Вадим Роговин - Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)
После этих слов Каменева накалённость атмосферы съезда достигла предела. Слова Евдокимова «Да здравствует Российская Коммунистическая Партия! Ура! Ура! Да здравствует ЦК нашей партии! Ура! Партия выше всего!» заглушались криками с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!», «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!»… «Да здравствует тов. Сталин!!!» Большинство делегатов встало и под крики «Вот где объединилась партия» устроило Сталину овацию [545].
В этой накалённой атмосфере взял слово Ворошилов, который впервые в истории партии назвал Сталина «главным членом Политбюро» и произнес льстивый панегирик в его адрес. Дав съезду едва ли не мистическое объяснение особой роли Сталина, Ворошилов одновременно невзначай выболтал истинную причину его силы. «Тов. Сталину, очевидно, уже природой или роком суждено формулировать вопросы несколько более удачно, чем какому-либо другому члену Политбюро (Смех)… в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие (Смех, аплодисменты.)… Ещё раз спрашиваю: в чем же тут дело? А дело заключается в том, что у тов. Сталина… имеется в руках аппарат, и он может им действовать, двигать, передвигать и проч.» [546]
После этого большинство съезда встретило в штыки речь Крупской при обсуждении отчёта ЦКК, где она напомнила о том, что Ленин в своих последних работах, в том числе «в специальных заметках, которые известны делегатам, бывшим на прошлом партийном съезде», подчёркивал роль ЦКК в предотвращении раскола, который может неожиданно возникнуть. Обращая внимание делегатов на то, что после смерти Ленина концентрация власти в исполнительно-организационных органах партии усилилась, Крупская говорила: «Один из вопросов, который должен быть продуман съездом, вытекает из того, что в силу нашего устава у нас есть Оргбюро и Секретариат с громадной властью, дающей им право перемещать людей, снимать их с работы. Это даёт нашему Оргбюро, нашему Секретариату действительно необъятную власть. Я думаю, что когда будут обсуждаться пункты устава, надо с большей внимательностью, чем делалось это до сих пор, посмотреть, как разумно ограничить эти перемещения, эти снятия с работы, которые создают в партии часто невозможность откровенно, открыто высказываться… Вы знаете, что и в период предыдущей дискуссии у нас идейная борьба вырождалась в борьбу организационную. Я думаю, что ЦКК не должна была этого допускать… Она поставлена на то, чтобы в вопросах охраны единства партии она сохраняла определённую независимость и объективность мысли. (Голос с места: «Независимость от чего?») Независимость от того, чтобы какой-нибудь отдельный член партии мог повлиять на её мнение… Я думаю, что дело ЦКК, например, было следить за тем, чтобы полемика не принимала нетоварищеских форм. ЦКК должна следить за тем, чтобы в печати не было такого обливания грязью, какое мы видим сейчас» [547]. Если всё это допускать, говорила Крупская, «то все наши благие пожелания о внутрипартийной демократии останутся на бумаге» [548].
Думается, что в выступлениях Крупской на съезде мы вправе видеть отголоски ленинских мыслей — не только потому, что Крупская была, по выражению К. Цеткин, «живой совестью Ленина» [549], его ближайшим и самым верным соратником, но и потому, что она была единственным человеком, с которым Ленин мог делиться мыслями в последний год своей жизни.
Сразу же после Крупской выступил член ЦКК Янсон, который заявил: «…Каждый раз, когда какая-либо группа членов партии начинает атаку на ЦК партии, она ищет в Центральной Контрольной Комиссии какой-то особой беспристрастности». И далее: «О какой независимости здесь говорят? Если здесь говорят о такой независимости, которую проявила в данном деле Надежда Константиновна (Крупская) сама и её нам рекомендует, то я бы не советовал Центральной Контрольной Комиссии применять такие методы в работе» [550].
