Даниил Краминов - Сумерки в полдень
Антон тут же наполнил ее. Увидев в открытую дверь, что Краюхин впускает нового посетителя, Антон поспешил в вестибюль навстречу немолодому, плотному человеку в просторном сером пальто. Гость был без зонтика и шляпы, в его густых, тронутых сединой волосах поблескивали капельки дождя. Большеголовый, крупнолицый, носатый, с умными, веселыми глазами, он производил впечатление сильного добряка, которому по сердцу все — и моросивший на улице дождь, и просторный вестибюль, и встречавшие его люди. Он широко улыбнулся, подавая Антону руку.
— Меня зовут Джон Бернард Хэндли, сокращенно Джейбиэйч, — сказал он. — А вы новичок?
— Да, новичок, — подтвердил Антон.
— Я это вижу, — довольный своей проницательностью, сказал Хэндли, взял Антона под руку и повел из вестибюля раньше, чем хозяин успел пригласить его. — Хэлло, Дик! — прокричал он издали, увидев Барнетта. — Как поживаете?
— Прекрасно, — ответил Барнетт. — А как вы?
— Замечательно! — воскликнул Хэндли с той же добродушной улыбкой и, повернувшись к Антону, показал на Барнетта. — Вы, наверно, еще не знаете, что Ричард Барнетт — один из самых популярных наших публицистов и парламентариев и самый непримиримый критик нынешнего правительства.
— Все же я не столь популярен, как Джейбиэйч, — скромно возразил Барнетт. — Его слава давно перешагнула границы острова и, как мне говорили, достигла даже вашей огромной страны. Не так ли?
— Книги мистера Хэндли издаются у нас, и их читают, а его пьесы ставят в театрах. Только никто у нас не зовет его Джейбиэйч.
Хэндли посмотрел сначала на Антона, потом на Барнетта с откровенным восхищением: разговор с ними доставлял ему истинное удовольствие. Однако столик, уставленный бутылками, тарелками с закуской, привлекал его с не меньшей силой. Антон налил ему водки и, извинившись, поспешил в вестибюль, откуда вновь донеслось знакомое дребезжание.
Краюхин уже впустил следующего гостя. Сбросив пальто на руки привратника и отдав ему шляпу и зонтик, гость разглаживал перед зеркалом темные, аккуратно подстриженные усы. Так же старательно он причесал поредевшие на темени волосы и лишь после этого зашагал рядом с Антоном через холл. Привычно, почти заученно заговорив о погоде, гость достал из внутреннего кармана бумажник, из бумажника визитную карточку и подал ее Антону, как подают билеты контролеру в автобусе. Антон взглянул на карточку: «Николас Мэйсон, МП» (депутат парламента) — и другие литеры, означающие не то звания, не то полученные ордена.
Антон едва успел попотчевать Мэйсона водкой, как в зал вошел Андрей Петрович, встреченный благожелательными восклицаниями. Он попросил извинить его за задержку — дела! — и шутливо выразил надежду, что с помощью мистера Карзанова они сумели разобраться в напитках. Вооружившись большим стаканом с виски, он встал в кружок гостей и спросил, что нового. Мэйсон наклонил голову в сторону Барнетта.
— Все новости, заслуживающие внимания, скапливаются в редакциях.
Барнетт ответил таким же почтительно-ироническим поклоном.
— Думаю, что новости, которые хотел бы слышать мистер Краевский, касаются того, что делается сейчас на Даунинг-стрит, десять, а меня туда после столкновения с премьер-министром на Рейне не подпускают.
— Мистеру Краевскому известно, что премьер-министр не выносит нас и своими планами или намерениями с нами не делится.
— Все ревнивцы не выносят своих соперников, — заметил, ухмыляясь, Хэндли.
Андрей Петрович скосил на Мэйсона небольшие умные глаза, вокруг них появились венчики веселых морщин.
— Соперников все-таки, а не врагов?
Мэйсон замялся, а Барнетт поспешил подсказать:
— Конечно, Чемберлен и Черчилль — соперники, а не враги. Оба добиваются благосклонности тех, в чьих руках действительная власть.
— А в чьих руках действительная власть? — спросил советник, взглянув на Барнетта.
Тот, однако, отвесил поклон Мэйсону.
— Черчиллисты близки к ним, вам и отвечать.
— Нет, это вы, люди прессы, любите и умеете заглядывать за кулисы, — отпарировал Мэйсон, кланяясь Барнетту.
Они еще раз обменялись поклонами и комплиментами, но о том, в чьих руках действительно находится власть, не сказали, заставив Антона вспомнить свой первый разговор с Андреем Петровичем: те, кто правит этой страной, старательно и умело держатся в тени, помня правило — кого не знают, против того не борются.
Дверь в зал распахнулась, впуская высокого худого человека с узким, длинноносым, морщинистым лицом и поразительно яркими светлыми глазами. За ним почтительно и гордо шествовал улыбающийся Ракитинский. Андрей Петрович шагнул им навстречу.
