Пирс Рид - Женатый мужчина
Дети оставались в Бьюзи, и ночевать он поехал к Пауле на Пэрвз-Мьюз. Когда он проснулся в десять утра, он уже не гадал, где он: аромат кофе, доносившийся снизу, означал, что Паула встала; он спустился в халате на кухню, и там на столе его ждали утренние газеты.
— Мы не получили абсолютного большинства, — сказала ему Паула, — поэтому Хиту незачем слагать полномочия.
— И все-таки придется.
— Это зависит от либералов… — Она подала ему на тарелке яичницу с ветчиной. — Прими с поздравлениями, — сказала она, садясь за стол рядом с ним. — Ты был вчера великолепен, — продолжала она. — Я действительно гордилась тобой. Многие считали, что присутствуют при зарождении чего-то важного. Рядом со мной в зале кто-то сказал: «Этот далеко пойдет». Джон усмехнулся:
— Не жди от меня слишком многого.
— Я вообще ничего не жду. Оставайся таким, какой есть. Я говорила с твоим другом, лейбористом. Как его? Ну, журналист, у которого жена ирландка?
— Гордон?
— Вот-вот. Он сказал, что знает тебя еще по Оксфорду…
— Мы вместе снимали квартиру.
— Он в тебя верит, как и я. Он просто поражен твоей выдержкой и тем, что смерть Клэр не подкосила тебя.
— Если б не ты…
— При чем тут я? Он сказал — и, по-моему, это делает честь его проницательности, — что тебе не хватало веры в себя. По его мнению, английские частные школы внушили тебе, что главное в жизни — это внешние атрибуты: безупречная школа, безупречный университет, безупречное произношение, безупречная жена, — и это же внушают наши законы, основанные на судебном прецеденте и процессуальной казуистике: тебя-де отполировала так называемая «классовая культура», но сквозь этот слой полировки теперь стали проступать твои подлинные чувства, идеалы, и ты становишься самим собой. Понимаешь, что он имеет в виду?
— Да, — сказал Джон с полным ртом.
— А еще он сказал… — Она помедлила. — Трезвый, он не сказал бы этого, может, и не стоит повторять…
— Ну-ну? — сказал Джон, слушая ее вполуха и продолжая просматривать газеты.
— Он сказал, что тебя удерживала в этой скорлупе Клэр. — Она помолчала, словно желая проверить, способен ли он говорить о покойной жене.
— Как это?
— Он сказал, что она не разделяла твоих идеалов, не ценила тебя по достоинству.
— Она не была социалисткой…
— Он имел в виду не только твои достоинства политика, хотя и говорил на политическом жаргоне. Он сказал, что достаточно хорошо знал тебя, когда ты встретился с Клэр, и думает, что ты полюбил ее и женился, чтобы иметь свой дом и не быть чужаком среди «элиты буржуазной субкультуры» — так он сказал. Джон улыбнулся:
— Он явно выпил лишнего.
— Тем не менее сказал то, что думает. Он считает, что потом вы уже строили свою жизнь, приноравливаясь к интересам, диктуемым домом и детьми, а в глубине души играли в вопросы и ответы, и каждый подавлял личность другого. «Как если б Дантон женился на Марии-Антуанетте» — так он сказал.
— Ему бы служить консультантом по матримониальным делам, — отвечал Джон, переворачивая газетную страницу.
— Там есть заметка об убийстве, — сказала Паула.
— Где?
— На третьей странице, внизу.
Он быстро пробежал глазами краткое сообщение о том, что Генри Масколл, банковский служащий, найден убитым вместе с некой женщиной в загородном коттедже в Уилтшире.
— Ну что ж, рано или поздно это должно было выйти наружу, — сказал Джон.
— Тогда удачней дня не придумаешь. Все читают о выборах.
— Клэр не названа.
— В «Таймс» — нет. А в «Телеграф» — да. И еще более мерзостная статья напечатана в «Мейл». На твоем месте я даже не читала бы.
— А что там сказано?
— Важнее то, что не сказано.
— Называют Клэр по имени?
— Да.
— А в «Гардиан»? — поинтересовался он, думая о Юстасе и Элен.
— Нет, ни строчки.
— Уже хорошо.
— Между прочим, — сказала Паула, — я купила тебе подарок по случаю победы.
Джон оторвался от газеты, он не любил ни получать, ни делать подарки.
— Подарок? Какой?
— Надеюсь, ты не будешь возражать…
— Что же теперь возражать?
— Ну, мало ли. — Она застенчиво улыбнулась.
— Неси, посмотрим.
— Нести?.. Вот этого я, пожалуй, не смогу.
— Почему?
