Валентин Турчин - Инерция страха. Социализм и тоталитаризм
В начале книги Тоффлер так характеризует ее предмет:
"Эта книга - о переменах и о том, как мы приспосабливаемся к ним. Она о тех, кто преуспевает в обстановке перемен, кто способен оседлать гребень бегущей волны, а также и о великом множестве других, кто сопротивляется переменам или бежит от них. Эта книга — о нашей способности приспособляться. Книга о будущем и о шоке, который вызывает его наступление" [20].
В картине, которую рисует Тоффлер, перемены предстают как нечто внешнее по отношению к человеку — к отдельному лицу и к обществу в целом. Не человек создает перемены, стремясь к каким-то целям, а напротив, перемены (подчиняющиеся, надо думать, "объективным закономерностям движения материи", хотя этого марксистского термина в книге и нет) создают человека, велят ему приспособиться к ним. А кто не может приспособиться — заболевает "футурошоком" - шоком от наступления будущего. "Футурошок — это головокружение и дезориентация, вызываемая преждевременным наступлением будущего. Вполне возможно, что это наиболее важная болезнь завтрашнего дня".[21]
(Вот как интересно: живя в одном и том же обществе, в одно и тоже время люди видят в нем прямо противоположное. Маркузе видит застой, отсутствие перемен и призывает произвести перемены любой ценой; Тоффлер видит избыток перемен и строит планы, как помочь людям к ним приспособляться. Общее между ними то, что ни у того, ни у другого нет понятия о конструктивных переменах, об эволюции.)
Итак, по Тоффлеру, только приспособленец, конформист, имеет хорошие шансы на психическое здоровье в этом "бравом новом мире". Тоффлер, конечно, не употребляет этих выражений, он говорит о будущем с воодушевлением. Это оставляет меня в недоумении относительно его образа мышления: является ли позиция автора литературным приемом, как это делают авторы антиутопий, или же зрелище энергичной суеты должно, по его мысли, вызывать положительные эмоции?
Что бы ни думал автор "Футурошока", я читал эту книгу как самую мрачную антиутопию. Стандартом антиутопии является изображение стабильного, навеки застывшего общества. Тоффлер же проделывает следующий поучительный эксперимент. Он не переносится в будущее, он описывает настоящее и сохраняет всю интенсивность перемен, ему свойственную. И он делает некоторые проекции этих перемен в ближайшее будущее — делает вполне квалифицированно и правдоподобно. Но он отнимает у перемен их цель и получающуюся в результате этой операции картину представляет на суд читателю.
Первым делом исчезает понятие о творчестве. Забавно: даже в предметном указателе слово "творчество" не сочтено самостоятельным понятием; соответствующая строка гласит:
"Творчество, см. Воображение". Но воображение отнюдь не равнозначно творчеству. Творчество предполагает выход за пределы личности, из сферы субъективного в сферу объективного. Воображение может быть инструментом творчества, но может и не быть. Воображение может работать и вхолостую, порождая "переживания" — и больше ничего. Онанизм — пример такого использования воображения.
Жизнь без творчества являет собой тягостную картину. В сущности, это то же оцепенение классических антиутопий Хаксли и Орвелла. Хорошо известен один из первых опытов, в котором было доказано существование в мозгу животного центров удовольствия. В мозг крысы был вживлен электрод, с помощью которого на нужную точку могло быть подано электрическое напряжение. Достаточно было крысе нажать лапой на педаль, чтобы цепь замкнулась и крыса получила удовольствие. После того как крыса делала это открытие, она начинала безостановочно нажимать на педаль. Неужели человечество ожидает судьба этой крысы? Становится не по себе, когда читаешь такие, например, пророчества Тоффлера:
"... Будущие конструкторы переживаний создадут, к примеру, игорные дома, в которых посетители будут играть не на деньги, а на переживания — свидание с симпатичной и благорасположенной дамой, если посетитель выигрывает, и, скажем, сутки одиночного заключения, если он проигрывает. По мере роста ставок будут изобретаться более изощренные удовольствия и наказания.
