Андрей Фурсов - Колокола истории
Да, нужен Холодный мир с Западом, иногда очень холодный. И мир этот должен гарантироваться крепко сжатым русским кулаком — в мире слабых не любят и тем более не уважают, и это проецируется даже на отношение к советским/россиянам за рубежом, как сознательно, так и подсознательно.[51] Но политика России под звон Колоколов Истории не должна быть антизападнической. Она должна быть это тривиально, но факт пророссийской. Разумеется, когда Запад ведет себя по отношению к России так, как он ведет себя в экс-югославской ситуации, у кого-то в России может возникнуть соблазн повернуться спиной к варягам, лицом к «обдорам», к Востоку, возобновить игры с Ираком, Ираном, Китаем. В качестве краткосрочной меры (и то реализуемой крайне осторожно) это возможно. Но в качестве даже среднесрочного курса это едва ли приемлемо. И не только по чисто геополитическим соображениям, чтобы избежать превращения России в местность, которая нам знакома «как окраина Китая» (хотя и это тоже). И не только потому, что голодные, с многочисленным населением, среди которого много молодежи, страны Юга значительно опаснее для нас (и чем дальше, тем больше будут опасны), чем сытые, с большим процентом пожилого населения страны Севера, которые не претендуют на нашу территорию.
Главное заключается в том, что при всей политической, исторической или даже этнокультурной неприязни, недоверии многих на Западе к России (и в России к Западу), при стремлении не допустить Россию на мировой рынок (а кто себе враг? Политико-экономическая игра это игра с нулевой суммой; уважать себя можно только заставить, и надо это сделать) Русская Система заинтересована в существовании Запада, в нормальном функционировании Западной Системы. Это объективный интерес, и требуется виртуозная политика с исполнителями-виртуозами, чтобы конкурировать с Западом (Севером) исторически, не усиливая при этом то, что поднимается на Востоке (Юге), и не подрывая Запад (и себя) метаисторически. Разумеется, такой курс крайне затруднителен без аналогичного подхода и понимания со стороны Запада, понимания того, что в нынешнем деуниверсализующемся мире, только Запад и Россия являются носителями универсалистских черт, только они созданы христианским историческим субъектом, представляя реализацию его двух альтернативных проектов собственнического и временного в одном случае, властного пространственного в другом. Других проектов не было. В мире, где физическое и социальное пространство христианского (и белого) человека сужается, где социальные конфликты все более принимают религиозно-этническо-расовую форму, ни Запад, ни Россия сами по себе не устоят.
Дом, разделившийся в самом себе, не устоит.
Речь, таким образом, идет о метафизическом союзе между Западом и Россией пусть в виде холодного и жесткого мира без любви и приязни. К сожалению, мало кто на Западе, да и в России тоже осознает необходимость такого союза, который является основой других союзов при всех политических, экономических культурных различиях и напряженностях.
Основа союза, о котором идет речь, заключается не в том, чтобы нам с Западом целоваться-обниматься. Хватит: Нацеловались при Брежневе, наобнимались за последние десять лет. Хорошего понемножку. И не в том, чтобы, задрав штаны бежать за Западом. Метафизический союз одновременно и проще, и сложнее. Он заключается в осознании того факта, что христианский или постхристианский исторический субъект в своей одной-единственной частной историко-системной «версии» не устоит. А это значит, что самая главная из главных границ, limes, как сказал бы Марк Аврелий, проходит не между нами и Западом, а между Западом и нами, с одной стороны, и большей частью остального мира с другой. Между остальным миром, с одной стороны, и Западом и Россией как двумя частями, северо-западной и северо-восточной, Севера с другой. Осознание этого без любви, а на основе долгосрочного исторического расчета является императивом выживания и самосохранения: нас в качестве России, Запада в виде Запада.
