Лестер Туроу - Будущее капитализма
Экономические плиты производят огромный социальный разрыв между теми, кто хочет вернуться к древним добродетелям, и теми, кто хочет пользоваться новыми свободами, понимая, что древние добродетели не будут истинами будущего. В период кусочного равновесия никто не знает, какие новые способы социального поведения позволят людям преуспеть и выжить. Но поскольку старые способы, по-видимому, не работают, надо проверять на опыте различные новые способы.
Моральные ценности — если они могут выдержать испытание временем — должны способствовать выживанию людей. Правильные моральные ценности (содействовавшие выживанию человечества в течение долгого времени) могут меняться: например, сексуальное воздержание неженатых молодых людей принимает иной характер после изобретения противозачаточных пилюль. Но эксперименты с новыми формами образования семей, многие из которых окажутся непригодными, пугают фундаменталистов, верующих в несомненную вечную истину. Как же можно найти новые моральные ценности, содействующие выживанию человечества, без периода экспериментирования, который неизбежно должен вызвать у многих беспокойство?
Все возникающие отсюда напряжения крайне преувеличиваются в новых стилях жизни, демонстрируемых электронными средствами информации. Интерес их состоит именно в том, что они позволяют человеку думать и мысленно экспериментировать с новыми стилями жизни, не подвергаясь риску первыми применить их на практике, возможно, с ущербом для собственной жизни. Электронные средства в действительности не левые и не правые — они свободомыслящие. Они проповедуют доктрину, по которой индивиду разрешается делать все, что он хочет, независимо от общественных условностей.
Но с точки зрения фундаменталиста эти новые телевизионные стили жизни должны быть запрещены, поскольку они демонстрируют, с точки зрения старых ценностей, безнравственность. Их надо разоблачать как зло. Религиозные фундаменталисты, по своему внутреннему убеждению, — социальные диктаторы. Так как они знают правильный путь на небо, то, по их мнению, надо заставлять других следовать этим путем. И так как это «правильно», здесь нет никакой диктатуры. Свободомыслящие средства информации просят своего ближнего оставить их в покое; а религиозные фундаменталисты считают своим долгом вынудить своего ближнего «хорошо себя вести».
В Соединенных Штатах христианские фундаменталисты — одна из двух групп, голоса которых в 1994 г. передали власть в конгрессе республиканцам (второй группой были белые мужчины со средним образованием). Эти две группы в значительной мере пересекаются друг с другом, и это неудивительно, поскольку белые мужчины со средним образованием понесли наибольшие потери и в своей текущей заработной плате, и в своих видах на будущее. Трое из четырех христианских фундаменталистов голосовали в 1994 г. за республиканцев, составив в совокупности 29 % полученных республиканцами голосов (15). Без сомнения, христианские фундаменталисты будут управлять назначением ближайшего республиканского кандидата в президенты, и Боб Доул подпевает их голосам.
В Америке самое отчетливое проявление этого основного напряжения видно внутри самой республиканской партии — предпочтительной партии большинства свободомыслящих и большинства христианских фундаменталистов. Когда речь идет о неприязни к демократам, они союзники, но когда дело касается регулирования социального поведения, никакие две группы не могут быть дальше друг от друга.
В конечном счете люди не примут ценностей свободомыслящих, допускающих все, что угодно. Эти ценности не годятся на практике. Но люди не примут также нынешнего состава религиозных ценностей. Они тоже не годятся на практике. Лишь социальное экспериментирование может определить, какие ценности годятся, но как раз такое экспериментирование больше всего ненавидят фундаменталисты. Ввиду этого терроризм религиозных фундаменталистов — не пройденный этап: нам еще предстоит его пережить.
