руками Момот. — Я ему про Фому, а он про Ерему. Да не дадут нам работать! Сник наш атаман Гречаный, не сегодня-завтра уберут его и разгонят нас к чертовой бабушке из-за элементарной зависти, не сообразуясь с элементарной безопасностью. Так вот, слушай самое главное: на острове создается установка, аналогичная уничтоженной в Зоне. Это задание Гречаного, его условие и необходимость. С безымянного островка легче осуществлять контроль за планетой.
Судских кольнула ревность. Выходит, его побоку, на порог не пускают, а Момоту вверены ключики и тайны.
— Перестань лапшу на уши вешать! — разозлился Судских. — Зазнался Гречаный, а ты про секретность мелешь. В стране опять бардак, а он царя-батюшку изображает!
— Я откровенен с тобой, — урезонил Момот. — Я бескорыстно предложил тебе участие, а ты брыкаешься. Я-то помню о тебе и твоих уникальных способностях.
— Сумбур, — ответил Судских и действительно не понимал: верить Момоту или нет, что он всего лишь прикрывает красивыми словами простецкое желание сбить компашку из своих и красиво исчезнуть. Не поеду — решил Судских.
И получил удар под дых:
— Со мной Луцевич Алька, — промолвил Момот. — И еще кое-кто.
Опять ревность.
— Кто?
— Пока не скажу. На острове увидишь сам, — посулил Момот таинственно. — И будешь очень рад встрече. Давай приводи мысли и вещи в порядок, и в путь.
Любой рефери скажет: Судских встречу по очкам проифал.
Дома у Лаймы был такой прозаический вид, словно весь разговор состоялся при ней.
«Уж дядя Жора поработал тут заранее», — отметил он не без досады. Доводы Момота основательны.
Отказавшись от ужина, Судских поднялся к себе в кабинет. Лайма — ни слова, зато старший, Петька, притащил за собой младшего, Карлушку. Они без церемоний забрались с ногами на диван, наблюдая за отцом. В доме Судских не принято было ругать детей или срывать на них плохое настроение.
Стали играть в гляделки, но по-взрослому. У пацанов мамкины зыркалки, темные и настойчивые. В четыре глаза они быстро справились с папаней.
— А что, чеграши, — спросил он, проиграв этот поединок. — Вы бы не прочь уехать на маленький остров и пожить там в свое удовольствие?
— Я согласен, — по-взрослому ответил старший. — А Карлушку я уговорю. Он согласен.
Судских рассмеялся. Железная логика сильного.
— А мама?
— Мама ждет третьего братика, — вставил младший. — Ей надо на курорт. В Москве очень сыро.
Судских развел руками.
— В этом доме все знают раньше папани. Тогда уж скажите мне, куда мы собираемся ехать?
— А это знаешь только ты, — ответил Петька.
Маленький дипломат развеял сомнения отца окончательно.
— Принимается, — кивнул Судских. — А день отъезда мы с маманей согласуем.
«Но почему друг Алька помалкивает?» — вспомнил Судских про Луцевича. Пошалив с малышами вволю, он отправил их вниз и позвонил ему.
— А Олега Викентьевича нет, — ответил знакомый и непривычный для холостяцкой квартиры женский голос. — Это вы, Игорь Петрович?
— Я, — недоуменно подтвердил Судских.
— А это Женя Сичкина! — радостно сообщила она. — Сестричку свою помните?
— Как не помнить! — обрадовался Судских.
— Скоро стану Луцевич, — с гордостью сообщила она.
«Так, — отметил Судских. — Старые блудливые козлы образумились в конце концов и спешно обзаводятся потомством».
— И когда намечается сей важный день? — осведомился он.
— Олег Викентьевич вернется из Хатанги послезавтра. Это будет в четверг, а в субботу свадьба. Вы не думайте, Игорь Петрович, Олег Викентьевич вам первому подписал приглашение, вы получите его с нарочным. Вы его дружка.
Судских не успел умилиться, его удивило другое:
— А зачем он поехал в Хатангу? Если, конечно, это не секрет. — Как Судских и Момот, Луцевич оказался вне игр окружения Гречаного, занимался сугубо хирургической практикой, да и то редко. Собственную клинику Луцевич открывать не стал, а в прочие его не допускал нынешний министр здравоохранения Толмачев. Примитивный сюжет, как в со-1 ветском кино.
— Это не секрет, — ответила Женя. — Он поехал разыскивать Пармена и Кронида. Их все забыли. Вот и поехал.
Легкий укольчик напомнил Судских о Крониде. Как-то он совсем потерялся во взрослых играх, безразличен всем. И он сам забыл божьего человека, сына погибшей Марьи. Совсем еще ребенок с поводырем бродит по России…
«Что ж это происходит со всеми нами? — с укоризной размышлял Судских. — Строили-строили светлый храм, а божества внутри не оказалось. Вправе ли я сам был, помогая разрушать христианство? Но Бог велел мне. Или это произошло в моих сумбурных видениях и все абсолютно не так?»
Сказано в Библии: «…ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: «Уловят мудрых в лукавстве их».
Но кем? «…истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких холмах и горах, и всяким ветвистым деревом».
Всевышний и сказал:
«…блажен, кто разобьет младенцев твоих о камни».
Кто сказал? Кто услышал божий глас. Кто свершил? Тот же князь Владимир. Прежняя религия сама утверждалась на веки вечные. Отрицание отрицанием.