— Тяжеловато.
— Что же это?
— Идем, покажу.
Она поднялась и повела Джона к окну, выходившему во внутренний двор старых конюшен.
— Вот, — сказала она.
Он посмотрел в окно — там на мощеном булыжником дворе впритык к стене стоял автомобиль, новенький темно-синий «вольво-универсал».
— Это и есть подарок? — переспросил он.
— Да. Ты не возражаешь?
— Конечно, не возражаю. Это же чудо…
— Я подумала, что полиция так прицепилась к твоему старому, да и вообще он свое отслужил…
— Но это же целое состояние.
— Не преувеличивай. Но может, ты предпочел бы какой-нибудь другой? Я просто подумала, что с детьми…
— Идеально.
— Тебе нравится цвет? Можно ведь поменять… Он оторвался от окна и поцеловал ее.
— Ты так добра ко мне, — произнес он.
— Какое ж это добро быть доброй, когда любишь.
— Добра? Да что я — ты щедра!
— И не щедра. Чем же я могу тебя одарить, когда все, что есть у меня, и так твое?
Хотя Паула уже освободила один из своих встроенных шкафов для вещей Джона, которые накапливались здесь, оба они имели достаточно четкое представление о приличиях и понимали, что открыто смогут жить вместе не ранее чем через несколько месяцев, поэтому, когда дети вернулись от тестя, Джон снова переехал в Холланд-Парк. Паула, однако, взяла на себя ведение дома. Она наняла детям няню — и не какую-нибудь, а норлендскую, и отыскала хорошую работницу, которая убирала, стирала и гладила. Паула следила за тем, чтобы Том не ушел в школу в понедельник без денег на обед, а по четвергам не забывал плавки, чтобы Анна ходила в балетную студию по вторникам во второй половине дня, а на занятия по классу фортепьяно — по субботам утром. Все это не только позволило Джону заняться своей новой деятельностью в качестве члена парламента, но и вернуться к адвокатской практике.
Единственным минусом в этой идеально организованной жизни было настроение детей. Похоже, только вернувшись домой и увидев вместо матери двух незнакомых женщин, они впервые осознали, что Клэр умерла. Дети ничего не сказали, но всю их веселость как рукой сняло. Они бродили бледные, унылые и какие-то смущенные. Джон, не привыкший видеть их такими ухоженными и неестественно вежливыми, держался с ними как со взрослыми, детей и его сковывало присутствие Паулы и няни. Всякий раз, когда удавалось выкроить время, он старался вырваться домой, но он сам и все остальные не понимали зачем, и это только прибавляло неловкости в отношениях. То же самое происходило и по воскресеньям. Джон положил себе за правило этот день целиком посвящать семье, но голова его была забита таким множеством дел, что вынужденное безделье и необходимость часами смотреть, как Том гоняет на велосипеде по Холланд-Парку или Анна качается на качелях, только раздражали.
Раздражало его — по другим причинам — и то, что он жил отдельно от Паулы. Они вместе обедали в палате общин или в ресторанах, расположенных неподалеку от Вестминстера, и два-три раза в неделю по дороге домой он заезжал к ней. Но теперь после тяжелого рабочего дня к делам в конторе прибавились ведь и парламентские обязанности, он зачастую бывал измотан, ему все труднее было отрываться в час ночи от нежной, теплой, душистой Паулы, опять натягивать надоевший костюм и мчаться в Холланд-Парк. Не нравилось ему и то, что утром за завтраком приходилось созерцать за столом няню, это длинное чучело. В итоге они решили с Паулой, что полгода — срок достаточный для соблюдения приличий и с субботы, 3 августа, они съедутся, а чтобы ничего не осложнять — зарегистрируют брак в Приннет-Парке.
Глава шестая
Вскоре после открытия парламентской сессии к Джону в палату общин зашли инспектор уголовной полиции Томпсон и сержант Симмс. С ними был еще третий в штатском, инспектор Блэкетт из «отряда розыска убийц» Скотланд-Ярда.
— Мы вынуждены были обратиться в Скотланд-Ярд, сэр, — объяснил Томпсон, — потому что, честно говоря, сами не далеко продвинулись.
С лондонскими детективами Джон был знаком: ему не раз случалось вызывать их для перекрестного допроса в качестве свидетелей. Если Томпсон походил на фермера, то Блэкетт, рябой, с тяжелым лицом, являл собой классический тип уголовника, и, когда он заговорил, Джон тут же уловил знакомые нотки, этакий наигранно-почтительный тон, каким эти видавшие виды детективы говорят с членами коллегии адвокатов.
— Темное дельце, сэр, — сказал он Джону.