ЭТНИЧЕСКИЙ СЕПАРАТИЗМ
Этнический сепаратизм, подобно религиозному фундаментализму, представляет собой общее явление в периоды экономической неуверенности. В статистическом смысле, поскольку реальный ВВП на душу населения продолжает расти, все участвуют в игре с положительным итогом, в которой каждый может выиграть, но если при этом 80 % наемной рабочей силы переживает снижение реальной заработной платы, как это происходит в Соединенных Штатах, то средний трудящийся не видит положительного итога игры. Он видит игру с отрицательным итогом, в которой больше проигравших, чем выигравших. Вокруг него не хватает хороших рабочих мест, большинство его соотечественников переживает снижение реальной заработной платы, и ему приходится бороться с другими за свое экономическое выживание. И поскольку ему нужны союзники в этой борьбе и враги, у которых можно отнять хорошие рабочие места, то неудивительно, что средний трудящийся в нашу эпоху кусочного равновесия сочувствует этническому сепаратизму.
Те из нас, кто стал взрослым во времена «холодной войны», склонны забывать, что периоды, когда национальные границы перемещаются, гораздо более обычны, чем периоды, когда они застывают на месте (16). С окончанием «холодной войны» возобновился более обычный ход событий. С тех пор, как исчезла Берлинская стена, возникло двадцать новых стран, и две страны, Восточная и Западная Германия, объединились в одну. Исправление границ, которое мы до сих пор видели, это вовсе не конец процесса исправления, сопровождающего исчезновение коммунизма, а самое начало национальной географии нового типа. Если однажды где-то в мире границы начали двигаться, это узаконивает представление, что они могут двигаться в любом месте (17).
Нации держатся вместе из-за внешних угроз или из-за сильной внутренней идеологии. Коммунизм был такой сильной внутренней идеологией. Он убеждал жить вместе этнические группы, прежде никогда не ладившие между собой: от них требовалось если не любить друг друга, то, по крайней мере, терпеть друг друга. Может быть, стоит напомнить, что Сталин начал свою деятельность в послереволюционной России в качестве комиссара по делам национальностей. Он подавлял национальные меньшинства России, сочетая идеологию с силой. «Коммунистический Манифест» явно исключал государство, основанное на одной национальности (18). Нынешние же руководители России, как и большинства других стран, не имеют на своей стороне ни силы, ни идеологии.
Коммунизм был сильной внешней угрозой, сдерживавшей национальные движения во всем остальном мире. Национальные или сепаратистские движения, боровшиеся между собой, в конце концов были бы подавлены коммунизмом. Во время «холодной войны» Северная Лига, партия, выступающая за разделение Италии на две страны (с ее точки зрения, за отделение богатой, эффективной, честной северной половины от бедной, неэффективной, нечестной южной), не могла бы существовать, так как голосовать за нее значило бы обеспечить избирательную победу коммунистов. Но теперь северные итальянцы могут позволить себе сказать южным итальянцам, что они о них думают. Италию больше не соединяет клей «холодной войны».
В некоторых случаях, как, например, в Югославии, коммунизм был и внутренней идеологией, и внешней угрозой. Тито использовал коммунистическую идеологию и угрозу поглощения Югославии восточноевропейской империей СССР, чтобы убедить ныне враждующие этнические группы жить вместе. Но как только внутренние обещания коммунизма потеряли привлекательность и исчезла внешняя угроза советского захвата, этнические группы обрели свободу начать между собой резню — и они принялись за это, хотя посторонние наблюдатели полагали, что эти народы очень похожи друг на друга.
Впрочем, важно также понять, что этнические раздоры — это вовсе не религиозные войны двадцать первого века, как представлял себе такие войны Сэмюэл Хантингтон*. Национальное государство — это явление девятнадцатого и двадцатого века, и в большинстве случаев трудно объяснить, исходя из какого-нибудь общего принципа, почему нации существуют в нынешнем своем виде, а не какие-нибудь в каком-нибудь другом сочетании. Каков бы ни был принцип деления наций, легко указать контрпримеры. Например, арабский мир разделен на множество стран, несмотря на общий язык, общее этническое происхождение и общую религию(19).
То, что теперь происходит, это не религиозные войны; это явление национальных или религиозных расколов, где линии этнического или религиозного разлома столь малы, что посторонние часто не могут их увидеть даже после того, как им говорят, что такие линии существуют. Кровь и происхождение — в душе, а не в теле (20). Вопрос не в том, «кто принадлежит к нам», а в том, что само понятие «мы» часто означает нечто существующее, но невидимое другим.
