Дмитрий Ивинский - Ломоносов в русской культуре
Обзор книги Дмитрий Ивинский - Ломоносов в русской культуре
Ломоносов в русской культуре
Д. П. Ивинский
К 300-летию со дня рождения
и 250-летию со дня смерти
М. В. Ломоносова
© Д. П. Ивинский, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Предисловие
Парадокс русского имперского проекта, очевидным образом ассоциирующегося с именем Петра I, заключался в двусмысленности русского «европеизма»: условием самостоятельности оказались подражание, заимствование, соревнование. Подражая и заимствуя, мы стремились к равноправию, а оно требовало обоснования, причем именно на материале собственной культурной истории. Одной из форм выражения национального содержания петербургской империи стал культурный образ Ломоносова, описанию которого посвящена настоящая работа.
Образ поэта или ученого, остающийся актуальным на протяжении длительного времени, обычно выполняет несколько функций.
Во-первых, он свидетельствует о некоторых подлинных фактах, обстоятельствах, идеях, людях, обществах, связанных с этим поэтом прямо или косвенно, но свидетельствует, пропуская информацию через «фильтры», устанавливающие границы нужного – ненужного, актуального – неактуального, главного – второстепенного и т. д. Границы эти, как и кем бы они ни устанавливались, постоянно уточняются, и общая картина все время меняется за счет открытия неучтенных ранее старых свидетельств, за счет утраты, забывания или дискредитации свидетельств учтенных и за счет появления новых; все эти процессы в той или иной мере влияют на восприятие образа исторической личности, обеспечивая, вместе с тем, само его существование. Но такого рода динамика сочетается с устойчивостью, с регулярным воспроизведением легко узнаваемых смыслов, эмоций, композиций, тропов: текучесть, подвижность, иногда противоречивость периферии компенсируется жесткой организацией центра. Во-вторых, культурный образ поэта содержит данные о восприятии его личности и литературного наследия в разные исторические эпохи, на разных этапах литературного развития, в различных литературных и иных кругах, воплотившемся в разных формах (монография, учебник, дневник, мемуары, письма и стихотворные послания, исторические романы, публицистические статьи, рецензии и памфлеты и проч.). В-третьих, он сообщает нечто о самом себе, о механизмах своего функционирования в культуре, о тех ее особенностях, к которым он с большей или меньшей настойчивостью апеллирует, выходя в этих случаях за собственные пределы или, по крайней мере, расширяя свои смысловые возможности, обращаясь к идеологии и политике, истории и этике, религии и философии. В-четвертых, он вбирает в себе прямые или хотя бы косвенные указания на ту важнейшую сферу идеальных сверхсмыслов культурной эволюции, в которой он стремится обрести дополнительное, высшее, бытие и обоснование, связывающее конкретно-историческое и провиденциальное.
Но чтобы данная связь могла возникнуть, укрепиться, проясниться в видимой сфере исторического, необходима интуиция и сознательное усилие, необходим мистический, идеологический и этический, государственный и общественный проект, в ходе реализации которого культура обрела бы системное единство и самостоятельность, необходимое условие значительности и глубины. Самостоятельность должна быть явлена с возможно более очевидной наглядностью, необходимой для адаптации проекта к существующей реальности и для последующего его развертывания в пространстве большой истории. Исходная точка процесса приобретает ключевое значение: это начало новой исторической эпохи, новой культуры, новой литературы.
Существуют две различные формы описания подобных процессов – имперсональная, стремящаяся выявить основные тенденции развития, и персональная, имеющая дело с личностями культурных героев; в этой книге мы старались учитывать мнение, согласно которому оптимальный вариант их взаимодействия – взаимоограничение: «тенденциозная» модель не дает «личностной» ограничиться описанием частностей, «напоминая» об общем смысле проекта, а та, в свою очередь, предохраняет «тенденциозную» от чрезмерного абстрагирования от реальности, «напоминая» о значении индивидуального опыта сочетания интуиции и знания. Но при этом мы придавали решающее значение конкретному материалу: отсюда «цитатная» форма изложения.
