Александр Гера - Набат-2
Улучив момент, Оками сказал Крониду:
— Строгий дедушка, но очень справедливый.
— Он очень добрый, — ответил Кронид.
До ночлега они добирались почти не переговариваясь. Лишь когда горячая похлебка размягчила натруженные мышцы, а свеженарубленньш лапник принял на отдых усталые тела, Пармен спросил лежащего рядом Кронида:
— Скажи-ка мне, Кронидушка, можно ли повернуть течение реки?
Кронид раздумывал перед ответом, и Пармен поторопил:
— Ничего не выдумывай, ответь, как сердце велит.
— Можно, — решил Кронид, — с божьей помощью.
— И как это получается?
— Я не пробовал, — простодушно отвечал Кронид. — Я думаю, нужно иметь особые причины, чтобы просить Всевышнего.
— И какие такие особые причины?
— Помнишь, дедушка, когда ты в Зоне замерз? — для начала спросил Кронид.
— А это тут зачем? — не уловил его мысль Пармен.
— Мне тебя жалко стало, и я просил Ория о тепле. И замечаю с тех пор, как зимы стали мягче, тепла больше.
Старик ойкнул от неожиданности, и Оками передался неприятный страх от близости рока.
— Много ты на себя берешь, — проворчал Пармен. — Любимчик божий… Не смей больше беспокоить Ория, полагайся на себя. У меня рук-ног нету, что ли? Спи вот…
Какое-то время он молчал, сопел, понимая, что Кронид обижен. Сегодня он с ним чересчур строг. Исправляя положение, Пармен спросил, будто ничего не случилось:
— Ты заснул, внучек?
— Засыпаю, дедушка. Ты велел.
— Про реку я вот почему спросил. Котуй — необычная река. По некоторым причинам она когда-то изменила свое течение, не в пример прочим сибирским рекам. Мой дядя сказывал: когда Котуй вернется в прежнее русло, быть тропикам в Сибири. Президент наш не случайно дороги и города готовит. Это его Судских настропалил, знает что-то… — зевнул он. — А повернул Котуй в другую сторону вот почему… Арии готовили место для посадки братьев из космоса. В этих краях очень сподручно, счисления позволяют, сюда впервые прилетели арии. Только вмешался Ариман — сотворил смещение времени, и опоздал звездолет на тридцать тысяч лет. А может, и правильно так получилось, на все божья воля. Понял?
Ответом были глубокие и чистые вздохи с обеих сторон.
Ну и ладно — не обиделся Пармен: дорога берет свое.
«А вообще-то моя миссия кончается, надо парня людям возвращать, пора ему точным наукам обучаться, чтобы не только на божью помощь полагался… Не бросай его одного, великий Орий, помоги, скоро мне представать перед тобой, а Он пока еще такой несмышленыш, а дороги его длинные и долгие. Оборони в пути», — сотворил молитву Пармен и отключился.
Дотлевал костерок, сверху, подбоченясь, смотрел на уснувших красавец Орион.
Он повернулся на другой бок, чтобы унять свербящую язву, и в сон его проник маленький цветок на скале. Розовые лепестки вздрагивали от холодного ветра, стебель клонился к каменному ложу. Не выживет. Помрст. Холода грядут долгие…
«Дедушка, спаси меня, — услышал Пармен дрожащий шепоток. — Я так жить хочу!»
«Эх, милый! Отдал бы тебе душу, у самого больная, отдал бы тебе сердце— износилось, отдал бы разум — не по тебе ноша».
«Что же делать мне, умру я…»
«Возьми все же разум. Осилишь ношу, выживешь».
Проснулась язва, мешая уснуть.
1 — 5
Гораздо проще верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели простому смертному миновать кордон держиморд и клерков и попасть к вельможе, даже если сам вельможа хотел бы видеть такого человека.
Судских упрямо относил себя к простым смертным и не менее упрямо искал возможности попасть к Гречаному.
По непонятным причинам по прямому телефону стал отвечать не сам президент, а его помощник с противно-вежливым голосом, который всякий раз заученно повторял: «Семен Артемович помнит о вас и непременно перезвонит».
Вот те раз! Семен Артемович еще помнит его! Надо же, какая честь для простого смертного!
Никто не звонил.
Вот она, несокрушимая броня, хранящая Россию от потрясений!
