Уильям Макаскилл - Ум во благо. От добрых намерений – к эффективному альтруизму
Но поскольку эффективный альтруизм предполагает, что мы должны проверять свои представления о том, как приносить пользу, прежде чем претворять их в жизнь, на ситуацию следует взглянуть критически. Являются ли самые популярные способы приносить пользу своей работой одновременно самыми эффективными?
Если кто и собирался изменить мир посредством медицины, так это Грег Льюис. Блестяще отучившись в старших классах и представив свое графство на национальной олимпиаде по биологии, он последовал за мечтой и отправился в Кембридж изучать медицину. В университете он также стал одним из лучших и в возрасте 21 года опубликовал свою первую научную статью. Однако, начав жизнь врача, Грег задумался, какую пользу он на самом деле приносит.
Разве не очевидно? Он в гуще событий, ежедневно спасает жизни и исцеляет недужных. Тех, кому его работа приносила пользу, он видел собственными глазами. Однако Грегу этого было мало, и, воспользовавшись приобретенными в лаборатории навыками, он занялся поиском ответа на вопрос: сколько пользы он принесет, избрав медицину, а не иную профессию? В результате Грег приобрел новый взгляд на изменение мира к лучшему. И здесь мы рассмотрим третий из главных аспектов эффективного альтруизма: насколько эта область запущена.
Что ценнее: вода или алмазы?[95] Этот вопрос, вероятно, разделит читателей на два лагеря. «Команда воды» говорит: это же очевидно – вода ценнее. Не будь воды, все мы умерли бы. Лишившись же алмазов, мы получили бы просто чуть менее привлекательные украшения. Невелика потеря! «Команда алмазов» возражает: это же очевидно – алмазы ценнее. Как насчет сделки? Я вам – галлон воды, а вы мне – 20-каратный бриллиант. Справедливо?
Какая команда права? Обе. Питьевая вода в некотором смысле необычайно ценна, поскольку она необходима для жизни. Но у нас и так много воды, поэтому ценность дополнительного галлона воды (в развитых странах) очень мала. Если у меня, гражданина развитой страны, появится лишний галлон, это значит лишь, что однажды вечером я налью в ванну чуть больше воды. Вот почему стоимость галлона водопроводной воды в Нью-Йорке[96], где я пишу эти строки, составляет всего 0,015 доллара.
При этом, хотя средняя ценность алмазов гораздо ниже, чем воды, ценность дополнительного алмаза гораздо выше. Причина проста: на рынке обращается не так много алмазов. Следовательно, они редки[97] в том же смысле, в каком вода распространена. Не будь у меня вовсе никакого имущества и возможности продать добытое, я предпочел бы галлон воды 20-каратному бриллианту. Напротив, учитывая легкий (в данный момент) доступ к воде, я выбрал бы (будь у меня выбор) бриллиант.
Этот парадокс демонстрирует важность того, что экономисты называют маржинализмом: анализом ценности дополнительной вещи (ее предельная полезность), а не размышлений о ее средней ценности.
Предположим, вам дарят к Рождеству свитер. Насколько он ценен? Это зависит от того, сколько свитеров у вас уже есть. Если вы бездомный и у вас нет теплой одежды, то свитер может спасти вас, а дополнительный свитер представляет огромную ценность. Если вам есть где жить, но свитеров маловато, то дополнительная вещь позволит надеть нечто новенькое и будет представлять для вас некоторую ценность. А если у вас и так много свитеров, то еще один будет просто раздражать (лишнюю вещь паковать при переезде).
Ценность нового свитера тем ниже, чем больше свитеров у вас уже есть. Если их много, ценность дополнительного даже может стать отрицательной. Это верно для большинства хороших вещей (но не всех и не всегда): их ценность уменьшается с увеличением их количества. Первый кусок торта прекрасен, но после третьего подташнивает. Один экземпляр моей книги подарит читателю интересный опыт, а второй сгодится разве что на подпорку для двери. Экономисты называют это законом убывающей приростной отдачи (убывающей доходности).
Выше мы сравнивали программы в рамках областей вроде образования и здравоохранения. Но если мы желаем приносить как можно больше пользы, то должны также решить, в какой области следует сосредоточить наши усилия. Закон убывающей приростной отдачи дает нам полезное правило для сравнения задач. Если какая-либо сфера уже получает много денег и внимания, мы не можем рассчитывать принести много пользы, направив туда дополнительные ресурсы. Напротив, в сферах относительно запущенных, вероятно, использованы далеко не все возможности.