Основные принципы отбора текстов о Ломоносове, которым мы следовали, не пытаясь исчерпать огромный материал, таковы. Во-первых, в качестве наиболее устойчивых элементов образа Ломоносова мы рассматривали те, которые бытовали в разных жанрах и на протяжении значительного времени, приобретая в культуре статус топосов. Во-вторых, мы не делали различий между текстами, создававшимися дилетантами и профессионалами, графоманами и подлинными поэтами, мыслителями, учеными: если некоторый образ претендует на универсальное значение в культуре, он должен обнаружить себя на всех ее уровнях1. В-третьих, мы не придерживались хронологического порядка, т. к. не ставили перед собой задачу показать процесс исторического формирования и развертывания образа Ломоносова, ограничившись описанием базовых параметров его структуры и при этом стараясь охватить материал, относящийся ко всем эпохам его бытования: времени Ломоносова и его младших современников (1), его литературных потомков, вплоть до Пушкина и Гоголя (2); далее до конца империи (3) и советского периода (4); основное внимание мы старались уделить XIX веку, когда ломоносовская тема оформилась в полной мере.
***
Материалы данной работы использовались нами в курсах лекций, читающихся на филологическом факультете Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, и в докладах на научных конференциях «М. В. Ломоносов: актуальные проблемы изучения жизни и творчества» (филологический факультет МГУ, 2010), «Ломоносовские чтения» (филологический факультет МГУ, 2011), «Ломоносов и русская культура» (филологический факультет МГУ, 2015) и др. Значительная часть текста книги напечатана ранее (Ивинский 2011; Ивинский 2014; Ивинский 2015, Ивинский 2015а).
***
При оформлении обложки книги использована фотография Заиконоспасского монастыря из альбома, составленного Н. А. Найденовым (Москва: Соборы, монастыри и церкви. [Вып.] 1. М., 1883. №14).
Петр, Елизавета, империя
В основе ломоносовской темы – соотнесенность с петровской, елизаветинской, в меньшей степени екатерининской, иногда и со всей обозримой историей династии, напр.:
Под камнем сим лежит певец преславный Россов.
Гомеру, Пиндару подобный Ломоносов:
Епическим стихом прехвально возгремел
Великого ПЕТРА число великих дел;
И к удивлению всего пространна света,
Воспета лирою его ЕЛИСАВЕТА:
Но, к сожаленью, смерть тогда его взяла,
Когда бы свидетелем он был гремящей славы
Премудрой Матери Российския державы
И воспевал Ея божественны дела
Мотив Петра-камня здесь почти каламбурно связывается с темой могилы Ломоносова («под камнем сим»); в игру с семантикой имени первого императора может вовлекаться петербургская тема, напр.:
Он был положен в край высокой дамбы,
Туда, где приставали корабли,
Туда, где сжали каменные ямбы
Неровный край болотистой земли.
<…>
Суровый Ломоносов приходил
Сюда на берег. Каменные руки
Уперши в камень, он не находил
Ему потребной фразы. В тишине
Из-за высоких тростников вставала
Луна. Ночь бормотала в полусне,
И каменное сердце трепетало
Каменный город, «каменные ямбы» Петра уже построены, явлены; каменный поэт не находит нужных слов и трепещет перед фантасмагорией ночи: взгляд со стороны уже завершенного, но все еще эмоционально не исчерпанного петербургского опыта русской истории. В пределах его слово было послушным разуму и вдохновению, и поэту иногда приписывались сверхвозможности: так, Ломоносов не только прославляет монархов, но и воплощает в своей деятельности их мечту и одухотворяет историю империи:
Наукой осиян и рвеньем
К величью родины горя,
Явился ты – осуществленьем
Мечты великого царя!
Твоею ревностью согретый,
Очнулся русский дух с тобой:
Ты лучших дел Елизаветы
Был животворною душой,
Ты дал певца Екатерине,
Всецело жил в Ея орлах,
И отблеск твой горит и ныне
На лучших русских именах!..
Ср. еще: «Как творец отечественной словесности и преобразователь отечественного языка Ломоносов <…> дал <…> образцы всех родов словесности, существовавших в других литературах, и ввел наш язык в колею образованных языков, указав, притом, коренное отношение к языку славянскому. И потому то, что Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения, – на преобразование, совершенное Ломоносовым в русской словесности и русском языке, довершенное же Карамзиным и Пушкиным, должно взирать точно так же как на преобразование России Петром I, довершенное Екатериною II, укрепленное Александром I и принесшего обильные плоды в царствование Императора Николая I» (Мизко 1849, 38—39).