Проигравший, возможно, вынужден будет в течение нескольких дней служить (по добровольному предварительному соглашению) победителю в качестве "раба". Победитель может быть вознагражден десятью минутами электрического стимулирования мозгового центра удовольствия. Игрок, возможно, будет рисковать поркой или ее психологическим эквивалентом — участием в однодневной сессии, во время которой выигравшим разрешается разряжать свои агрессивные побуждения на проигравших, а именно : кричать на них, насмехаться, оскорблять их и т. п.
Любители крупных ставок смогут играть на бесплатный трансплантат сердца или легкого, в случае если таковой понадобится. Проигравшему, возможно, придется расстаться с почкой. Такие выигрыши и проигрыши могут бесконечно варьироваться и нарастать по интенсивности. Конструкторы переживаний обратятся за идеями к страницам Крафта - Эбинга и маркиза де Сада. Только воображение, технические возможности и стеснения со стороны в общем смягченной нравственности ограничивают разнообразие вариантов".22
"Разнообразие новых переживаний, выстроенных перед потребителем, будет результатом работы конструкторов переживаний, которые будут набираться из рядов наиболее творческих членов общества. Девизом этой профессии будет : "Если ты не можешь подать это в реальности, подай в виде заменителя. Бели ты мастер своего дела, клиент не заметит разницы!" Содержащееся здесь размытие границы между реальным и нереальным поставит общество перед серьезными проблемами, но не предотвратит и даже не замедлит появление "промышленности психообслуживания" и "психокорпусов". Гигантские, охватывающие весь Земной шар синдикаты создадут супердиснейленды, разнообразие, размах и эмоциональную мощь которых нам трудно даже вообразить".[23]
Антирелигия
Обратимся к последним сорока страницам "Футурошока". Это последняя глава книги, которая называется "Стратегия социального футуризма". Она начинается словами:
"Можно ли жить в обществе, которое вышло из-под контроля? Вот вопрос, который ставится перед нами понятием футурошока. Ибо именно такова ситуация, в которой мы находимся. Если бы только одна технология потеряла управляемость, наши проблемы были бы уже достаточно серьезны. Но весь ужас в том, что множество других социальных процессов также вышли из-под контроля, бешено осциллируя, сопротивляясь всем нашим усилиям управлять ими".24
Основную причину неуправляемости Тоффлер видит в неправильном планировании, основанном на принципах "технократии". Такой подход ставит во главу угла экономику, производство материальных благ, порождает стремление максимизировать производство и игнорировать все остальные цели и аспекты жизни. Но в наше время, говорит автор, именно эти остальные цели и аспекты приобретают решающее значение, определяют социальное поведение людей. Технократическое планирование "эконоцентрично" и поэтому неспособно правильно прогнозировать социальные результаты принятия различных решений, в том числе и чисто экономических.
Критика Тоффлером технократического планирования справедлива и обоснована. Но только я очень сомневаюсь, что на него можно возложить вину за неуправляемость общества. Не вернее ли сказать, что причина неуправляемости — отсутствие единодушия относительно какой-либо высшей цели (что надо бы иметь в свободном обществе) при отсутствии жесткой системы принуждения (что имеет место в тоталитарном обществе). Тоффлер пишет: "Сегодня накапливающиеся свидетельства того, что общество вышло из-под контроля, питают разочарование в науке. Вследствие этого мы видим явное оживление мистицизма. Астрология вдруг входит в моду. Дзен-буддизм, йога, спиритические сеансы и магия становятся популярным времяпрепровождением".25 Сомневаюсь, очень сомневаюсь. Не вернее ли сказать, что неудовлетворенность системой ценностей и целей и поиски высших духовных ценностей питают эти увлечения?
Я совершенно согласен с Тоффлером, когда он говорит о необходимости новой стратегии при решении социальных проблем. Но какой стратегии? Какова должна быть система целей?
"В свое время и в своем месте одержимость индустриального общества идеей материального прогресса сослужила человечеству хорошую службу. Но теперь, когда мы несемся к супериндустриализму, возникает новый этос, в котором другие цели начинают приобретать такую же роль и даже вытеснять цели экономического благосостояния. В личном плане самоосуществление, общественная ответственность, эстетические достижения, гедонистический индивидуализм и полчище других целей соперничают с голым стремлением к материальному успеху и часто перевешивают его. Изобилие служит основой, отталкиваясь от которой люди начинают стремиться к разнообразным постэкономическим целям".26
