Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором
Тип второй — тот, в котором даны гарантии победы тьмы со стороны сил тьмы, опять же превосходящих человека и противостоящих ему.
Тип третий — тот, в котором исход схватки непредопределен, а силы света и тьмы находятся в состоянии противоборства с неопределенным исходом. Может победить тьма, может победить свет, но кто победит — определит реальное соотношение сил в конце истории. Эти силы накапливаются. И в этом накоплении крохотные усилия отдельной человеческой личности могут предопределить исход космического противостояния света и тьмы, добра и зла. Человек — участник этой борьбы. Он не сын Бога, он рыцарь света.
В этом третьем типе есть свои разновидности. Одна из них — явно мистическая, адресует к Рихарду Вагнеру и Андрею Платонову. Другая связана с проклинаемым всеми коммунистами-ленинцами богостроительством. Странным образом эти проклятия подхватываются и из противоположного лагеря. В чем же суть двух разновидностей мистической доктрины третьего типа? В том, что, согласно одному из этих типов, человек лишь один из участников финальной космической драмы, где боги сражаются вместе с людьми, а мертвые вместе с живыми. Иначе говоря, тонкий мир для этого варианта есть изначально существующая и предшествующая человеку реальность. К этой реальности примыкает мистический прагматизм Белого и Блока, антропософия Штайнера, белый оккультизм и все другие разновидности сложно построенной эзотерики богоискательства.
Во втором случае — человек становится единственным борцом за свет, от действий которого полностью зависит судьба космического поединка. Здесь — теории Богданова, Горького, Луначарского, Федорова и многих других. Нам важно это разделить, для того чтобы, описывая все разновидности планетарного интеграционного проекта, сопоставлять их с реальностью. В сущности, весь доклад был построен с целью вычленения различных вариантов планетарных метарелигиозных проектов и выбора того из них, который в наибольшей степени сочетает евразийский интерес с глобальными мегатенденциями.
Итак, как мы уже говорили, общечеловеческие ценности в их сегодняшнем выражении — это ценности сциентического характера. Это — сциентический метапроект. Каким же образом расчлененные науки будут интегрироваться в подобной сциенте? Это неясно. Скорее всего, подобная сциентическая утопия сопрягается с идеей глобального мозга, предложенной Питером Расселом. Ну и… остается уповать на переход количеством в качество.
Уже неоднократно было показано, что по сути такой проект представляет собой царство Воланда. Нет, не бестиализм, не сладострастное купание во зле, а нечто более рафинированное, хотя того же, по сути, качества.
Второй проект мы можем назвать новонаучным. Он адресует именно к богостроительству, к способности человека, его самого и только его, сынтегрировать рассыпающиеся научные знания, создав супернауку и включив в эту науку ценности. Именно за такую идею Поппер отчаянно проклинал Маркса, и раз так, то в гносеологическом плане мы имеем право назвать такой проект неомарксистским. Что не имеет никакого отношения к Марксу как творцу политической экономики, а лишь подчеркивает то, что он являлся продвинутым учеником Фейербаха, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Третий проект — экстраполяторский, силовой. Этот проект предельно прост, поскольку сильный просто продиктует свои требования слабому. Сильный сегодня — это Запад. Его ценности — либерализм, профанный гуманизм. Их и продиктуют всему человечеству. Как ни странно, многие рассчитывают на успех. На самом деле очевидно, что шансы почти нулевые.
Четвертый проект — бестиалистический. В том или ином виде царем объявляется тьма, и идет открытое ей поклонение. Чем не конец истории? Особенно если учесть, что свет и история — это, по сути, супружеская пара, неразрывная мистическая диада, где умирают оба супруга одновременно и где одно без другого не существует.
Пятый проект — прарелигиозный. Интеграция религий идет на уровне поиска их первобытного корня. Пока что эти поиски мало что дали, и вряд ли можно рассчитывать на то, что они дадут конструктивные результаты, хотя в сочетании с современной наукой о человеке обогащение культуры, науки и религии за счет подобных поисков произойдет безусловно.
Шестой проект — эклекторелигиозный. Здесь можно говорить о попытках эзотериков на протяжении многих веков увидеть единого Бога сквозь эгрегоры национальных и супернациональных религий. Такой проект имеет отношение к мистическому прагматизму, описанному нами выше, если только речь идет о восходящем, а не о нисходящем движении, что равносильно было бы созданию Антипроекта.
Седьмой проект — трагический. Это сопротивление злу без надежды на успех. Мы уже разбирали подобный вариант проекта, называя его «гуманистическим гностицизмом», и подробно разбирали, почему возможности этого проекта не соответствуют ожиданиям XXI века.
Восьмой проект — демиургический, или титанический. Его мы тоже разбирали, говоря о гуманистической алхимии, о добывании добра из зла, света из тьмы, И дали оценку его возможностям.
Девятый проект — гедонистический. Вопрос о жизни и смерти, о смысле и цели просто снимается с повестки дня и заменяется наркотиками потребительства. Перспектив у этого проекта в XXI веке нет. Да если бы они и были, стремительное вырождение цивилизации было бы обеспечено. Об этом говорит вся мировая история.
Десятый проект — дуально-мистический. Проект теологии борьбы. Ему мы посвятили наибольшее место в нашем докладе. Его мы действительно считаем весьма перспективным для XXI века. Пока открытым мы оставляем вопрос о сопряжении такого проекта с классическими религиями Евразии — православием, исламом, буддизмом и другими религиями.
