Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором
В двух словах это видится следующим образом. Первое — Россия разделена. Второе — началась мощная миграция на ее «остаточную территорию». Третье — оскорбленный, униженный, растоптанный, поставленный на грань вымирания этнос строит свою доктрину при высоких температурах и высоком давлении. Четвертое — в раскаленном виде этот этнос, сжатый до критического объема, начинает двигаться назад, расширяясь и строя свое пространство в новых парадигмах, действительно существенно отличающихся, на наш взгляд, отнюдь не в лучшую сторону от тех, в которых развивался российский процесс в течение последнего тысячелетия. И эти парадигмы будут гораздо более опасными для Запада, для мировой цивилизации, для мировых интеграционных процессов. Но кто же, спросите вы, превратит в реальность этот фантасмагорический план? Мы отвечаем — вы, наши бывшие соотечественники, одержимые в очередной раз марксистским ражем худшего типа, помноженным на самодовольство и вопиющую безграмотность. Союз фанатиков и глупцов — во много раз опаснее Тройственной комиссии и Бильдербергского клуба. Хотя бы потому, что дилетант и безумец — иррациональны, не могут управляться с позицией и «молятся» слишком истово, разбивая лбы своим спонсорам и — себе. Как ни странно, но нам дорога и эта преступная истовость, ибо она — тоже наша, тоже уходит корнями в нашу почву и нашу судьбу. Ибо — она трагична. Ибо — в этом цепляний за идею, пусть ложную, пусть абсурдную, в этом стремлении найти нового Бога, хотя бы в колбасе, в этом молитвенном раже — есть доля правды, хотя и искаженная до безобразия.
Есть страсть — хотя и порочная. Правда и страсть в том, что строить здесь можно, лишь ведя отсчет от идеи. И в абсурде наших демократов, призывающих к какому-то рынку на грани голода и нищеты, нам слышится тот религиозный обертон, который намного ценнее их идиотских слов.
Рационально — все говоримое ими есть уже окончательный и бесповоротный маразм. Но в этом маразме нет-нет да и промелькнет идеализм человека, который пыжится стать «материалистом-рыночником», а остается все тем же российским гнудиком. И, кто знает, может быть, именно за это и будет прощен на провиденциальном Суде.
Но к делу. События последнего времени говорят о том, что на нашей территории еще рано провозглашать «конец истории». По крайней мере, здесь исторический процесс далек от своего завершения. А значит, рано или поздно, хотелось бы, чтобы не слишком поздно, история выдвинет на передний план тех, кто способен выполнить ее сценарий. Ее — а не тех или иных компьютерных разработчиков. Наша задача лишь в одном — всемерно способствовать этому, борясь с главными врагами России — глупостью, ленью и — страхом, паническим страхом перед всем, что, увы, пока еще слишком далеко отстоит от очень узкого круга понимания, очерченного в общественном сознании средствами массовой информации. Но уже нарастает новый процесс. И рано или поздно мы разорвем этот порочный круг. В этом наша главная цель.
Часть I. Открытость и замкнутость
Те, кто начал перестройку, объясняли ее необходимость чрезмерной замкнутостью советского общества. Их тезис о том, что в замкнутой системе происходят необратимые процессы, чреватые нарастанием энтропии и в конечном счете «термодинамической смертью системы», вполне серьезен. Возможно, что это был самый серьезный аргумент в пользу перестройки, выдвигаемой действительно серьезными, а не фиктивными силами, вызвавшими к жизни этот процесс. По крайней мере, это на много порядков более серьезный аргумент в ее пользу, чем вся болтовня о демократизации, преодолении издержек некоего «тоталитаризма» и прочее. Думается, однако, что этот аргумент нуждается в ряде коррективов.
В самом деле. Замкнутость и открытость — относительны. Если мы говорим о пространстве, то в конечном счете даже планетарная открытость есть замкнутость. Ибо Земля замкнута ничуть не меньше, чем одна шестая ее часть. А значит, даже создав планетарное государство, мы все равно обречены на такое же нарастание энтропии и на «термодинамическую смерть» как итог подобного нарастания. Оговоримся, что под «термодинамической смертью системы» имеется в виду, естественно, не теплофизические, а социальные процессы и что в конечном итоге «термодинамическая смерть» есть метафора. Сделав эту очевидную оговорку, продолжим.
Так что же дает возможность избежать «термодинамической смерти» обществу как системе! Только одно — что оно не локализовано в пространстве, что оно, соответственно, не только в пространстве может быть открыто и что дело, образно говоря, «не в блуждающей почке, а в жизни и смерти». То пространство, в котором общество существует, содержит помимо географического пространства, пространства двух измерении, еще, как минимум, два основных измерения — время и… скажем так, сакральную компоненту. Переходя на язык символов, мы имеем Землю, Небо и Время. Это фундаментальные константы, в рамках которых и следует рассматривать открытость и закрытость общества.
