Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция
Совершенно иначе обстояло дело с так называемым кулябским сообществом. Кулябцы — это аграрная община (феллахи Таджикистана), причем тип земледелия (связанный с освоением плодородных земель под высококачественные сорта хлопка, идущего на экспорт и в качестве одного из потребителей имеющего союзный ВПК) пересекал интересы кулябцев с интересами ленинабадцев. Ирригационные программы в Кулябе и Курган-Тюбе контролировались из центра. Хлопок — был предметом особой заботы партии и правительства. И наконец, этот вид земледелия создавал технологические предпосылки для устойчивости мощной аграрной общины коллективистского типа.
Итак, феодальный Памир с современной мигрирующей в столицу памирской элитой, элитно-буржуазный, бюрократический Хаджент, ориентированный на империю, вынужденный вращаться на внутреннем рынке и в сфере торговли Гарм и наконец, общинно-коллективистский Куляб с его ставкой на высокотехнологическое земледелие. В этих социально-экономических координатах происходящие процессы перестают быть бесконечной войной эквивалентных друг другу кланов, а становятся переплетением осмысленных и разнонаправленных сил.
Добавим к этому Курган-Тюбе как южную плодородную территорию, осваивавшуюся в директивном порядке с использованием искусственной миграции из всех регионов страны. Такая территория не могла не стать местом конфликта, борьбы за столь дефицитную в горном Таджикистане плодородную землю. И не случайно события в Курган-Тюбе разворачивались трагически.
Естественным образом примыкал к хаджентскому клану его гиссарский собрат и союзник. Географическая близость и патронирование со стороны Ленинабада (Хаджента) делало гиссарскую общину, расположенную как бы на полпути между Ленинабадом и Душанбе, естественным союзником ленинабадцев.
Можно, разумеется, заниматься и более детальным изучением процесса, вплоть до уровня родов и семей. Но для понимания сути таджикской трагедии приведенных нами данных по социально-экономической географии достаточно. И можно перейти к следующему аспекту проблемы.
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ДИНАМИКА В ТАДЖИКИСТАНЕМного говорится о ваххабизме и ваххабитах. Но нигде не анализируется их роль в таджикском процессе. Не возникает вопроса о том, почему именно это достаточно далекое от таджикских традиций направление ислама так активно разыгрывалось в ходе таджикских событий. А ведь речь идет о далеко не случайных вещах.
Ваххабизм — это явление, ничего общего с Ираном не имеющее. Это чисто саудитский вариант консервативной исламской революции, опробованный в конце XVIII — начале XIX века как религиозно-политический инструмент строительства государства в условиях, когда территория отпадает от имперского корня.
Ваххабизм моделировался в Таджикистане сознательно и именно с политическими целями. А саудовский вектор процесса говорит о том, что модельщики принадлежали все к тем же «силам 3», о которых мы вели речь выше при разработке гипотетического сценария таджикских событий. Никто не собирался копировать сегодняшнюю Саудовскую Аравию. Копировался саудизм позапрошлого века. Он брался за аналогию и использовался только для политических целей. Аналогий, причем достаточно содержательных, было более чем достаточно.
Рассмотрим их вкратце.
Первое. Ваххабизм был орудием борьбы саудитов с Османской империей. Он стал орудием борьбы таджикских радикалов с «московской», «советской», «красной» империей. И там, и там ваххабизм паразитировал на слабости империи, на ее загнивании.
Второе. Ваххабизм был орудием борьбы автохтонной торговой буржуазии (исторически — буржуазии города Неджда) с имперской буржуазией, с диктатом хиджазских оптовиков. Так это было в прошлом. Сейчас по плану модельщиков ваххабизм должен был стать инструментом борьбы торговой корпорации Гарма с ленинабадской элитной проимперской группой буржуазно-бюрократических оптовиков.
Третье. Ваххабизм использовался против общинных тенденций держателей оазисных земель во имя создания «нового человека ислама» — объединяющего в себе «рыночность» и подчиненность исламским авторитетам. Этот человек должен был стать материалом для строительства исламской государственности нового (буржуазного) типа. Недаром ваххабитов называют «пуританами ислама». Эта формула западного исследователя ваххабизма Букхардта (XIX век) не так наивна, как это хотелось бы представить многим современным специалистам.