НО ОТКРЫТЫМ МЫ ОСТАВЛЯЕМ ЭТОТ ВОПРОС ЛИШЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ К НЕМУ В СЛЕДУЮЩЕМ ДОКЛАДЕ.
Доклад, прочитанный на заседании клуба «Постперестройка» 23 января 1992 г.
3.5. Россия: государственность как метафизическая проблема
Вступление
Теперь уже для всех очевидно, чем чреват для общества кризис государственности. Масштабы катастрофы сегодня тоже уже не вызывают сомнений. Однако по-прежнему проблема государственности всерьез не рассматривается. Нам понятно, что для либералов эта проблема оставлена за ненадобностью в связи с «идеей фикс» «нового мирового порядка». Но для сегодняшних российских демократов, стоящих у власти и находящихся в преддверии катастрофы, отнюдь не лишним было бы обнародовать свою концепцию России. Но этой концепции нет. Вместо нее — идея построения нового общественного строя со старым названием «капитализм». В своем упорном нежелании решать проблемы государственного строительства наши российские демократы идентичны своим коммунистическим оппонентам образца 1918–1922 годов. Все время на первом месте вопрос о том, «что строим»? Какое общество? А вопрос «где строим» — отбрасывается, откладывается, игнорируется. На самом же деле — вопрос о пространстве — это главный вопрос. Казалось бы идеологические радения можно было бы и отложить до лучших времен. Казалось бы, сейчас они столь же своевременны, как выяснение вопросов о качестве обоев в прихожей в момент, когда все здание объято огнем. Вместе с тем такая озабоченность идеологией, даже на грани гибели, — знаменательна. И как мы покажем — имеет свой сокровенный смысл. Но об этом немного позже — а сейчас зададимся вопросом о пространстве. Ответ на него конечно же может быть дан лишь с позиций глубокого понимания сути государственности. Но на сегодняшний день такое понимание отсутствует. И демократы, и их оппоненты, видимо, одинаково полагают, что государство — это аппарат насилия, инструмент борьбы классов или же механизм согласования интересов.
Эта пронафталиненная чушь, преподававшаяся советским мэнээсам, вызывала смех даже у тех, кто был вынужден преподавать им подобную ахинею. И уж тем более у людей, профессионально занятых этой проблемой. Но парадокс, видимо, заключается в том, что приход мэнээсов к власти вызвал ренессанс марксистской идеологии, причем в наихудшем ее исполнении. Такой вульгарный материализм сегодня нигде в мире не исповедуется никем из представителей властной и концептуальной элиты. Единственное место, где эти воззрения выдаются чуть ли не за истину в последней инстанции, — это наша Демократическая Россия. Здесь — последний оплот материализма, здесь нас призывают «не изобретать велосипед», с чем мы, естественно, соглашаемся. Оговорив лишь право уточнить этот красивый призыв и понять, что являет собой этот «велосипед», который не следует изобретать заново. И когда оказывается, что речь идет лишь о вывернутом наизнанку учебнике обществоведения для советского втуза, — нам становится смешно и грустно одновременно. Смешно — потому что нам предлагают закрепить в сознании общества всю самую примитивную часть марксистской аксиоматики, слегка изменив знаки и немного переставив акценты. Таким образом, именно наши противники окончательно закрепляют идеологию, официально ими осуждаемую, в качестве своего пятиколесного велосипеда с тремя рулями и без седла. Грустно же становится оттого, что подобный гибрид предлагается в качестве официальной доктрины великого государства. Великого ли? Считают ли сегодняшние властители свое государство великим? Если «нет» — пусть честно скажут об этом и не пытаются называть себя преемниками Петра Великого и Столыпина. Если «да» — пусть объяснят, каким образом и на каких легитимных основаниях Россия вдавливается в пространство РСФСР? Каким образом в этих фиктивных границах может быть удержан процесс нового государственного строительства? А ведь теперь уже этот процесс неизбежен. Ибо государство не создается тремя, шестью или двенадцатью подписями. Оно строится теми методами, которые в конце прошлого века подробно описал создатель Великой Германской империи прусской нации. А может быть, патриотизм понимается нашими оппонентами как эскалация процесса распада? С выделениями из состава России всех автономий и большинства регионов и лишением лишь одной нации права на свое государство! Или же с созданием для этой нации резервации особого типа? В самом деле, ведь на подходе уже и бредовая идея республики Русь, выращенная в британской пробирке и выдаваемая за последнее слово русского национализма — КЕМ И РАДИ ЧЕГО? И на подходе, далее, такая «паспортизация российской территории», при которой «колбаса» республики Русь замещается решетом, где количество и суммарная площадь «дыр» резко превышают собственно российское геополитическое пространство. Совершенно очевидно, что ни в колбасе, ни в решете русский этнос жить не сможет и что «это» и создано не для жизни, а для вымирания, под видом шанса на выживание. Но если этнос жив, а он жив, утверждаем мы, он ответит «иррадентизмом» — то есть жесткой борьбой за свое воссоединение. Вот тогда-то многие кошмары ночей наших сегодняшних обличителей «коричнево-красной чумы» станут детским лепетом. Но обвинять в этом им придется себя, и только себя. И вряд ли их кто-то поблагодарит за подобный подарок. Вряд ли — поскольку в этих условиях никто не сможет ничего извлечь с Евразийского континента. Вряд ли — поскольку этот процесс сломает не только все планы всех игроков, но и круто повернет ход истории.
