Михаил Домогацких - Последний штурм
— Никто особенно не радуется войне, но мы должны понимать, что она играет слишком важную роль для нашего престижа в мире. В конгрессе много противников увеличения расходов на вьетнамскую войну, и президенту Никсону придется столкнуться с серьезным противодействием, хотя, в конечном счете, думаю, он получит все, что просит.
— Предвидите ли вы наступление такого времени, когда мы сможем вывести свои войска из Вьетнама?
— О да. Безусловно. Я думаю, что, если Ханой убедится в том, что ему не удастся вконец измотать нас, и если мы не потеряем терпения и не рассеем внимание на другие дела, мы сможем утрясти это дело.
— Откровенно говоря, сенатор, боюсь, что нам не очень понятна эта мысль. Слишком много «если», а вопрос был прямой.
— Что поделать, господа, если — видите, опять «если» — не только сенатор Соединенных Штатов, но, думаю, даже сам всевышний вряд ли способен ответить на этот вопрос. Вот и приходится прибегать к «если», — с невеселой улыбкой ответил Робертс.
— Как вы думаете, сенатор, если переговоры, которые сейчас идут в Париже, завершатся успешно и американские войска будут выведены из Вьетнама, сможет ли сайгонский режим выстоять достаточно продолжительное время?
Сенатор надолго задумался. Он вспоминал все, что видел в Южном Вьетнаме, все, что слышал от разных лиц, и ловил себя на том, что не может дать однозначного ответа.
— Я надеюсь, — сказал он очень медленно, — что мы в конце концов сможем вывести свои войска, обещание уже сделано. Но это произойдет никак не раньше, чем мы укрепим президента Тхиеу, чтобы он смог противостоять натиску Вьетконга. Но, друзья, скажу, как мне это ни неприятно, доверительно: я очень сомневаюсь, что можно сказать об этом с полной гарантией. Болезнь оказалась слишком запущенной.
— Не считаете ли вы, сенатор, что для ее лечения мы могли бы прибегнуть к помощи ООН, как это было в Корее?
— Видите ли, номинально ООН присутствовала в Корее. В основном своим флагом. Но воевать и платить за войну приходилось Соединенным Штатам. Во Вьетнаме некоторые союзные нам страны тоже оказывают военную помощь. Отличный контингент, хотя и не очень крупный, послали австралийцы. Кое-какие силы направили новозеландцы. Самые крупные военные формирования — южнокорейские.
— Удовлетворен ли сенат вкладом наших союзников в войну во Вьетнаме?
— Я не уполномочен, а потому и не имею права говорить от имени сената. Но от своего собственного имени скажу, что я лично не удовлетворен, и я надеюсь, что наш государственный департамент будет более решительно требовать от них усиления военного участия. Не только мы, но и все наши союзники должны полностью отдавать отчет, что, если нас силой изгонят из Южного Вьетнама, — правда, я не хочу верить в это и не могу представить себе ничего подобного, но все же, если это вдруг произойдет, последствия будут долго носить для нас роковой характер. Авторитету и престижу Америки будет нанесена тяжелая рана, а это, несомненно, ослабит позиции всего свободного мира.
— А чем вы объясняете, сэр, недостаток активности у наших союзников?
— По-моему, они не очень заинтересованы в ней и при этом думают: «Пусть Джордж делает все сам». «Джордж» в данном случае дядя Сэм, господа. И они полагают, что мы все сделаем сами. Так было в Корее, и так было повсюду в мире. Поэтому мы не особенно полагались на наших союзников, а просто брались за дело. А за то, что мы не смогли сделать сами, мы, поверьте, всегда щедро платили тем, кто нам помогал.
— Итак, сенатор, еще один вопрос. Скажите, вы верите в жизненность тех концепций, которыми мы руководствуемся сегодня во Вьетнаме? Или — другими словами: достаточно ли динамично южновьетнамское правительство, чтобы взять на себя все бремя ответственности, которое лежит пока на «Джордже», как вы говорите?
— Ну, во-первых, мы не уходим из Вьетнама. И если уйдем, то это будет очень и очень нескоро. Мне думается также, что когда американские солдаты покинут Южный Вьетнам, там не останется ни одного вьетконговца.
Собеседники сенатора, пренебрегая этикетом, рассмеялись.
— И куда же они денутся, сэр?
— Мы должны покончить с Вьетконгом, или мы никогда не уйдем оттуда.
— Уже шесть лет мы пытаемся это сделать, сенатор, пустив в ход военную машину колоссальной мощности, а обстановка складывается так, что противник вроде диктует нам условия, если судить по переговорам в Париже. Вы не находите?