Как тут не вспомнить слова Куйбышева ещё на XIII съезде партии, который по существу отверг ленинское понимание роли ЦКК как независимого и равноправного с Центральным Комитетом органа, призванного оберегать партию от раскола. «…От нас добивались какой-то самостоятельной линии, какого-то нейтралитета, который бы дал возможность нам „со стороны“ подойти к происходящей борьбе и беспристрастно, спокойно расценивать всех дерущихся, хваля и ругая каждого по заслугам,— говорил Куйбышев.— Нам льстили, говорили: „вы орган, выбранный съездом, вы равноправны с Центральным Комитетом, вы отвечаете только перед съездом за свою политику, и поэтому вам нужно иметь свою собственную линию, нужно быть как можно больше независимыми от Центрального Комитета“… Нас убеждали, что мы должны быть беспристрастны, что мы должны быть инстанцией, стоящей над происходящей борьбой. Эта соблазнительная позиция… не соблазнила Центральную Контрольную Комиссию… Мы сразу почуяли, что ЦК в этой борьбе на 100 % прав… И мы безоговорочно и без всякого раздумья пошли вместе с ЦК…» [551]
Такую же тенденцию к отходу от ленинского понимания роли ЦКК в обеспечении единства партии содержало и его теперешнее выступление. В заключительном слове по отчёту Центральной Контрольной Комиссии её председатель Куйбышев заявил, что «существующее руководство партией является одним из лучших в истории нашей партии», что именно Сталин «является тем лицом, которое, сумело вместе с большинством Центрального Комитета и при его поддержке сплотить вокруг себя все лучшие силы партии и привлечь их к работе» [552]. Таким образом, уже на XIV съезде впервые прозвучали типично культовые формулировки, которые впоследствии будут неимоверно раздуты сталинистской пропагандой.
При обсуждении отчёта ЦКК возникла острая дискуссия, связанная с постановкой оппозицией вопроса об ухудшении партийных нравов. Признаком этого деятели оппозиции считали обнародованные ими данные о том, что некоторые ленинградские коммунисты сообщали в ЦК и ЦКК о своих личных разговорах с оппозиционерами. По этому поводу выступил председатель Ленинградской контрольной комиссии И. Бакаев: «Я не могу равнодушно отнестись и к тем нездоровым нравам, которые пытаются укоренить в нашей партии. Я имею в виду доносительство… если это доносительство принимает такие формы, такой характер, когда друг своему другу задушевной мысли сказать не может, на что это похоже?.. Товарищи, я меньше всего склонен к преувеличениям, я здесь говорю, что эти нравы нетерпимы в нашей партии, что партия должна по рукам дать тем товарищам, которые пытаются культивировать такие нравы» [553].
Эти слова Бакаева были оспорены членом Президиума ЦКК М. Шкирятовым, который сказал, что доносы в высшие партийные органы о желании отдельных членов партии создать какие-нибудь группировки — это «обязанность каждого члена партии» [554]. Такая постановка вопроса была полностью поддержана Куйбышевым. Ещё дальше пошёл С. Гусев, который назвал выступление Бакаева «припадком мещанской морали»: «Фальшивишь ты, Бакаич, фальшивишь,— поверь мне… Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. У нас есть ЦКК, у нас есть ЦК, но я думаю, что каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства» [555].
Подобные выступления вызвали резкий протест оппозиционеров. Всю несостоятельность сравнения партийных органов с ЧК показала в своём выступлении К. Николаева: «Товарищи, что такое чекист? Чекист — это есть то орудие, которое направлено против врага… Против классового нашего врага… Доносы на партийных товарищей, доносы на тех, кто будет обмениваться по-товарищески мнением с тем или иным товарищем, это будет только разлагать нашу партию, и не членам Центральной Контрольной Комиссии выступать за такие доносы и делать подобного рода сравнения. Такая система в партии будет наносить ущерб, она будет затушёвывать истинное недовольство, ряд недоумённых вопросов, которые возникают у каждого мыслящего коммуниста, задумывающегося над теми явлениями, которые встают перед ним в современной трудной, сложной обстановке. Не такой системой надо бороться. Надо бороться системой правильной постановки внутрипартийной демократии» [556]. Характерно, что эти слова Николаевой вызвали смех в зале.
Перед голосованием резолюции по отчёту ЦКК С. Минин выступил от имени ленинградской делегации, заявив, что она воздержится при голосовании. Он зачитал заявление, в котором, в частности, говорилось: «Развившаяся за последнее время система писем, использования частных разговоров, личных сообщений, когда всем этим пользуются без всякой проверки, и все эти сообщения объявляются сразу вполне достойными веры, причём авторы подобных сообщений и писем берутся тут же под особое покровительство… не может не привить в партии самые нездоровые и до сих пор немыслимые обычаи. Всё это, вместе взятое, стоит в прямом и резком противоречии как с основами внутрипартийной демократии, так и со всем строем и характером нашей большевистской ленинской партии» [557]. Председательствующий Петровский под аплодисменты и крики «Правильно!» объявил это заявление не относящимся к резолюции по отчёту ЦКК и отказался провести по нему голосование.