Да, речь идет именно об агрессивном неотрадиционализме ваххабитов, об использовании их религиозного фанатизма для построения исламских буржуазно-тоталитарных режимов. Иранский общинный традиционализм Хомейни и напор ваххабитского террора — это совершенно разные вещи (даже если отрешиться от разницы между иранским шиизмом и ваххабитским арабским суннизмом).
И здесь мы переходим к главному.
Четвертое. Ваххабизм использовался для разрушения не только общинных традиций, но и социального идеала, с ними связанного. Традиция (сунна) и новшество (бида) трактуются в исламе по-разному в пределах общей суннитской линии.
Существует принципиальное различие между ханифизмом, исповедующим терпимость к новшествам и к доисламским языческо-аграрным традициям (тому, что составляет ядро национального духа) и ханбализмом, проявляющим предельную агрессивность как к биде, то есть нововведениям, так и к языческим традициям, культу святых и т. п.
Если классический суннизм, развиваемый в XI веке великим арабским мыслителем Аль-Газали, часто называемым «Фомой Аквинским ортодоксального ислама», суннизм, основанный на суфизме в его просвещенных формах и идеях раннесредневекового мыслителя и богослова Аль-Ашари, тяготеет скорее к ханифизму, то агрессивный ханбализм есть явление более позднее, вторичное, адресованное к проповедям и пророчествам сирийского религиозного деятеля XIV века Ибн-Таймийя. Между Аль-Газали и Ибн-Таймийей — несколько веков. И выступать с позиций ханбализма, говоря одновременно о чистоте ислама, крайне трудно.
Другое дело, что ханбализм позволяет развязать религиозный террор против инакомыслящих, террор, при котором любой, кто не подчиняется узкой секте, может быть назван «кафиром» и подвергнут пыткам и казни. Причем кафир в определенных случаях считается даже большим врагом, чем иноверец. Прекрасная модель для геноцида на почве вероучения! Ханбализм ваххабитов — политический инструмент для борьбы с социалистической традицией в ее исламском варианте, равно как и с любыми другими национальными традициями. И это свойство ваххабитов было широко использовано ИПВТ в период ее господства. На этом держался режим, для которого 70 лет советского периода развития Таджикистана это «черная дыра», «царство зла».
Убить народное, убить социалистическое в его таджикско-тра-диционалистском варианте, — вот в чем была задача ваххабитов из ИПВТ. И они сделали все для ее выполнения.
Пятое. Объединяясь против оазисных общинных феллахов и хиджазской аристократии, неджские ваххабиты, последователи Мохаммеда ибн Абд аль-Ваххаба готовы были объединиться с кочевниками как с элементом силового репрессивного механизма. В дальнейшем эти кочевники становились для торговой элиты лишь подножием, невежественными исполнителями ее блестящего замысла, роботами, запрограммированными на террор. Здесь напрашивается аналогия с использованием памирцев в ходе развертывания тоталитарного таджикского режима так называемых ваххабитов.
Шестое. Низовая торговая буржуазия, не обремененная особыми условностями в части строгости нравственных норм, сходясь с кочевниками и действуя против феллахов и оптовиков, легко брала на вооружение один из классических приемов, свойственных исламской традиции — газу, ограбление неверных (кафиров). В ваххабитской модификации ислама газа принимала гипертрофированные формы, становилась идеологическим оправданием криминалитета. При этом газа использовалась именно в политических целях. Тривиальный грабеж как бы исключался и осуждался с особой истовостью. Газа ваххабитов — это первичное накопление капитала для исламского капитализма, лишенного имперских механизмов подобного накопления. Здесь экспроприируется свой народ, обвиняемый в кафирстве ради того, чтобы оправдать такую экспроприацию. Мы еще увидим, что это качество ваххабизма широко использовалось в таджикской кровавой практике.
Седьмое. Следует подчеркнуть также такие черты ваххабизма как его предельную антишиитскую направленность, вплоть до воинственной, его нацеленность на войну с персами. Неорганичность такого процесса для персоязычного Таджикистана достаточно очевидна, и на деле сделано было все, чтобы через ваххабизм отсечь Таджикистан от Ирана, а не упрочить их связь. Это сразу говорит об авторстве подобного социокультурного сценария разворачивания псевдо-исламского возрождения на территории Таджикистана.