— Я далек от этой мысли, господа. В Париже мы будем вести дело так, чтобы обеспечить наиболее благоприятные условия для себя и своих союзников. И эти условия будут условиями победы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
«Вчера на приеме в честь Дня независимости Соединенных Штатов в американском посольстве в Стокгольме произошел политический скандал, который, несомненно, нанесет ущерб нашему престижу. На прием были приглашены все американцы, проживающие в Швеции. Прибыли на него несколько бывших солдат и младших офицеров, дезертировавших во Вьетнаме, хотя их присутствие не ожидалось. Бывший рядовой первого класса Уильям Джонс демонстративно сел, когда зазвучал американский гимн. Одна старая женщина, не выдержав оскорбления, швырнула в солдата стакан с пивом. Вызванный патруль охраны арестовал Джонса и шесть других так называемых противников войны во Вьетнаме».
Ричард Хэлмс, директор Центрального разведывательного управления США, прочитав донесение своего представителя в Швеции, поднялся из-за стола и стал медленно прохаживаться по просторному кабинету, изредка потирая виски тонкими, длинными пальцами, как бы усмиряя неожиданно появившуюся боль. Это донесение живо напомнило ему недавнее посещение армейского госпиталя в Сайгоне. Он вошел в палату выздоравливающих и, оглядев цепким взглядом занятых своим делом солдат, выбрал парня с серьезным лицом, с достоинством и спокойно взиравшего на вошедших: сразу видно — больших боссов.
— Как ваша фамилия, герой? — спросил Хэлмс.
Парень поднялся и, не испытывая ни малейшего смущения, ответил, как отрапортовал:
— Сержант Уильям Роджерс, сэр. Двадцать пятая дивизия. Ранен в дельте Меконга два месяца назад.
— Однофамилец государственного секретаря США, — улыбнулся Хэлмс.
— К счастью для государственного секретаря, сходство на этом кончается.
— Почему — к счастью?
— Потому что ему не придется услышать моих рассказов о том, что переживают наши солдаты в этих гиблых местах.
— Вам, наверное, трудно пришлось в последних боях, сержант?
— Не только в последних, но и в первых. Все время трудно.
— Ну и что вы думаете об этой войне? — спросил директор ЦРУ.
— Я думаю, что мне не следовало бы быть здесь, сэр, — ответил сержант.
— Америка послала вас сюда, сержант, чтобы защищать ее идеалы.
— Я не знаю, сэр, кто вы, но я бы с удовольствием поменялся с вами местом и посмотрел бы, как вы станете защищать здесь идеалы Америки.
Хэлмс внутренне возмутился такой откровенной враждебностью, высказанной очень вежливым и ровным голосом.
— По-вашему, сержант, Америка напрасно заняла здесь передовые рубежи для защиты демократии?
— Ничего не могу сказать насчет Америки, сэр, она со мной не советовалась, а то, что я напрасно попал на эти рубежи, — это я знаю.
Хэлмс посмотрел на других обитателей палаты и заметил, что они, стараясь выглядеть равнодушными, на самом деле внимательно прислушиваются к возникшей перепалке.
— Вы что же, сержант, не хотите побед Америке, повышения ее ведущей роли в мире? Или я неправильно вас понял? — довольно мягко, с оттенком отеческой теплоты в голосе спросил Хэлмс.
— Я очень хочу, сэр, чтобы Америка всегда побеждала своих врагов, но тут же совсем другое дело. Здесь мы плодим себе врагов, потому что… — сержант замялся.
— Говорите, говорите, — подбодрил его Хэлмс.
— …Мне стыдно, сэр, за то, что мы делаем здесь. У нас в роте был один бывший фашист, он рассказывал, что они творили в России, Польше, Югославии. Если это правда, то мы повторяем их во Вьетнаме. Боюсь, сэр, что это нам не пройдет безнаказанно.
— Ну и кто же нас накажет, как вы думаете? — с саркастической улыбкой на лице спросил Хэлмс.
— Не знаю, сэр, но думаю, что бог не простит нас.
Вспомнив эту беседу сейчас, оставившую в сознании директора ЦРУ неприятный осадок, Хэлмс связал ее с прочитанной шифрограммой. Одни и те же побудительные мотивы лежат в основе поведения сержанта из сайгонского госпиталя и дезертиров в Стокгольме: осуждение войны и какое-то прямо апокалипсическое ожидание наказания за свершенное. Его тревожило не столько то, что в последнее время участились случаи дезертирства, сколько начавшее оформляться организационное движение бывших солдат, нашедших убежище в других странах.