11 марта 2011 года[98] в японском регионе Тохоку произошло землетрясение, четвертое по силе среди зарегистрированных с начала наблюдений в 1900 году. Высота цунами достигала 130 футов [около 40 м], волны заходили вглубь суши на 6 миль [9,7 км]. Подземные толчки были настолько сильны, что остров Хонсю сместился на несколько метров. Миллионы людей остались без воды и электричества. Тысячи погибли.
12 января 2010 года[99] землетрясение обрушилось на Гаити. Эпицентр находился возле города Леогана, в 16 милях [26 км] к западу от Порт-о-Пренса. В столице обрушилось 280 тыс. зданий, включая Национальный дворец, Национальную ассамблею, собор и главную тюрьму. Началась холера. Тысячи людей погибли.
В обоих случаях произошедшее привлекло пристальное внимание международных СМИ и вызвало обширные кампании по оказанию гуманитарной помощи. Трагедии занимали главное место в выпусках новостей. Были мобилизованы благотворительные организации. Люди по всему миру разом достали кошельки. В каждом случае сумма международной помощи достигала 5 млрд долларов[100].
Две катастрофы кажутся почти равнозначными. Обе вызваны землетрясениями. Результатом обеих стали серьезные разрушения. Но в двух отношениях случаи очень различались, и это должно заставить нас задуматься, почему международная реакция была так похожа. Во-первых, кардинально различался человеческий масштаб катастроф. Японское землетрясение явилось причиной гибели 15 тыс. людей, учитывая и смерти после него. Гаитянское землетрясение повлекло гибель 150 тыс. человек. Во-вторых, Япония, четвертая по богатству страна на планете, обладала ресурсами справиться с катастрофой. Гаити – нет. Япония в 30 раз богаче Гаити в пересчете на душу населения, а в целом богаче в 1 тыс. раз. По этой причине 15 марта, спустя всего четыре дня после землетрясения, Красный Крест сделал следующее заявление:
Японское Общество Красного Креста…[101] пришло к выводу, что зарубежная помощь не требуется и, следовательно, пока мы не ищем финансирования или иного содействия со стороны жертвователей.
Будь международная реакция на природные катаклизмы рациональной, следовало бы ожидать, что больший объем финансирования будет предоставляться в случае более крупных катастроф и бедствий в бедных странах, у которых меньше возможностей самостоятельно справиться с ситуацией. Но выходит иначе. Кажется, финансирование распределяется пропорционально тому, насколько сильно катастрофа задевает чувства и насколько широко она освещается в СМИ, а не исходя из ее масштаба.
Этот пример иллюстрирует, почему, если мы хотим принести пользу, следует помогать жертвам менее разрекламированных катаклизмов. Например, землетрясение в Сычуани 12 мая 2008 года. Вы, вероятно, о нем и не слышали (я не слышал, пока не взялся писать эту книгу). Это землетрясение случилось в 50 милях [75 км] к северо-западу от города Чэнду, в центральной части Китая. Оно погубило 87 тыс. человек (впятеро больше японского и вполовину меньше гаитянского), однако жертвы получили лишь 500 млн долларов международной помощи[102]: десятую долю объема помощи Гаити или Японии. По какой-то причине оно освещалось в СМИ не настолько широко, как другие землетрясения, и это сказалось на сумме пожертвований. При этом пожертвования, вероятно, имели больший эффект.
Закон убывающей приростной отдачи также объясняет, почему в целом в том, чтобы жертвовать на ликвидацию последствий катастроф, меньше смысла, чем в том, чтобы уделять внимание наилучшим программам борьбы с бедностью. Люди ежедневно умирают от легко предотвратимых болезней наподобие СПИДа, малярии и туберкулеза. Это катастрофа посильнее случившегося на Гаити, в Тохоку или Сычуани. Ежедневно 18 тыс. детей (больше, чем число погибших в Тохоку) умирает от предотвратимых причин. На каждого погибшего при японском землетрясении[103] благотворительные организации получили 330 тыс. долларов пожертвований. А в мире на каждого умирающего от причин, обусловленных бедностью[104], приходится в среднем 15 тыс. долларов иностранной помощи и пожертвований. Отчасти по этой причине эксперты ВОЗ и Всемирного банка решили, что «оказание чрезвычайной помощи обходится дороже[105] и является менее эффективным, чем проверенные временем программы в сфере здравоохранения».