При этом, однако, нельзя закрывать глаза на то, что и Запад, и мы сами себя подрываем. Отчасти в основе этого лежит недальновидность, слабость метаисторического инстинкта, отчасти интерес военно-промышленных и определенных бюрократических комплексов. Уже идущая «нафталинизация» (от НАФТА) Америки и постоянно предлагаемая («подбрасываемая») идея «евразиезации» России суть бомбы замедленного действия цивилизационного, историко-культурного и расово-этнического. Разыгрывая различные карты друг против друга, Россия (которая готова по конъюнктурным соображениям опять повернуться к Ираку) и Запад (готовый впервые за много лет допустить существование мусульманского государства в Европе) по отдельности и вместе (игры в «геостратегические бирюльки» с Китаем) рискуют проиграть все и вдрызг. После чего нам, обнявшись с Западом, придется начать громко декларировать стихи Тимура Кибирова:
Пойдем, пойдем. Побойся Бога.
Довольно мы поблатовали.
Мы с понтом дела слишком много
Взрывали, воровали, врали.
Мы все баклуши перебили,
Мы все в бирюльки проиграли…
Но пока что не видно того общего знаменателя, который мог бы стать основой хотя бы для пунктирной реализации метафизического союза, хотя бы обозначить его. Да и есть ли такой?
Действительно, что могло бы стать таким знаменателем? По крайней мере, теоретико-гипотетически. Ведь и перед нами, и перед Западом стоит одна и та же проблема самосохранения в качестве христианского по происхождению, универсалистского субъекта в постхристианском, все более партикуляризирующемся мире.
LXVIIНа что же в принципе можно опереться в создании новой формы Европейской цивилизации, формы, в которой универсалистская личность должна быть уравновешена и примирена с признанием локального, а не универсального характера Европейской цивилизации или по крайней мере с тем фактом, что универсалистско-мировая (христиансхо-капиталистическая) ее фаза окончена? Где секрет формы, ключ к ней. Этот ключ равновесие. Равновесие между техникой и природой, обществом и индивидом и т. д. подвижное равновесие, но равновесие, только за него можно зацепиться в эпоху флуктуации, только им можно амортизировать социальную революцию. Равновесие как макросоциальный и всеобщий принцип.
Нет ли в европейской истории периода и состояния, в котором подвижное, динамичное равновесие было наиболее ярко выражено? Я думаю, есть. Это Старый Порядок, его эпоха, XVIIXVIII вв. Динамично-равновесная модель, развитие-как-равновесие, флуктуация-как-равновесие эти уникальные черты обусловлены взаимодействием двух сторон активности исторического субъекта: Европейской цивилизации и капиталистической формации. Их равновесие и вызвало к жизни этот бурный и великолепный период истории европейскою человека. И еще одно следует помнить: старым Старый Порядок был по отношению к субстанциональному капитализму, к Modernity. Исторически же он был Новым Порядком. Это была молодая «антифеодальная диктатура», «барочное государство» (более предпочтительный, чем «абсолютизм» термин абсолютизм не был абсолютной властью ни монарха в государстве, ни государства в обществе). Новым Порядком, который дал Европе и человечеству великую философию, великое искусство и великую науку. Не говоря уже о великих целях. Гиганты эпохи Старого Порядка (Барочного Порядка) последние гиганты в истории Европейской цивилизации. «Не то, что нынешнее племя: Богатыри».
Старый Порядок вот та модель, которую можно противопоставить асоциалу, затормозить, если не остановить, сползание в «новое предсредневековье», в царство рептильной социальности Homo robustus. Новый «Старый Порядок» вот та форма, та модель, в которой Россия и Запад окажутся максимально приближены друг к другу, обретя дополнительную устойчивость во все более чуждом для них деунивесализующемся постхристианском мире; модель, в которой зримым станет метафизическое родство и метафизический союз (при сохранении в определенных метафизикой пределах «физической» борьбы и конкуренции) между Россией и Западом, Западом и Россией, разумеется если вообще останутся: Запад Западом, а Россия Россией.
Какой период в истории Запада и России был временем максимальной сближенности? Это почти весь XVIII и начало XIX в.: 17251825 гг. вот столетие непревзойденной близости России и Запада, господствующих групп обеих стран. Близости политической («просвещенный абсолютизм»), геополитической (Россия входит в Европу, обосновывается в ней благодаря Семилетней и наполеоновским войнам), экономической (Россия и Европа доиндустриальные общества), культурной (17621825 гг. расцвет в России того класса, который был носителем европейской культуры).
В основе этой близости или даже определенного единства лежал Старый Порядок. Он царил в Европе в XVIII в., многие его черты сохранились в значительной степени и в первой четверти XIX столетия.
