Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— А если полиция застанет нас здесь?..
Дверь распахнулась в просторную, плохо освещенную комнату. За столом, придвинутым вплотную к окну, сидели большеголовый, начавший седеть мужчина, хрупкая женщина с худым и бледным лицом и две девочки, такие же черноволосые и синеглазые, как Пегги; ее родители и сестры, догадался Антон. Мать Пегги вздрогнула и испуганно повернулась к двери, отец только поднял опущенную голову, в его усталых глазах отразилось недоумение. Девочки бросились к сестре, не сводя, однако, испуганных глаз с Антона. Семья пила чай, и Антон, сказав «Добрый день!», начал извиняться, что помешал им своим вторжением.
— Снимайте плащ! — перебила его Пегги. — Быстро! И садитесь за стол! — Она повесила свой плащ на крючок, вбитый в дверь. Затем подтолкнула Антона к стулу, пододвинула ему чашку с недопитым чаем и сама села рядом.
— Но зачем… — начал было Антон.
— А затем, — коротко произнесла Пегги, показав головой на окно: две черные фигуры, присев на корточки, бесцеремонно рассматривали сидевших за столом в полуподвале.
Вскоре послышался стук в дверь. Хозяин медленно поднялся, не спеша подошел к двери и распахнул ее.
— Что вам угодно? — раздраженно и громко спросил он.
Пожилой полисмен с большим зобоподобным подбородком шагнул в комнату, окинул ее быстрым, пытливым взглядом. Лишь после этого он взглянул на хозяина.
— Вы давно здесь?
— Третий год! — рявкнул хозяин. — С тех пор, как потерял работу, торчу в этой дыре!
— Нам нет никакого дела до того, сколько лет и почему вы торчите в этой дыре, — резко заметил полицейский. — Когда вы вернулись с улицы?
— С утра никуда не выходили! — прокричал хозяин.
— Нет необходимости кричать, — недовольно произнес полисмен. — Я не глухой.
— Извините! — вновь громко проговорил хозяин. — Привычка! Двадцать лет проработал котельщиком.
Полисмен поморщился и указал резиновой дубинкой на Антона.
— Ваш сын?
Хозяин неторопливо повернулся, нахмурился, точно впервые увидел гостя за столом, и отрицательно покачал головой.
— Это мой друг, — сказала Пегги.
Второй полисмен, более молодой, захотел уточнить:
— Жених?
Пегги улыбнулась и посмотрела на Антона сияющими синими глазами.
— Нет еще.
— Ну, скоро будет, — уверенно определил молодой полисмен и с легкой игривостью добавил: — Перед такими глазками никто не устоит.
Пожилой полисмен с подбородком-зобом неодобрительно покосился на молодого, но тут же перевел пытливые глаза на Антона и Пегги.
— А вы давно здесь?
— Как видите, успели уже напиться чаю, — быстро ответила Пегги и кивнула на пустые чашки.
— Извините за беспокойство, — проговорил молодой полисмен, снова взглянув на Пегги с восхищением. — Служба.
— Пожалуйста! — великодушно и обрадованно произнесла Пегги. — Пожалуйста!
Полисмены вышли, прикрыв за собой дверь. Пегги рассмеялась и, повернувшись к Антону, заглянула ему в глаза.
— А ведь вы напугались?
— Не очень, но все-таки, — тихо признался Антон.
— Это потому, что вы к такому не привыкли, — объяснила Пегги, продолжая улыбаться.
— И не дай бог привыкать, — сокрушенно отозвалась ее мать. — Нас они навещают уже не первый раз, а все равно страшно.
— «Страшно, страшно!» — продолжая кричать, передразнил ее муж. — Если страшно, прячь голову под подушку.
Его глаза были не только усталыми, но и злыми. Антон поднялся.
— Теперь мне лучше уйти.
— Как можно? — удивленно воскликнула мать Пегги. — Попейте чаю. Вы же просидели за пустой чашкой.
— Спасибо, я не хочу, — начал было Антон, но Пегги остановила его.
— Подождите благодарить и уходить тоже. — Она взглянула на окно и лукаво усмехнулась. — Полицейские еще на улице.
— Ты бы познакомила нас с твоим… твоим… другом! — прокричал отец Пегги, продолжая вопросительно смотреть на Антона.
— Ах да, извините! — спохватилась Пегги. — Энтони… Энтони… Фамилию я не запомнила.
— Карзанов, — подсказал Антон. — Даже русские не запоминают ее сразу.
— А вы, мистер Кар… Кар… Извините, не могу повторить… вы русский? — спросил отец Пегги.
— Да, русский.
— Настоящий русский?
— То есть как? — удивился Антон. — Разве бывают ненастоящие русские или ненастоящие англичане?