Устроив президенту спокойную жизнь, сглаживая тревожные сообщения, лакей разных рангов прежде всего Ох, раняли свой покой и достаток. А там — хоть трава не расти. Хоть потоп, хоть землетрясение. Они смыться успеют, не растряся запасов. Сучье племя приспособленцев и приживалок выжило и распространилось подобно говенным червям, и говорить о здоровой среде в таких случаях не v принято. Даже зарубежное образование, которое спроворили своим выблядкам папаши в пору повального обворовывания России, они использовали талончиками, пропуском к сытой лакейской жизни. Зарабатывали в нынешней России единицы, проматывали скопом. Совсем немного, и придется ехать на подсосе…
Судских перепробовал все возможные варианты связаться с Гречаным, не вышло, он плюнул и позвонил Момоту, жалуясь на беспредел правящих лакеев. Оба, кстати, стали негосударственными лицами и выпали из списка гласных.
— Зачем ты так домогаешься его любви? — выслушав Судских, спросил Момот.
— Но кому еще говорить о делах экстраординарных? Климат катастрофически меняется, продуктов питания недостает, молодежь поглощают разврат и отчуждение!
— Брось ты кликушествовать, Игорь! Жила Россия в медвежьей берлоге и будет жить, посасывая лапу. Так проще. Был у нас с тобой светлый период, и, как любое счастье, он кончился вдруг. Поэтому, если хочешь продлить счастье, давай под мое крыло, и займемся поиском рецепта долголетия, — предложил Момот.
— Какое еще долголетие? — почти возмутился Судских.
— Самое обычное, — простенько, как о пошиве штанов, ответил Момот. — Нормальное. Которое все называют счастьем.
Договорились встретиться завтра.
Дома Судских долго раздумывал, а надо ли ему под старость впрягаться в воз, который окажется для него явно неподъемным, и надо ли это России, когда президенту абсолютно безразлично? И надо ли это ему, не лучше ли отгородиться от всего и жить тихо в отдалении? Никто ведь не мешает…
Лайма рассудила по-женски мудро:
— В окружении президента друзей не бывает. Есть нужные люди и обязательные. Георгий правильно говорит: есть смысл сбиться нам в кучку. И поверь мне, дело, которое он затеял, будет и приятным, и полезным для всех. Дядя никогда на корзину не работает и продаст его с максимальной выгодой.
«Что ж такого он задумал? — пытался вычислить Судских. — Ладно, все равно заниматься нечем».
Они встретились с Момотом, и разговор состоялся. Но такого Судских не ожидал.
Начало его было вполне прозаическим: Гречаный выделил средства и все необходимое для уникальной климатологической лаборатории.
— Какова моя роль? — поинтересовался Судских.
— Примерно то же самое, что ты делал в УСИ, — ответил Момот. — Собирать и обобщать данные.
— Староват я для этого, — усмехнулся Судских.
— Твоему старшему семь лет, второму четвертый, а Лайма что-то о третьем намекала. И какой ты старый?
— Это разные вещи, — смутился Судских.
— Старые как мир, — парировал Момот. — Заводят детей для жизни. Стало быть, двадцать лет тебе еще обеспечено. А эту двадцатку, Игорь, лучше всего разменять спокойно, с чувством, с расстановкой. Мне Бог не дал детей, так хоть на племянников наглядеться. И у меня цель.
— Не понимаю, Георгий, ты меня будто в ссылку отправляешь?
— Зачем в ссылку? Выселки! Подальше от грязи и суеты, — почти вкрадчиво промолвил Момот последние слова.
— Вот оно что, — стал понимать Судских. — Явно какие-то недоступные места.
— Доступные. Но не для всех. Экологический, так сказать, статус для чистоты эксперимента.
— Ладно, выкладывай, — сказал Судских, решив заранее никуда не ехать, на посулы не поддаваться.
— Ладно, слушай, — решил преодолеть скептицизм друга Момот. — В Тихом океане, почти на равном удалении от материков, есть маленький островок. Практически недоступный кораблям, окружен кольцом рифов. Самолеты в тех краях не пролетают, рекомендованных маршрутов нет. Своеобразное такое местечко. Как говорят, Богом забытое. Однако во Вторую мировую войну японцы держали там в сугубо строгой секретности целую эскадрилью. Готовились заранее и тщательно: подземные ангары, боезапас, топливо, провизия на три войны. Обстановка радиомолчания. По сигналу наводки эскадрилья неожиданно появлялась на пути конвоев и — неизвестно куда исчезала. После рескрипта императора пилоты пожелали стать камикадзе, но не сдаваться. Так, вернее, решил их командир. Идеологическая обработка тоже была с запасом. Погибли все. Отец Тамуры служил в разведке и по долгу службы об этом острове знал досконально. После войны он купил этот островок и постепенно превратил в райское прибежище. Тамура поведал о нем, и мы даже побывали там однажды. Разумеется, по завещанию он перешел к Хироси, как и все состояние отца, и при жизни он собирался устроить на острове именно лабораторию прогнозов.