Что же действительно произошло с нашим обществом? К 1985 году? А в общем-то гораздо ранее, к концу 60-х годов? Оно оказалось замкнуто во времени, то есть оторвано от своих исторических корней, замкнуто сакрально, то есть оторвано от своего же неба в результате уже упоминавшихся нами ранее «гуляш-коммунистических реформ Никиты Хрущева», и оно действительно оказалось замкнуто географически, геополитически, в том числе и в результате надуманного конфликта с Китаем, сыгравшего самую плачевную роль в истории СССР после второй мировой войны.
Совокупность этих трех коэффициентов.: коэффициента сакральной закрытости, коэффициента исторической закрытости и коэффициента геополитической закрытости — создала такой суммарный коэффициент закрытости, который превысил предельно возможный. Это требовало самых существенных коррективов. Но что же произошло?
Во-первых, был нанесен такой удар по историческому самосознанию народа, что цепь времен окончательно порвалась, и историческая закрытость, закрытость во времени, стала предельной.
Во-вторых, был нанесен такой удар по смыслам, целям и ценностям, при котором коэффициент сакральной закрытости резко возрос, и общество де-факто оказалось оторванным от своего Неба уже окончательно. И вот после этого и, по сути, одновременно с этим началась операция по геополитическому открыванию… Куда? В ту зону, которая содержала наиболее опасный, наиболее активно противоречащий содержанию нооценоза данной популяции нооценоз.
Оговоримся, что этот западный нооценоз сам по себе не плох и не хорош. Нооценоз вообще не может быть ни плохим, ни хорошим. Он по ту сторону от морализаторства… Мы лишь утверждаем, что он слишком контрастен тому нооценозу, который определяет идентичность народов Евразии. Мы лишь утверждаем, что открываться ему можно было, лишь укрепляя свою идентичность, лишь открывая общество своему Небу и своему Времени. Лишь после этого можно было открывать пространство на Запад. А то, что его нужно было открывать, мы с этим не спорим. Весь вопрос, как всегда, в единстве пространства, времени, смыслов и обстоятельств. Вот это-то единство и оказалось подорванным. Кроме того, открывая свое общество другому, резко отличающемуся от него, нужно обязательно следить за многоканальностью такого открытия, за тем, чтобы в наше общество оказался введенным весь многомерный массив, все богатство той культуры, которой мы открываемся. Этого же не произошло, и по существу — мы открылись отребьям Запада, а не его элите. Мы не получили ни новых технологий, то есть технологическое пространство Запада оказалось для нас закрытым по-прежнему, ни совокупности культурных стереотипов, делающих западное общество высокоэффективным, — культурное пространство Запада в его высоких измерениях тоже осталось для нас закрытым, мы не получили и не получим кредитов на том масштабе и в соответствии с теми целями, которые имелись и имеются в нашем обществе. А значит, финансовое пространство Запада тоже для нас закрыто. Мы не получили рынка Запада для нашей высокотехнологической продукции. А то, что она у нас есть, очевидно любому, кто знаком с советской индустрией не понаслышке. Рынок высоких технологий — тоже оказался закрыт. Что же мы получили? Теперь это уже достаточно очевидно.
Наша открытость обернулась полуоткрытостью, открытостью в одну сторону. Мы оказались открыты для них, но не они для нас. И их теоретики продолжают с предельной наглостью настаивать на расчленении России, объясняя это тем, что вовсе не коммунистическая зараза их беспокоит, а наличие единой срединной Евразии. Так не пора ли опомниться? И, не бросаясь из крайности в крайность, не закатывая псевдопатриотических истерик, сохраняя целый ряд фундаментальных достижений перестроечного периода, тем не менее круто изменить доктрину и пересмотреть эту позицию: «открытость — закрытость», введя все параметры и исходя из фундаментальных свойств своего общества, своей цивилизации, своей культурно-исторической целостности. Что мы получим в этом случае? Прежде всего иное понимание государственности в Евразии. Причем такое понимание, которое способно стать фундаментом для строительства срединной Евразии с минимальными издержками и в кратчайшие сроки. Разумеется, при этом придется отказаться от материалистических химер. Но какой же идиот способен цепляться за них в конце XX века, когда уже и физики отбрасывают материалистические химеры? И когда вся глобалистика бьется, по сути дела, над одной проблемой — проблемой планетарной религии? Сегодня, как это ни парадоксально звучит, быть реалистом — это значит быть мистиком и метафизиком. Только с этих позиций может быть проведено в Евразии действительно эффективное социокультурное моделирование. И только с этих позиций может быть дан прагматический, конкретный ответ на вопрос о судьбе Российского государства. Мы утверждаем это и докажем свое утверждение в этом докладе.