— Папа хотел спросить, вы русский из России или местный?
— Да, да, в этом смысле я настоящий русский, — сказал Антон. — Совсем недавно из Москвы.
— Это хорошо, что вы настоящий русский, — одобрил хозяин, возвращаясь на свое место за столом. — А меня зовут Джозеф Леннокс, или просто Джо Леннокс.
— Рад познакомиться с вами, мистер Леннокс. — Антон приподнялся и пожал хозяину руку: она была большая, жесткая и крепкая, как рука Макхэя. С таким же поклоном Антон взял в свои пальцы маленькую руку матери Пегги, которая так же, как делала мать Антона, сначала вытерла ее передником.
— Русские имена чертовски трудные! — выкрикнул Джо Леннокс. — Длинные и трудные!
— Не труднее наших, — возразила Пегги.
— Ну, не скажи! — прогремел Джо Леннокс. — Не скажи! Разве трудно — Джонс, Джеймс, Люис, Прайс — все наши знакомые? А русские имена…
— Пушкин, Толстой, Ленин, — подсказала дочь, не дав отцу договорить.
— Эти — да, короткие и легкие, — согласился отец. — Но другие…
— Английские не менее трудны, — заметила мать Пегги. — Одни не знаешь, как произнести, другие не знаешь, как написать…
— А вы, мистер Карзан, тоже, значит, дрались с полицией? — выкрикнул Джо Леннокс, посмотрев на Антона с доброжелательным любопытством.
— Нет, что вы! — воскликнул Антон. — Я только смотрел…
— …как дерутся другие! — подсказал Джо Леннокс, громко рассмеявшись. — Я тоже предпочитаю смотреть, как дерутся другие, а раньше любил и сам подраться. Где еще нашему брату с этими свиньями-полицейскими удастся расквитаться, если не в драке? Только в драке. Долго ждешь этого, но уж когда возможность представится — не упустишь и такой фонарь поставишь свинье под глазом, что он потом недели две светится!
— А сам сколько фонарей приносил! — укоризненно напомнила ему жена. — И фонарей, и кровоподтеков, и ссадин, и даже перелом руки.
— Левой! — крикнул Джо Леннокс. — Левой! Я прикрывал голову, — он вскинул изогнутую руку над головой, — а конный полисмен ударил по ней не резиновой дубинкой, а толстой палкой. Рука у меня так и переломилась, будто крыло у птицы. Но правой я все же сдернул свинью с лошади и так нос ему поправил, что с тех пор его принимают за бывшего боксера!
— А где же Том? — спросила Пегги, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Том? — переспросил Джо Леннокс. — Тома вызвали еще утром.
— Кто вызвал? Куда?
— Не знаю. Почтальон принес казенный пакет. Том вскрыл его, прочитал и сразу стал собираться, — пояснил Джо Леннокс. — Я спросил: куда? Он засмеялся: «А говорили, что наша любимая родина не найдет нам применения». И ушел.
Пегги обеспокоенно посмотрела сначала на мать, потом на отца.
— Его, наверно, в армию призывают, — сказала она. — Теперь многие получают повестки…
— Но его же не могли направить сразу в часть, — сказал Антон. Он слышал от Ковтуна, что английские военные власти призывают резервистов, чтобы пополнить армию и военно-морской флот.
— Наверно, не могли, — поддержала его Пегги. — Но в нынешней обстановке все может случиться.
— Что может случиться? — грозно и требовательно произнес Джо Леннокс. — Что? Двадцать четыре года им никто не интересовался, а теперь вдруг понадобился. И даже ни слова родителям, куда и на сколько уходит…
— Вернется, конечно, — поспешила успокоить отца Пегги. Она посмотрела на родителей с веселой улыбкой и предложила: — Давайте-ка все-таки пить чай.
Хрупкая и стройная, она легко скользнула за деревянную перегородку, которая отделяла жилую комнату от кухни, и шепотом сказала что-то скрывавшимся там сестренкам, заставив их захихикать. Родители посмотрели в ту сторону, и Антон увидел, что в синих, но уже потускневших глазах матери было столько любви и жалости, что у него заныло сердце.
Пегги принесла чайник и две чашки — Антону и себе. Затем села рядом с Антоном и, помешивая ложечкой чай, устремила синие глаза на чашку. Ее щеки алели, будто светились изнутри.
В это время все услышали, как кто-то осторожно открывал дверь, словно намеревался застать обитателей врасплох, и они насторожились. Дверь распахнулась, на пороге появился солдат. Он вскинул вытянутую ладонь к краю лихо сдвинутого на правое ухо берета.
— Рядовой его величества королевы гусарского полка Томас Леннокс! — отрапортовал он. — Прибыл домой для последней ночевки перед отправкой на действительную военную службу.