— О сэр Норвуд! — воскликнул он, протягивая гостю руку. — Как я рад, что вы нашли время, чтобы приехать сюда! Ведь у вас теперь столько дел…
— Какие там дела! — Гость взмахнул узкой длиннопалой рукой и закрыл на короткое время глаза. — С тех пор, как мне дали «пинка вверх», меня не признают и не замечают, будто я перестал существовать.
Андрей Петрович взял Норвуда под руку и повел к большому, стоявшему ближе к двери столу, уже накрытому для обеда. Обернувшись, он пригласил других следовать за ним. Антон тихо спросил Ракитинского:
— Мне уйти?
— Оставайтесь, — так же тихо произнес тот. — Позаботьтесь о Хэндли да прислушивайтесь к разговору внимательнее.
Когда все уселись за стол — Антон оказался на самом краю, — Андрей Петрович предложил выпить за здоровье присутствующих, добавил, что в такую погоду водка — лучшее лекарство. Все рассмеялись и выпили. Подождав немного, Андрей Петрович предложил выпить еще, пояснив, что выпить по одной рюмке — все равно, что ходить на одной ноге, и этот тост был подхвачен смехом.
Уже через несколько минут сдержанный и вежливый обмен репликами перерос в оживленный разговор, послышались восклицания и смех. Барнетт, опьянев и повысив голос, начал поносить правительство, которое давно следовало бы заменить другим, более способным и молодым.
— Старые простофили политически настолько наивны, что их обвел вокруг пальца даже такой демагог и выскочка, как Муссолини! — выкрикнул он.
— Нет, мистер Барнетт, я с вами не согласен, — с чувством превосходства возразил Норвуд. — Наши старички не наивные простофили, а хитрецы. Они сами обвели Муссолини вокруг пальца. Едва став премьером, мистер Чемберлен послал к Муссолини с личным письмом вдову своего брата Остина и даже посоветовал ей сшить черное платье — под цвет фашистской униформы, дабы показать дуче, что семья Чемберленов духовно близка к фашистам, симпатизирует им. Правда, старая леди немного перестаралась — надела на рукав фашистскую повязку и встретила Муссолини, вскинув руку, к сожалению, не на итальянский, а на немецкий манер, чем немало потешила очевидцев. Но премьер-министр все же добился своего. Дуче теперь — его горячий поклонник. Читали сегодня в газетах, как он хвалит нашего премьера?..
Антон вспомнил, что речь Муссолини в Триесте, опубликованная в утренних газетах, заставила его рассмеяться, настолько напыщенной и малограмотной она показалась ему. Назвав Чемберлена «вдохновенным паломником мира», дуче завершил свой дифирамб по его адресу сумбурной фразой: «Ибо всякое опоздание в решении чехословацкого вопроса не ускоряет его разрешения, а вызывает роковой удар. Несмотря на кампанию Москвы, это решение проникает в сердца европейских народов».
— Дуче дурак! — решительно объявил Барнетт. — Нашел кого хвалить и за что хвалить!
— Однако наши умные редакторы поместили эту речь на самом видном месте, — язвительно заметил Норвуд.
— Наши редакторы заодно с ними! — осуждающе провозгласил Барнетт. — Издавна!
— Но вы-то не с ними, — напомнил Ракитинский. — И еще кое-кто тоже не с ними.
— Мой издатель был и будет против них, потому что я против, — снова похвастался Барнетт. — К сожалению, только мы. Остальных… Эрика Фокса… Фила Беста и еще… как их там… можно не считать. Хотя они против, влияние их ничтожно. Я говорил и писал и буду говорить и писать, что наши старички не знали и не знают Гитлера. Вы опять не согласитесь со мной, сэр Норвуд?
Норвуд закрыл глаза, то ли обдумывая ответ, то ли наслаждаясь внутренним теплом, вызванным водкой.
— Да, не соглашусь, — медленно проговорил он, открывая глаза. — Мистер Чемберлен давно знает, кто такой Гитлер. Он сказал герру Риббентропу, когда тот был еще послом в Лондоне, что хочет познакомиться с «ходом мыслей и подлинными намерениями фюрера». В течение одной ночи посольство сделало краткое изложение гитлеровской «Майн кампф» на английском языке, и на другой день Риббентроп лично доставил его премьер-министру. Познакомившись с «мыслями и подлинными намерениями» Гитлера, Чемберлен сказал Галифаксу: «Этот парень не так уж глуп, как его изображают, и его намерение повернуть вечное стремление Германии на запад в другом, восточном направлении заслуживает внимания и поддержки. Решительной и смелой поддержки!..» И лорд Галифакс, встретившись с Гитлером прошлой осенью в Берхтесгадене, так и сказал ему: «Понимаем и одобряем ваше стремление на восток».
